Психоделика любви: Начало

Как одинокий моряк в сизом тумане, не видящий ничего кроме собственных неслушающихся рук.

И тогда закричала истинная боль, вырвавшаяся из разодранной груди. Родилась боль, выплеснувшаяся через края уже давно заполненного бокала. В диком неистовом отчаянии свершил первое лечение Нагато Узумаки, схватив пациента, приковав его к столу так сильно, что кожа побелела вокруг кистей. И вылечил его посмертно, выжав все вольты энергии, насколько была способна аппаратура.

Не было больше в его жизни ни Конан, ни Яхико. Умер и Нагато Узумаки, родив на его месте безграничную, отчаянную и истинную боль.

В дыме жаренной заживо плоти, в маленькой лужице крови под ногами, в свете мигающих ламп родился Пейн, поклявшийся, что каждый услышит его крик, каждый почувствует его боль, каждый узнает о его горе.

Он создал мир. Он создал систему. Он создал Красную Луну.

====== Глава 12, в которой произошел взрыв. ======

Конан резко поднялась, будто спугнутая сильным ветром. Итачи наблюдал, как призрак проходит сквозь стену. Не успели следы крыльев остыть, как она вернулась — напуганная, растерянная, упав на кровать рядом.

— Итачи, это плохо! Орочимару идет сюда!

— Вот как… — Но Итачи воспринял эту новость слишком спокойно для человека уже знающего последствия. — Все в порядке, Конан. Ты говорила, что не можешь уйти из-за меня и Пейна. Но все в порядке, я выберусь. И с Орочимару разберусь. А ты лети. Лети и не бойся, не плачь больше за нас, с нами все будет в порядке. Скоро все закончится.

— Но…!

— Конан, уходи, немедленно! — закричал Итачи из последних сил, и хрипло закашлял — в горле запершило от долгого отсутствия питья.

Ушла ли Конан навсегда или притаилась в трениях, молясь за души Красной Луны, Итачи не знал, но она исчезла в свете открывшейся двери, на пороге которой предстал Орочимару.

Руки чистые, без капли крови, пущенной не так давно. Улыбка благочестивого врача, страдающего за души своих больных, так, словно не в его кармане покоится скальпель, перерезавший горло одного пациента, решившего сыграть роль врача.

И инъекция бог знает чего.

— Итачи, Кисаме сегодня занят.

Ключ, заперший дверь, правый карман. Кривая нервная улыбка и слегка дрожащие, будто в спешке, руки.

— Поэтому твое ночное лечение проведу я. Ты ведь, конечно же, не против?

Орочимару не нуждался в ответе. Итачи молчал, ненавистным прямым взглядом смотря, как заправляется щприц, как блеснувшая капля выступает на его острие, что скоро войдет в его плоть.

— Тебе нужно сделать укол.

Орочимару остановился, озадаченный с какой стороны лучше подойти, а точнее расстегнуть. Укол делался внутримышечно. Внутривенно он не смог бы его сделать из-за расположения рук, слишком близко закреплённых к туловищу. Отцепить ноги или руки? Он не знал, вкалывали ли уже что-то Учихе, но он за все время даже не пошевелился, устало моргая.

Пульс замедленный, а мышцы расслаблены. После проверки Орочимару убедился в том, что Итачи уже успели накачать одной из доз. Он отцепил ремни на запястьях и, перевернув Учиху на живот, схватился за резинку штанов. В паху предвкушающе приятно заныло. Он облизнул губы, резко сдернул брюки вниз, но был оглушен ударом затылка по лицу. Орочимару потерял равновесие. Перевернувшийся Итачи освободился от ремней и вскочил, попытавшись ринуться на выход. Орочимару схватил его за ногу, повалил на пол и забрался сверху, пытаясь придавить собственным весом. Извивающийся как змея Итачи смог оказать сопротивление вновь — врезал локтем под дых. Юркнул в карман как опытный воришка, но, попав не туда, нащупал скальпель, что оставил маленький след царапины. И, резко выдернув руку из кармана, исполосовал запястье главврача, когда тот пытался схватить Учиху за волосы. Кровь брызнула на обоих. Итачи целился в шею, но Орочимару не пропустил второй удар: выбил скальпель, подмяв Учиху под себя, оседлав его бедра, и схватился за шею в попытке задушить, другой рукой вновь пытаясь содрать больничные штаны. Не оставшийся в долгу Учиха сковал и его шею в удушающем захвате, отчего главврач, отвлекшись от грязного дела, попытался отцепить пальцы строптивого пациента. Оба душили друг друга, перекрывая кислород, но не смея отступить. Это была проверка не столько на крепкость, а сколько на упрямость, нежелание умирать.

Рыча, Итачи подался вперед, пытаясь сбросить с себя мужчину. Захрипевший и закативший глаза Орочимару зашипел от боли, ослабив хватку — Учиха воткнул ногти в открытую рану на его кисти. И, освободившись от удушающего захвата, врезал со всей силы между ног, выхватив ключ из другого кармана завалившегося на бок врача. Ринулся к двери, дрожащими руками открыл и, захлопнув прямо перед носом Орочимару, замкнул замок.

— Не смей!!! Слышишь! Открой дверь, сученыш!!!

Долго он слышал проклятья и крики Орочимару. Они преследовали как послевкусье дурного сна или спермы. Но Учиха не смел останавливаться, и бежал в поисках Дейдары Тсукури. Время осуществления их плана наступило.

Итачи стучал в дверь обоими кулаками, без страха разбудить всю клинику, ему было плевать на все. Надежда одурманила настолько, что он кричал имя Дейдары, молясь, чтобы друг проснулся. Он готов был выбить дверь, если понадобится. Но прозорливый Тсукури оказался ловчее и хитрее — давно соорудил отмычку, чтобы зря не тратить бомбы на замки. Послышалось долгое шуршание и скрип, дверь отворилась, из-за которой показалось заспанное лицо зевающего блондина. Итачи налетел на него, хорошенько встряхнув, чтобы разбудить.

— Дейдара! Прямо сейчас мы должны совершить побег!

— Что? Вот так внезапно? Что изменилось, ты ведь сам оттягивал время? — пораженно Тсукури уставился на влетевшего в его палату Учиху, вытаскивающего из-под кровати приготовленную бомбу.

— Где карта?

— У самого сердца, — и, подняв майку, продемонстрировал карту, прикрепленную резинкой штанов.

Растерянный, еще не до конца осознающий происходящее, Дейдара подхватил взрывчатку, прижав к груди, как самое святое, самое важное в его жизни. Итачи ступал впереди, и Дейдара не сразу заметил, что идут они вовсе не к их пункту точки свободы.

— Эй, мистер Хмурое Лицо, мы ведь идем не в то место!

— Я хочу сделать кое-что еще, чтобы окончательно освободить ангела.

— Что? — опешил Дейдара, выкрикнув это сомневающимся в здравом уме ближнего своего тоном, и скептически оглядел Учиху, остановившегося у кабинета его лечащего врача. Как только Тсукури понял, у чьего они кабинета, нервно оскалился, попятившись назад. — Учиха, ты что задумал?

— Ты вскроешь замок, я должен кое-что сжечь.

— Ты!!! — Дейдара едва вовремя одернул себя, чтобы не закричать на весь этаж, и тихо заворчал, продолжил начатую мысль: — спятил?!!!

— Не более положенного. — Итачи пожал плечами и постучал в дверь, будто проверяя: нет ли на месте Пейна.

Дейдара побледнел, но когда дверь никто не открыл, понял, что выбора у него нет, и, ворча под нос, взломал замок леской. Итачи проник внутрь, отшвырнул со стеллажа папки дел пациентов Пейна, открыл самое сакральное, самое личное: то, что Пейн носил в своей душе, пряча под грудой папок и книг — алтарь Хаюми Конан. Итачи вынул из полки стола фотографии, сложив их к алтарю. Выпученными глазами Дейдара смотрел в этот островок человечности своего врача: перевязанная лентой прядка волос, обручальное кольцо, статуэтка Буды, благовония.