Псайкер. Путь изгоя
Шрифт:
–Да, госпожа, – кивнул юноша. – Но очень редко. Сегодняшний же день слишком особенный, так что я начал видеть его наступление достаточно давно. Три года назад.
Теперь даже до Альберта начала доходить суть происходящего, но от страха он оцепенел, не способный вымолвить не слова. Марианна решила ничего не говорить, и продолжила твёрдо смотреть в лицо верховной настоятельницы.
На какие-то секунды в комнате воцарилась тяжелая тишина, только мерно тикали часы за спиной Валерики. С трудом собравшись, она чужим, будто не своим голосом объявила:
– Прибыл приказ, мои дорогие. Сиона вновь приносит в жерло войны
Руксус вновь почувствовал облегчение. Эту короткую речь верховной настоятельницы, слово в слово, он слышал почти каждую ночь на протяжении трёх последних лет, и теперь дороги назад уже нет. Словно приговорённый к смертельной казни преступник, идущий к виселице, он видел в ней не смертельную грань, но спасение, ключ к долгожданному покою, концу всем мукам. Дальше – лишь неизвестность, но она казалась куда притягательней, чем многолетнее заточение.
–И когда мы отправляемся на фронт, госпожа настоятельница? – взял слово Руксус, куда лучше сейчас владевший собой, чем его друзья. – И известно ли, против кого?
–Через девятнадцать дней. Кто ваш противник – увы, не знаю. Администратум не счёл нужным меня об этом оповестить.
Руксус спокойно кивнул. Ещё целых девятнадцать дней мира…
Валерика не сводила с них скорбного взгляда. Альберт топтался на месте, Марианна будто закрылась в себе сильнее обычного, взгляд её застыл.
–У вас ещё есть время, чтобы в полной мере осознать произошедшее. Не буду мешать вам в этом. Можете идти. Руксус, останься.
Юношу повеление верховной настоятельницы не удивило. Он ждал чего-то такого.
Валерика подалась назад, облокотившись об мягкую спинку стула, но расслабиться это не помогло. Смертельная тоска и боль сжимали её любящее материнское сердце.
–Ты как-то уж слишком расслаблен, сын мой. Неужели твои сны придали тебе столько спокойствия?
Юноша небрежно пожал плечами.
–Я знал, что это должно произойти, но не знал, когда. Теперь, когда этот день настал, я пока что не чувствую ничего, кроме облегчения. Мне тревожно за Марианну и Альберта, но за себя отчего-то не переживаю, не знаю, почему.
Валерика едва заметно кивнула, приняв слова юноши как должное. В его словах и действиях она видела Методора, а к нему у неё всегда было мало вопросов – такова загадочная природа наиболее одарённых псайкеров из числа расы людей.
–Это безусловно хорошо, что ты держишь себя в руках, Руксус, но ты должен отдавать себе полный отчёт в том, что тебя ждёт.
–Вечная война, кровь, насилие, и миллионы смертей? Прошу вас, госпожа, мы слышим об этом с семи лет.
–Нет, золотце, я немного не об этом. Попав в Полк, вы станете его частью – и уже никто не сможет, да и не станет вставать на вашу защиту. Я здесь не всегда могла уберечь вас, а в Имперской Гвардии вы всегда будете под дулом пистолета, – ей было тяжело говорить эти слова, но ради блага своих детей, она обязана. – Вашей смерти будут хотеть как враги, так и сослуживцы.
–Наши тюремщики и палачи, вы хотели сказать, – с улыбкой ответил Руксус.
–Вот именно об этом я сейчас и говорю. Пойми, Руксус, здесь, в стенах этой школы я и другие наставники хоть как-то могли уберечь
вас от некоторых угроз, но там у вас не будет никакой защиты. Ты будешь обязан поубавить свой пыл.–Зачем? Не задумывались вы над тем, госпожа, что для нас может быть несколько…более привлекательных вариантов развития событий?
–Например? – не поняла Валерика.
–Милосердная пуля в лоб, скажем. Чтобы не терпеть ужасов войны, презрения солдат и офицеров, которые хоть и проливают свою кровь бок о бок с нами, всё равно нас ненавидят. В такой обстановке расстрел – неслыханная милость, вы так не считаете? Впрочем, это не мой вариант.
Валерика поняла, что он имел ввиду, и лишь покачала головой. Каким сломленным и напуганным он пришёл сюда, и каким несгибаемым, непреклонным уходит!
–Прошу тебя, Руксус, не будь таким эгоистом. Уходишь на войну не ты один. Марианна и Альберт далеко не так сильны и талантливы, как ты. Подумай о них, хотя бы на мгновение.
Взгляд юноши изменился, дикие искорки в нём исчезли. Он даже немного опустил голову.
–Альберт и Марианна. Да, я понимаю, госпожа, и признаю свою вину. Они моя семья, и я сделаю всё, чтобы их защитить.
– Отрадно это слышать, Руксус.
Она встала, приблизилась, и нежно, со всей своей материнской любовью обняла. Руксус, разумеется, не сопротивлялся, но немного насторожился.
–Вы должны злиться на меня за мой слепой эгоизм, разве нет?
–Может и так, мой дорогой Руксус, но я не могу. Меня на самом деле в глубине души восхищает твоя сила духа. Система обучения санкционированных псайкеров ломает любого ученика…по крайней мере, я так считала до встречи с тобой. Иногда я даже ловила себя на мысли, что меня восхищает твоя сила не столько псайкера, сколько как человека. Ты не сломался, остался верен себе и друзьям. Уверена, с тобой они не пропадут.
–После ваших слов я уже не так в этом уверен, – поморщился Руксус. – Порой мне кажется, что моя ненависть к остальному Империуму слишком велика. Я боюсь, как бы она не ослепила меня, не заставила забыть о долге перед друзьями. Они моя семья, госпожа, вы это сами знаете. Брат и сестра, ближе них у меня никого не осталось. Но и того, почему так вышло, я палачам из Империума никогда не прощу. Впрочем, и это вы знаете без моих слов. Извините…
–Всё хорошо, мой мальчик, – она положила ладонь ему на голову; сквозь чёрную перчатку ощущалось приятное тепло, уже почти забытое. – Ты действительно можешь служить примером для остальных, но тебе еще многому предстоит научиться. Верю, что ты достаточно силен, чтобы выжить и приобрести необходимый опыт.
По его взгляду Валерика поняла, что юноша ещё переживает, но не за себя, а за друзей.
–Ты во многом прав, Руксус, и я действительно многое знаю. Например то, что все наставники насчёт тебя говорят об одном и том же.
Он отвёл взгляд.
– Контроль, да. О таком невозможно не думать и сложно забыть.
–Верно, мой мальчик. Что ж, эта школа сделала для тебя всё возможное, и если мы не смогли усилить твой контроль над собственным Даром, значит, ничего не сделаем и за оставшиеся девятнадцать дней. Хочу, чтобы ты знал: мне очень жаль. Я очень не хочу отпускать не до конца подготовленного ученика, но с другой стороны, опять же, мы едва ли что-то сможем сделать. Тебе было необходимо более продвинутое обучение, которого на всей Сионе просто нет.