Прыжок над бездной

Уже выписавшись, Андрей несколько раз навещал Сережу. А потом их жизненные дороги разошлись на долгое время.

Сергей занимался много, напористо, со всем юношеским пылом. Это было время появления все новых самолетов отечественных конструкций. «Фарманы» и «Ньюпоры» казались теперь нелепыми, чуть ли не ископаемыми чудищами. А давно ли авиаторы, уж не говоря о прочих смертных, смотрели на них словно на чудо?

Хуже обстояло дело с парашютизмом, и все, кто был причастен к развитию отечественной авиации, понимали: так дальше продолжаться не может.

Жили Чайкины на прежнем месте. Отцу, правда, предложили новую квартиру, но он отказался, сказав, что им двоим площади и так хватает.

Отец дневал и ночевал на работе, да и Сергей не очень-то отставал от него.

С личной жизнью у Чайкина-старшего так и не наладилось. Приезжала как-то Алла из Крутоярска. Свидание вышло невеселым. Сильно постаревшая Аллочка навезла им всяких гостинцев вкупе с приветами, поахала над тем, каким здоровенным Сергей вымахал – выше отца, а ведь и того росточком не обидели… С тем и отбыла восвояси.

– Женился бы ты, отец, – сказал Сергей, когда они проводили Аллу на вокзал.

– Раньше ты был против.

– Мало ли что…

– Упустил я свое время, сынок, – махнул рукой отец. – Уж буду доживать век бобылем, как говорили в старину.

– Вроде Аникея Багрова твоего?

– Что? Ах, ну да… Авось внуков от тебя дождусь. Надеюсь, твоя женитьба будет удачнее, чем прыжок с крыши.

– Батя, я сколько раз говорил тебе, – загорячился Сергей, – полет начался неплохо. Просто слишком узким оказался зазор между домами. Если бы я подруливать умел! У нас в школе вводится как предмет планерный спорт. А у меня в этом деле как-никак опыт, которого нет ни у кого из слушателей.

– Это точно.

– Как, кстати, поживают Аникей Багров и Иван Крашенинников? – спросил Сережа. – А еще инок Андрей и другие из осажденной крепости?

– Ничего, живут помаленьку. Хотя трудные у них времена, – неопределенно ответил Чайкин-старший.

Хотя со времени читки последней главы прошло несколько лет, Сергей в мельчайших подробностях помнил все, что происходило в повести.

– Так, может…

– И не думай! – засмеялся отец. – Читать повесть у меня абсолютно нет времени. Забыл тебе сказать: завтра на рассвете уезжаю в Тушино.

– Где это?

– Окраина Москвы. Ты еще услышишь это название.

– Ты же только что из Владивостока. И опять командировка?

– Что делать? Работа, – развел руками отец. – Такие, брат, дела по всей стране разворачиваем – потрясающе! Продолжаем учить молодежь планерному, авиационному спорту.

– И парашютному?

– Само собой.

«Быстро мальчик подрос», – подумал Чайкин, глядя на мужественное, волевое лицо сына.

– Как нога-то? Не беспокоит? – спросил Александр Христофорович.

– А ты почему спрашиваешь? – удивился сын. – Между прочим, медицинская комиссия признала меня годным к обучению. А она была достаточно придирчивой, смею тебя уверить.

Отец пожал плечами.

– К непогоде ноет… а так ничего, – произнес Сергей после некоторой паузы и пощипал начавшие пробиваться усы. – Вот на завтра, например, могу предсказать дождь…

Утром отец протянул Сергею знакомую тетрадку, уже с изрядно потрепанной обложкой.

– Почитаешь на досуге.

– Спасибо, батя, – сказал Сергей.

Они вышли вместе. Один торопился на поезд, другой – на занятия, назначенные сегодня на учебном аэродроме, расположенном за городом и памятном обоим по многим событиям…

Сергей целый день летал на планере, вернулся домой поздно и только тогда смог приступить к чтению рукописи.

В тылу вражьем. Из повести Александра Чайкина

…Наверху было гораздо холоднее, чем внизу. А может, во всем виноват ветрище, который здесь свободно гулял, как ему вздумается, не ведая преград в виде изб да плетней.

Во всяком случае, Крашенинников уже через несколько минут полета продрог так, что зуб на зуб не попадал.

Впрочем, в первые мгновения Ивану было не до холода. Он сразу же понял, что конь ему попался необъезженный, к тому же норовистый, с которым хлопот не оберешься. Хотя инок Андрей и показал ему на земле, что и к чему, но хитрую науку полета парню пришлось осваивать, можно сказать, на ходу, точнее – на лету. Порывистый ветер дул прямо в лицо, обвевая разгоряченные от волнения щеки.

Подтягивая веревки, Иван быстро набирал высоту. Вскоре он всем телом ощутил множество воздушных сил. Они вились, словно невидимый дым, поднимающийся из печных труб. Иные из этих сил помогали полету, дуя в крылья, словно в паруса, другие заходили откуда-то сбоку, норовя сбить, а третьи и вовсе прижимали к земле. В этой круговерти нелегко было разобраться. Но Ивану повезло, и он смог вырваться за стены осажденной крепости.

Что касаемо любопытствующих, архимандрит решил так: говорить всем, что Иван опасно занедужил и лежит в монастырском лазарете. Проведать же его нельзя, поелику хворь заразная.

Темень вокруг поначалу была – хоть глаз выколи, уж такое времечко они подгадали для начала полета. Однако Иван начал кое-что различать глубоко внизу. Задумавшись о тех, кто остался в крепости, Крашенинников попал в нисходящий поток и едва не упал, однако, дернув нужную веревку, в последний момент успел выровнять крылья. Парня тряхануло, как на хорошем ухабе, так что все косточки заныли, а лямки едва рук не вырвали, однако он взмыл кверху.

Крашенинников припомнил момент, когда он впервые оторвался от земли.

Перед этим они втроем развалили сарай Багрова, стараясь не поднимать шума. Затем вытащили крылья, которые на поверку оказались гораздо тяжелее, чем думал Иван.

Когда они находились на полпути к калитке, в полутьме за забором послышалось движение. Кто-то пробирался к дому. Трое замерли: случайный прохожий, хлебнувший бражки? Али какой лазутчик – говорят, их полно в крепости?

Шаги замерли у калитки. Затем кто-то осторожно постучал в нее.

– Эй, где вы там? – послышался приглушенный голос.