Прямо сейчас

– В бильярде что важнее? – уточнил Прибытков.

– Да. Хотя это относится, скажем, и к шахматам.

– Нанести… э-э, сделать правильный ход? – попытался угадать Прибытков.

– Да. Безусловно. Правильный ход. Но я имею в виду немного другое – самоощущение в игре. Можно и по-другому спросить: когда человек становится правильным игроком?

– Ну, э-э, не знаю, – сдался по некотором размышлении Прибытков.

– Когда человек начинает играть сам с собой – не как в детстве, когда товарищей нет и когда от скуки начинаешь сам с собой играть, а когда начинаешь играть сам с собой, потому что это и есть самая интересная игра. Только тогда, когда ты играешь сам с собой, ты по-настоящему вникаешь в суть и понимаешь, что ты не только игрок, но и шар в чьей-то игре…

Лоб Прибыткова прорезали морщины, но, судя по всему, его потуги понять, о чем идет речь, были безрезультатными. Вернее, было видно, что он думает не о том, что говорит Копулов, а пытается разгадать, на что тот намекает. Похоже, Прибытков не допускал мысли, что Копулов вдруг захочет просто поговорить с ним о жизни, пофилософствовать. Копулов сбил в пепельницу пепел с сигареты каким-то таким особенным движением, которое давало понять, мол, черт с ним, с этим самоощущением игрока, Аркадий Леонидович, не ясно – и не надо.

Отсрочка главного разговора, занятая обыденными действиями и каляканьем Копулова, позволила Прибыткову чуть расслабиться. «Чего тут ерзать, как школьнику, – подумал он, – у него на меня ничего нет, он просто хочет обсудить ситуацию. Если бы хотел навредить мне, не стал бы про отца вслух вспоминать». И Прибытков, до этого старавшийся не смотреть открыто и прямо на хозяина апартаментов, осмелел и позволил себе такой взгляд.

Копулов, казалось, не обратил на это внимания, он задумчиво глядел в пепельницу.

– Удалось уже провести испытания кенозина, Аркадий Леонидович? – спросил он внезапно.

Такого выпада Прибытков, конечно, не ждал. Он был абсолютно уверен, что об этой части его работы знают только он сам да чокнутый биохимик из Пущино, который синтезировал кенозин. Подчиненные, эти безголовые спецназовцы, вряд ли могли догадываться, с чем они имеют дело. Мозгов у них на это не хватило бы, а в суть вещей их никто не посвящал.

Что ответить Копулову? Как он разнюхал? Кто-то стукнул? Но кто? Не биохимик же? Нет, он не мог, он обижен на весь свет за то, что его на пенсию вышвырнули. Да и вообще, какой ему интерес стучать на самого себя? Значит, все-таки кто-то из команды? Черта с два. После того, как они убрали кого-то на бычьей станции, причем, возможно, кого-то из своих, им, наоборот, прямая выгода держать язык за зубами. Кто еще мог знать про кенозин? Только один-единственный раз звучало название «кенозин» для тех, кто не имел к нему вообще никакого отношения, это было в Кремле, на совещании у Байбакова. Но там все было как бы в шутку, разговор шел об абстрактных, фантастических направлениях развития страны.

Пауза меж тем становилась уже невежливой. И начинать юлить и врать было поздно и неуместно.

– Нет, – ответил наконец Прибытков. – Мы его пока не опробовали как полагается.

– Но как-то опробовали?

– Только пару бомжей использовали как подопытных кроликов.

Копулов промолчал, но неким малоуловимым жестом руки дал понять, чтобы Прибытков продолжал.

– Результат в целом хороший, – сказал Прибытков. – Препарат работает.

– Но вопрос в том, против кого он работает.

– То есть? К кому применить, против того и работает. А как может быть еще?

– Да. Именно. Вы хотели его опробовать через коров, через их молоко, так?

– Да.

– А через каких именно коров?

– Так, э-э… а какая разница? – Прибытков понимал, что в этом вопросе кроется опасность, но в чем она заключается, понять не мог.

– Ну вот конкретно тот термос с бычьей спермой, в которую вы внедрили кенозин, – он в какое хозяйство должен был отправиться? В какой сельский кооператив, к какому фермеру?

– Не знаю, директор центра должен был потом нам сказать, куда он отправил. И мы дальше бы проследили путь кенозина. Нам важно было, чтобы все шло естественным путем, как обычно, чтобы никто ничего не заподозрил. И мы предоставили это ему.

– Предоставили это судьбе. Разумно. То есть директор станции ничего не знает о кенозине?

– По сути – нет, не знает. Ему было сказано, что это просто передовая разработка наших генетиков для улучшения породистости животных.

– И он мог поэтому отправить кенозин куда угодно, да?

– Ну да.

– Более того, поскольку директор думал, что это просто улучшенный образец обыкновенной бычьей спермы, то, как думаете, в какое хозяйство он бы его отправил – в обычное или в какое-то особо важное, которое снабжает продуктами, скажем, начальство?

– Э-э… какое хозяйство? Какое начальство?

– Хозяйство – акционерное общество «Светлый путь», в советские годы это был одноименный совхоз, снабжавший продуктами лично генерального секретаря ЦК КПСС. А сейчас оттуда получает продукты на свой стол какое начальство, Аркадий Леонидович? По-прежнему самое высокое, президент нашей страны. Это его вы хотели использовать в качестве третьего бомжа или третьего подопытного кролика?

Ладони Прибыткова холодно повлажнели; попасть под такое подозрение – попытка отравить президента! Ему стоило немалых усилий не показать паники. То есть смятение на его лице все равно отразилось, но лишь в той степени, в какой отражалось и до этой фразы – с самого начала разговора Прибытков осознавал, что выглядит растерянным, и теперь было очень важно, чтобы не возникло всплеска более сильных эмоций на этом общем фоне.

– Я этого не знал, – как можно нейтральнее промолвил он.

В голове его мелькнуло только, что если он сейчас оторвет ладони от своих коленей, то брюки в этих местах будут насквозь мокрыми.

– Да, – спокойно сказал Копулов. – Я знаю, что вы не хотели отравить президента. Не хотели превратить его в животное. Или в овощ. В общем, во что-то сельскохозяйственное. Вы просто не знали некоторых обстоятельств. Но теперь вот знаете. И это важно. На будущее.

Опасность вроде миновала. Прибытков выдохнул, словно вышел из головокружительной петли, катаясь на невероятно крутых американских горках.

Копулов молчал. Казалось, он задумался о чем-то своем.

– Я приказал забрать кенозин со станции, – Прибытков стал приходить в себя. – Теперь он в надежном месте.

– Любопытно, в каком сейчас надежном месте мой человек, который присматривал за вашей группой, – внезапно снова показал когти Копулов. – Он куда-то пропал. Исчез.

«О, черт! – пронеслось в голове Прибыткова. – Так вот кого убили мои архаровцы на бычьей станции. Идиоты! Так подставить!»

«Молчать. Надо просто молчать. Не отвечать. Копулов ведь не меня спрашивает, куда сгинул его человек. Он не обвиняет. Он просто кинул фразу, крючок. Может, он и не знает про убийство на станции. Вот и мы ничего не знаем», – мысленно убеждал себя Прибытков.