Психотерапия, фокусированная на диалоге

Я очень благодарен коллегам и друзьям, поддержавшим меня своим интересом к моей работе, замечаниями и критикой – Даниилу Хломову, Елене Калитиевской, Александру Моховикову, Инне Дидковской, Таисии Тадыке, Геннадию Малейчуку, Августине Яцене, Владимиру и Елене Кулишовым, Сергею Сытнику и др. Особая благодарность друзьям – гештальт-терапевтам Наталье Олифирович, которая не только выступала моим оппонентом, но и помогала оформлять возникающие идеи, и Алле Поверенновой, в беседах с которой, собственно, родился проект диалоговой модели психотерапии. Алла вдохновляла меня на всем протяжении работы над текстом и в процессе совместной работы в специализации для терапевтов «Диалоговая модель в гештальт-терапии»; кроме того, многие идеи обсуждались с Аллой и сформулированы с учетом ее замечаний. Неоценимый вклад Натальи Олифирович как психотерапевта и литературного критика в полной мере отражен в предлагаемом вашему вниманию издании. Более того, в полемике с ней по поводу содержания диалоговой психотерапии родились и развились многие ее положения. Оставаясь рядом со мной на протяжении многих лет, Наташа неизменно поддерживала и провоцировала мой творческий поиск в профессии. И, наконец, я безгранично обязан своей жене Елене Погодиной, благодаря терпению и неизменной поддержке которой я имел возможность работать над текстом. В разговорах с ней о психотерапии рождались и уточнялись многие положения книги. Кроме того, нелегок сам по себе труд жены человека, который время от времени надолго исчезает из зоны досягаемости для бытовых проблем, погружаясь с головой в работу.

Итак, дорогие читатели, перед вами текст, являющийся введением в диалоговую модель психотерапии. Это не первая публикация автора на данную тему, однако именно в ней в более или менее систематизированном виде представлены основные положения и принципы диалоговой модели. Разумеется, в качестве введения в диалоговую психотерапию настоящий текст не претендует на исчерпывающий анализ ее сущности. Более детальное рассмотрение особенностей диалоговой модели психотерапии, а также ее прикладных аспектов, по всей видимости, – дело будущих публикаций. В связи с этим я бы рекомендовал рассматривать книгу скорее как повод для ваших собственных соответствующих размышлений и экспериментов, чем в качестве рекомендованного для организации психотерапевтической практики учебного пособия. Таким образом, публикацией своего труда я хотел бы открыть пространство для дискуссий на тему диалоговой психотерапии. Ваши мнения, предложения и замечания вы можете отправлять мне по электронному адресу: [e-mail]; буду очень признателен.

Игорь Погодин

Методология психотерапии, фокусированной на диалоге

Диалоговая модель психотерапии: философско-методологические основания и базовые ценности

Этот параграф открывает собой обсуждение философских и методологических оснований диалоговой модели психотерапии (а именно гештальт-терапии), а также сущности соответствующего ей терапевтического процесса. В начале мне бы хотелось довольно кратко изложить логику, которой я буду руководствоваться в процессе представления вашему вниманию диалоговой модели гештальт-терапии.

Методологические основания диалоговой психотерапии

Не секрет, что именно появление во второй половине прошлого столетия гештальт-терапии привело к широкому использованию в терапевтическом процессе феномена контакта. Контакт приобрел особое методологическое и прикладное значение. Разумеется, с самого начала истории психотерапии контакт терапевта и клиента имел важнейшее значение, однако по большей части он выступал в форме необходимого для психотерапии условия. Инструментом же и источником терапевтически важных изменений контакт изначально не рассматривался, ими выступали в разных психотерапевтических школах свободные ассоциации и интерпретации, внушение, убеждение, формирование поведения, телесные воздействия и т. д. Именно появление гештальт-подхода знаменовало собой новый этап в эволюции психотерапии, когда контакт приобрел самостоятельное центральное значение и в смысле методологии психотерапии, и в смысле ее практики, и в смысле ее прикладных аспектов [3] . Очевидно, трансформация ценности и значения контакта для психотерапии вполне может служить основанием для анализа ее истории. Так, если в начале развития психотерапии контакт, повторюсь, выступал лишь в качестве необходимого, но не достаточного условия психотерапии, то гештальт-подход привнес в психотерапию представления о контакте как единственной реальности существования психического. Все психические явления – как творческие, здоровые, так и релевантные психическим нарушениям, – превратились в феномены, производные от процесса контактирования в поле организм / среда. Такая трансформация методологических представлений о контакте не могла не отразиться на теории и практике соответствующей им психотерапии. Контакт из условия психотерапии превратился, кроме того, в пространство, где происходят терапевтические изменения, а также в инструмент психотерапевтического процесса.

3

Справедливости ради стоит отметить, что схожую позицию во второй половине XX столетия занимали также другие школы, например некоторые ветви психоанализа. В частности, речь идет об интерсубъективном подходе в психоанализе Р. Столороу [1999] и психологии самости X. Кохута [1971, 1977], в которых терапевтический контакт уже начал выступать в некоторой мере не только условием терапии, но также ее инструментом (но не основным, а дополнительным) и пространством терапевтически значимой динамики. Тем не менее эти школы оставались в рамках психодинамической методологии и опирались на принцип психического детерминизма. Как следствие свободные ассоциации по-прежнему оставались основным методом терапии, а интерпретация – основным терапевтическим инструментом.

Значительный акцент в терапии на феноменах контакта привел к необходимости трансформировать методологию терапии. На смену психическому детерминизму должен был прийти альтернативный способ отношения к терапевтической реальности. Новая психотерапия заимствовала для этих целей основные положения феноменологии. Попытки объяснения и понимания особенностей поведения клиента и терапевта, лежащие в основе возможности получения инсайтов, были заменены процессом осознавания, констатации и описания феноменов, возникающих в терапевтическом контакте. Акцент с содержания сознания сместился на процесс осознавания человеком феноменов как фактов сознания [Э. Гуссерль, 2005], появляющихся в поле организм / среда, а также их динамики. Представления о бессознательном трансформировались в этой методологической системе в категорию «неосознаваемого в настоящий момент». Естественно, что особое значение в терапевтическом процессе приобрел принцип «здесь и сейчас», постулирующий ценность актуального переживания, а также его примат перед содержанием воспоминаний из прошлого и фантазий о будущем. Это означает, что прошлое и будущее с методологической точки зрения превратились в способы структурировать пространство настоящего [4] .

4

Сказанное, разумеется, не означает предложения игнорировать или репрессировать процесс воспоминаний и / или размышлений о будущем. Просто акцент в новой методологии ставится не на содержании воспоминаний и фантазий о будущем, а на процессе переживания, сопутствующем этому рассказу в настоящем. Терапевтический челнок «прошлое – настоящее» или «будущее – настоящее» выполняет в модели связующую посредническую функцию.

Применительно к психотерапевтической практике феноменологическая методология отразилась на особой ценности впечатления и удивления в терапии. Иначе говоря, в новой модели терапии терапевт помогает клиенту восстановить его способность к получению впечатлений и основанного на них нового опыта контакта. Этим, собственно говоря, и ограничиваются задачи терапевтических феноменологических интервенций. Основателю гештальт-терапии Ф. Перлзу принадлежит яркая эмоциональная фраза, отражающая в полной мере эту новую терапевтическую цель: «Дайте миру произвести впечатление на вас!» Кроме того, в работе «Новизна, возбуждение и развитие» (русскоязычному читателю известная под названием «Теория гештальт-терапии») классики гештальт-подхода отмечают: «Ассимилируемые явления всегда представляют собой нечто новое; организм сохраняется, потому что усваивает новое, развивается и изменяется». И далее: «Контакт – это в первую очередь осознавание новизны, которую можно ассимилировать, и движение к ней, а также отвержение новизны, которую ассимилировать нельзя. То, что постоянно остается неизменным и не вызывает никакой реакции, не является объектом контакта (!) (курсив и восклицательный знак мои. – И.П.» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 11]. Впечатление же от новизны возможно лишь при условии расширения сферы осознаваемого, осуществляемого феноменологическим методом. Разумеется, опора на принцип детерминизма, питающий психоаналитическую практику, также направлен в конечном итоге на расширение сознаваемого. Однако именно феноменологический метод позволяет участникам терапевтического процесса оставаться открытыми к множеству возникающих в нем феноменов, которые до этого просто не замечались.

С учетом описанной методологической трансформации очевидно, что представления о психическом и описывающая их модель не могли остаться неизменными. Анализируемая революция затронула также и сущность психических явлений. Так, место традиционного понимания личности как относительно стабильного и устойчивого образования с его структурой заняли представления о self как конструкте, описывающем процесс взаимодействия в поле «организм / среда». Теоретической подоплекой этой трансформации стала теория поля, сформулированная несколько ранее К. Левиным [2001] внутри берлинской школы гештальт-психологии, которая, в свою очередь, послужила знаменем методологической революции в психологических науках, придя на смену ассоциативной психологии. Особое значение в трансформации психотерапевтических взглядов начали приобретать представления о контексте поля, ситуации, в которой осуществляется контакт: «бессмысленно пытаться рассматривать любое психологическое поведение в отрыве от социокультурного, биологического и физического контекста» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 13]. Смена контекста поля, динамика ситуации с необходимостью требует изменения всей self-динамики. Такое следование контексту на фоне высокой чувствительности self определяет здоровое психическое функционирование. Принцип творческого приспособления, регулирующий этот процесс, становится, таким образом, ориентиром в практике диалоговой психотерапии.

Введение в методологическое пространство психотерапии концепции поля обусловило необходимость ассимиляции психотерапией принципа прегнантности, который определяет закономерности существования поля. Так, именно соотношение фигуры и фона заложено в основе динамики поля, олицетворяющей взаимодействие модели личности и модели окружения [К. Левин, 2001; X. Хекхаузен, 1986]. С психотерапевтической точки зрения это означает необходимость использования в процессе терапии актуального возбуждения, возникающего в контакте. Игнорирование же его обесточивает весь терапевтический процесс и, как следствие, блокирует любые возможности нового опыта как для клиента, так и для терапевта.

Размышляя об идее прегнантности в психотерапии, Ф. Перлз и П. Гудмен отмечают: «Формирование фигуры / фона – это динамичный процесс, в ходе которого потребности и ресурсы поля постепенно передают свою энергию интересу, яркости и силе доминирующей фигуры», и продолжают: «Когда фигура смутная, расплывчатая, когда она лишена грации и ей не хватает энергии (“слабый гештальт”), мы можем с уверенностью сказать, что контакт неполный, что-то в окружающей среде воспринимается лишь в общих чертах, не выражена какая-то жизненно важная потребность; человек не “полностью здесь”, то есть его поле не может передать свою энергию и ресурсы для завершения фигуры» [Ф. Перлз, П. Гудмен, 2001, с. 14].

* * *

Итак, подытоживая вышеизложенное о методологической трансформации психотерапии, инициируемой более широким использованием категории контакта, а также качественно новым его пониманием в психологии и психотерапии, следует отметить следующее. Тремя «китами», на которых покоится «тело» диалоговой модели психотерапии, выступают:

• контакт в качестве пространства и инструмента психотерапии;

• феноменология в качестве метода, который осуществляет терапевтические изменения;

• теории self и поля как методологическое основание психотерапии, определяющее психотерапевтический взгляд на сущность психических явлений.

Причем лишь сочетание этих комплементарных методологических позиций позволяет появиться новому психотерапевтическому взгляду, обладающему стройной внутренней логикой. Например, используя представления о self как функции поля, терапевт и клиент оказываются перед необходимостью исследования поля, которое может быть осуществлено лишь феноменологическим методом. Таким образом, возникают релевантные этому процессу представления о феноменологическом поле, которое не является синонимом поля физического. Феноменологическое поле уникально для каждого отдельного человека и уж, разумеется, не тиражируется по каким-либо психологическим принципам или законам. Доступ к динамике феноменологического поля, в котором разворачивается интересующий нас в терапии self-процесс, возможен лишь через границу-контакт. Помещая процессы, происходящие в контакте, в фокус внимания психотерапии и предпринимая феноменологическое их исследование, терапевт помогает восстановить чувствительность клиента к динамике поля, а следовательно, подчинить self принципу творческого приспособления. Надеюсь, что описанная логика в полной мере обосновывает диалоговую модель психотерапии.