Псих. Дилогия

Стены каньона сближались, все чаще стали попадаться пороги, и на преодоление каждого уходило больше и больше сил. Рано или поздно я просто не смогу вскарабкаться на очередную ступеньку. Несмотря на душную, банную жару тело закоченело от ледяной воды. Ног я давно уже почти не чувствовал - шёл механически, как на ходулях. Некоторое время назад попал левой между двумя валунами, выдернул, но после этого нога стала подгибаться в щиколотке. Боли не было, просто левая ходуля стала ненадёжной. И мыслей не было - не осталось никаких. Только тупое, автоматическое, бесконечное движение.

Потом я провалился в наполненную водой яму. Выплыл, выкарабкался на скользкий уступ. И упёрся в отвесную стену, покрытую слоем стекающей воды. Наверное, в дождливый сезон здесь шумит небольшой живописный водопад. Да что мне за дело до местных красот? Не взобраться - вот что важно.

Вот и некуда больше идти.

Я вернулся немного назад, опять переплыв яму с водой - чтобы не торчать на этом уступе, как на ладони. Зажал заточку в руке. Скорчился за невысоким бугристым валуном. По крайней мере, первый, кто подойдёт...

Они не подошли.

Они были местные, эти ребята. Поэтому остановились поодаль, певуче, звонко переговариваясь, радостно смеясь какой-то непонятной мне шутке. Несколько человек, может, пять или шесть. Они совершенно не береглись выстрела: видимо, не догадывались - а знали абсолютно точно, что нет у меня ничего огнестрельного.

Один из них позвал на общем:

– Эй, летун! Ты уже устал от нас бегать?

Говорил он почти без акцента.

– Выходи, летун, - сказал другой.
– Выходи по-хорошему, не тяни. Зачем прячешься, зачем зря людей злишь?

Не понравилось мне, как он это произнёс. Равнодушно - не играя, а по-настоящему равнодушно, будто по обязанности сказал.

Нет, видеть они меня не должны. Просто догадались, где я мог засесть - выбор невелик, вот и осторожничают. И рано или поздно подойти им придётся, потому что сам я не дамся. Нашли дурака.

А вот то, что зубы начали выбивать мелкую, частую дробь, не годилось никуда.

Я заставил себя подвигаться, немного расслабить напряжённые до судорог мышцы. Вот, уже лучше. А то чуть не окаменел здесь совсем.

Подходите же.

Чего ждёте?

– Некрасиво ты себя ведёшь, летун!
– крикнули мне.
– Некрасиво. Раз попался - держи ответ. Зачем в щель забился? Не мужчина ты, летун.

И добавили что-то по-своему, захохотали, заржали дружно.

Я перехватил поудобней заточку.

Подходите.

Подходите же!

– Если мужества нет, его не высидишь, сколько не сиди - сказал один ирзай - как бы своему товарищу, но на общем.
– Если мужества нет, то уже нет.

– Не каждый, кто родился с членом, может быть мужчиной, - согласился второй.

– Неправильно это.

– Ошибся Творящий. Поправить надо.

И снова смех.

То, что "развлечения" с пленными ирзаи начинают, отрезая парням яйца, я ещё на базе слыхал.

Ну, подойдите, сволочи. Только подойдите.

– Ножик брось, - раздалось вдруг сверху.

Словно разряд тока шибанул.

Медленно-медленно, нехотя я повернул голову на занемевшей шее.

Их было трое. Ирзаев. Стояли наверху, над водопадом. Рожи довольные, ухмыляющиеся. И спокойно выцеливали меня из лучемётов.

Как в тире. С десяти шагов.

Не знаю, как они меня обошли.

Местные.

– Ножик брось, - повторил ирзай.
– И вставай. Ручки держи, чтоб я видел.

Я поднялся на ноги, не выпуская заточки.

– Ты что, плохо слышишь?
– удивился ирзай и чуть-чуть сместил дуло.

Луч вонзился в камень чуть правее моего локтя, резко и сухо запахло жжёным. Я, наверное, дёрнулся - наверху засмеялись.

– Я велел тебе бросить ножик, помнишь? Ну-у, если хочешь поиграть - давай поиграем. На счёт "три" стреляю в локоть. Раз, два...

– Стреляй, - выговорил я непослушными губами.

И рванул из-за валуна - прыжками выталкивая враз ставшее невесомым тело - вниз по течению, прямо на ту, первую, группу ирзаев...

Я не добежал, конечно. Было бы странно, если бы они промазали с такого расстояния. Плохо, что стреляли ирзаи очень хладнокровно: дикой болью взорвался локоть, подломилась нога. Я уже падал, когда чей-то выстрел разнёс мне колено; тьма застила глаза; наверное, я кричал. Потом подступил чёрный, тошнотный морок и уволок меня в желанную пучину, где не было сознания.

***

В бессознательном состоянии люди не видят снов. Но я почему-то видел, очень реальный и яркий.

Мне снилось, что мне очень больно, что кто-то хочет сделать со мной что-то очень страшное и плохое. Вроде бы я ребёнок; я был дома один, и мама почему-то всё не приходила. Я всё время прислушивался, ожидая, когда же привычно скрипнет дверь, когда мама наконец войдёт и, легко-недовольно нахмурив брови, деловито выгонит все страхи, всю ту мерзость, что набежала в дом в её отсутствие. Я очень боялся, что она не успеет. Я ждал еЁ, а она не шла.

И вдруг вошла. Только не стала хмурить брови, потому что ничего плохого в доме уже не было. Некого было выгонять, и даже стало непонятно, чего я так боялся, и от этого мне сделалось стыдно, будто я опять испугался темноты в чулане. Мама улыбнулась мне - нежно-нежно, и отдёрнула шторы...

Я улыбнулся ей в ответ...

И вдруг начал проваливаться сквозь пол, потому что то, страшное, все-таки достало меня, ухватило намертво железной лапой, я падал, проваливался все быстрей, разевал рот в беззвучном отчего-то крике... Мама не видела этого, она улыбалась... Потом оказалось, что я падаю с высоты...