Прямо сейчас

– Тогда не понимал, конечно. Зато потом понял. Мне отец говорил, что абсолютно никто в середине восьмидесятых не мог себе этого представить. Вообще никто, ни у нас, ни за рубежом, ни в дурном, ни в сладком сне. Прямо вот это слово батя и сказал: «фантастика». Поэтому чего ж? После этого может быть все что угодно.

Глава 25. Доступно каждому

– А ты что скажешь? – вдруг спросил у Данилы плясун.

– Даже не знаю, – в мрачной задумчивости произнес Данила.

Он вздохнул и огляделся по сторонам, словно проснулся и не очень понимает, где находится. Потом развернулся и пошел обратно в книжный магазин.

Собственно, вернуться туда он был готов еще несколько минут назад, когда докурил сигарету, а разговор плясуна и бородача перестал его интересовать и Данила стал слушать их без внимания – скорее лишь потому, что они беседовали довольно громко. Плясун был, как определил для себя Данила, из тех, кто всегда готов нести любую, какая на ум придет, околесицу. Подобные умники не раз встречались Даниле в жизни, особенно в студенческие годы, – любители азартно переливать из пустого в порожнее, с энтузиазмом строить воздушные замки, увлеченно обсуждать нюансы банальных истин. Ну а здоровяк с бородой принял эту болтовню за чистую монету и всерьез вступил с ним в рассуждения, не понимая, что втянут лишь в имитацию диспута, что на самом деле плясуну абсолютно безразлично, придут ли они к каким-то дельным выводам.

Если бы Данила воспринимал разговор плясуна с бородачом всерьез, то он, конечно же, мог бы им что-то сказать. Например, что удивлен наивности, казалось бы, неглупых собеседников. Что, по его мнению, нет никакого смысла ни ходить на митинги, ни тем более обсуждать их и строить предположения насчет того, как да что должны делать власть предержащие. Данила мог бы напомнить собеседникам, что помыслы власть предержащих направлены лишь к одной цели – удержать власть, что давно объяснено итальянцем по фамилии Макиавелли. А значит, оба собеседника напрасно полагают, что такие, как они, могут рассчитывать на то, что властители вступят в реальный диалог с ними. Власть может притвориться на короткое время, будто вступила в диалог с недовольными подданными, но не более. И совершенно неважно, есть ли у этих подданных собственный бизнес или нет. Если подданных не устраивает реальность, в которой им приходится существовать, если они принципиально не согласны с властью, то и говорить с ней не о чем, надо строить свою, параллельную, реальность, о которой они мечтают. То же самое вроде бы говорит и плясун. Но важно вот что. Строить новую реальность не означает убегать в какую-то другую страну и жить там по общим правилам. Если уж строить, то строить по-настоящему новую реальность, и обязательно в мировом масштабе. В своей стране тоже, конечно, можно, но разве только так, для разбега.

Но все эти слова остались непроизнесенными, Данила твердо решил не позволить плясуну и бородачу втравить себя в бесплодную болтовню и, вполуха слушая их, тем временем думал уже кое о чем своем. Во-первых, он размышлял о том, в каком книжном отделе «Фаланстера» ему лучше покопаться в поисках того, что подсказало бы плодотворную идею для «Манифеста недовольных». Вернее, он пытался думать о манифесте, но у него это не очень-то получалось, потому что его сбивали с толку спонтанные всплески эмоций и мыслей, связанных с Ксенией. У него перед глазами то и дело возникал ее образ – соблазнительный, дразнящий, распаляющий. В конце концов серые глаза под русой челкой, а еще – и особенно – хорошо запомнившиеся после ночи их знакомства, их первой и единственной ночи, проведенной совсем не в сексуальном приключении, ее чувственные губы и аппетитная фигурка заслонили собой все остальное. Так что его мрачный ответ плясуну был вполне искренним. «Даже не знаю». Это была правда.

О Ксении, однако, Данила думал не с умильностью влюбленного, а – как это уже бывало – с раздражением и злостью. Нет, правда, какого черта она сейчас не с ним, а с кем-то другим? Предположим, он не богат сейчас и в будущем тоже, по ее мнению, вряд ли станет богатым, то есть не достоин стать ее мужем. Или пусть дело не в деньгах, хотя скорее всего в них, потому что тогда дело в неких достоинствах, которые позволяют мужчине быть эффективным добытчиком. Добытчиком все тех же денег. В общем, неважно не самом деле, из-за чего она отшатнулась от него, главное, он, предположим, не перспективный жених для нее. Ладно. Но почему они не могут просто какое-то время встречаться с ней? Что уж так прямо сразу надо жениться? Можно ведь вместе проводить время, раз между ними возникла симпатия, разве нет? Почему между ними не может быть такой мелочи, как секс? Хотя бы один раз? Очень даже может быть. И должен быть. Да, она должна быть его! К этому нет никаких логичных препятствий.

Данила медленно поднимался по ступеням в магазин, видя перед собой только Ксению. Его воображение стало бесконтрольно генерировать видеоролики с фантазиями, где он и Ксения занимались сексом.

Каждый его шаг на очередную старую, истертую за десятки лет, а может, и больше чем за столетие, каменную ступень лестницы сопровождался мыслью, что на этой ступени, а впрочем, и на следующей, и на следующей, они с Ксенией могли бы заниматься этим. Стоя это делать не очень сподручно, но и так сойдет.

Хотя, конечно, комфортнее было бы заниматься сексом у окна между этажами, если бы оно здесь было. Данила представил себе окно, выходящее в уютный двор с одинокой липой, которую по странной случайности не спилили. Да. Она бы наклонилась и уперлась руками в подоконник, а он бы вошел в нее сзади. Ей бы понравилось. Подоконник, кстати, мог бы быть широким, как в большинстве старинных домов в центре Москвы, и поэтому Ксения могла бы сидеть на подоконнике. Она бы сидела, опершись спиной об оконную раму, а он, поддерживая ее раздвинутые ноги, вошел бы спереди. И они забыли бы обо всем. И он начинял бы и начинял бы ее удовольствием и страстью. Страстью неистовой и одновременно нежной! Без устали он наполнял бы и переполнял ее удовольствием, которое окрыляет, отправляет в полет, в небо, но одновременно не отпускает в этот полет, велит не покидать этого места, удерживает здесь, у этого окна, в этой минуте, в этих движениях.

Между тем, представляя себе, как он занимается сексом с Ксенией, Данила ни на секунду не забывал, что в реальности она, вообще-то, не собирается с ним этим заниматься. Она вполне недвусмысленно отказала ему.

Данила постепенно стал видеть в своих фантазиях уже другое. Он видел обворожительное лицо Ксении. Ее соблазнительный рот. Чувственные губы. Вот они размыкаются, эти губы, и она говорит ему: «Нет». «Нет». «Нет». «Нет». Она произносит это отвратительное слово то с лукавой улыбкой, то печально, то дерзко, даже злобно – но за всеми этими настроениями ощущается ее зов и сожаление об отказе. Словно, на самом деле она не против, а только в шутку, из озорства дразнит его. Ксения дразнит и дразнит его, но затем вдруг оказывается, что она увлеклась этой игрой и уже как будто и забывает о том, что она не против и что ей хочется Данилу. И теперь она, как одержимая, отказывает ему просто ради удовольствия отказывать. «Нет». «Нет». «Нет». Просто чтобы он помучился. Это же так весело, когда мужчина мучается и ничего не может поделать – так думает она в воображении Данилы.

Но она ошибается, эта красивая дрянь. С ним нельзя так поступать. Он может сделать с ней все, что ему захочется. Данила представил себе, как мог бы связать Ксении руки за спиной. Нет, не за спиной, он должен опрокинуть ее на столик – вот на этот, который почему-то завален книгами, надо будет их скинуть отсюда – да, он уложит ее резким движением на стол и привяжет руки к ножкам стола. И ноги тоже. Чтобы она лежала перед ним распростертая и беспомощная. И тогда он подойдет к ней со стороны головы, возьмет ее за голову, подтянет к краю, чтобы голова лишилась опоры и запрокинулась. А теперь откроем этот красивый рот, который так любит говорить «нет», и водвинем в него, глубоко-глубоко, в самую глотку, чтобы невозможно было дышать. Ну, и где наше «нет»? Подавилась своим «нет»? Как тебе такой минет, вместо «нет»?

Ксения начинает задыхаться. Жилы на шее напряжены, глаза вытаращены. Она поняла наконец, что это не сексуальная игра. Она дергается, но руки и ноги крепко перехвачены веревками. Пальцы Данилы, просунутые в углы ее рта, не позволяют ей даже попытаться укусить его член. И вот уже у нее наступает агония. Еще чуть-чуть и ей уже ничто не поможет… Ладно, черт с тобой, живи – он вынимает из ее глотки член. Она начинает судорожно хватать ртом воздух. Живи, сволочь, и помни мою доброту. Или, может, повторим?..

Тут Данила очнулся, отметив про себя, что уже некоторое время сомнамбулой бродит между книжными стеллажами.

Вернувшись в реальность, он стал с опаской оглядываться, не видит ли его кто-нибудь из посетителей магазина. Как подозревал Данила, вид у него, пока он предавался своим фантазиям, был безумный.

«Черт, я схожу с ума, – мелькнуло в голове у Данилы. – Я стал маньяком».

По счастью, ни одного покупателя поблизости не оказалось, лишь в конце книжного коридора у полок стояли двое, они глядели в распахнутые книги и не обращали на него никакого внимания.