Пташка Мэй и страна Навсегда

Мэй проследила за его взглядом. Все пещеры, в которые она заглядывала по пути, тонули в непроглядной тьме.

— Знаешь, я думаю, лучше подождать, пока он не уйдет.

Она не хотела говорить Тыкверу, что Утешительница просила обходить Катакомбы стороной, иначе бедняга совсем потерял бы голову. Что, если им все-таки потребуется войти внутрь?

— Если он повернет сюда, просто спрячемся в тоннеле и переждем.

— Не хочу, чтобы меня потрошили, — застонал Тыквер.

Мэй нерешительно посмотрела на него, потом на пещеры.

— Не будут потрошить, обещаю, — наконец сказала она.

Они сели на песок скрестив ноги, прислонились к скале и стали ждать.

Гуль по-прежнему описывал круги, словно исполнял причудливый танец. Мэй и Тыквер договорились дежурить по очереди на случай, если он решит пойти в их сторону. Мэй выпало отдыхать первой, но она еще долго не могла уснуть, зная, что чудище совсем рядом. Она лежала и представляла, каково это, когда тебе выедают кишки.

Призрак разбудил ее посреди ночи. Не успела Мэй заступить на пост, как Тыквер отключился и шумно захрапел. Девочка попробовала затыкать ему нос, но от этого у нее только заледенели пальцы. Мэй боялась, что слух у гулей окажется чересчур острым.

Она как раз пыхтела, стараясь перевернуть Тыквера на бок, когда гуль внезапно сменил занятие. Он подошел к самому краю воды и уставился в черную даль.

Мэй затаилась. Прищурив глаза, она взглянула на море, но не увидела ничего, кроме темноты. И вдруг по смоляной массе поползла какая-то тень, за ней — другая и третья.

— Лодки, — прошептала девочка.

К берегу, медленно взмахивая веслами, скользили три длинных челнока. Чем ближе они подплывали, тем сильнее радовался гуль. Он рычал и нетерпеливо прыгал на месте.

В лодках шевелились тени. Мэй потрясла Тыквера за плечи.

— Проснись! — пискнула она.

Носы челноков уткнулись в песок, и на берег начали выпрыгивать темные силуэты. Все они тоже оказались гулями. Один за другим чудища выбрались из лодок, и вот на песчаной полоске столпилась целая сотня гулей, а то и больше. Они рычали и ворчали.

— Бырбыглыррх.

— Хоггубблеблурргггхххх.

Мэй и Тыквер вжались в скалу и застыли.

— О чем они говорят?

— Наверняка о какой-нибудь гадости, — ответил Тыквер, подняв колени так, что из-за них виднелись одни глаза. Голос у него стал глухим и невнятным. — Странно, что они тут оказались. Не к добру это, ох не к добру.

— Думаешь, они замышляют что-то?

Тыквер покрепче обнял колени.

— Я очень надеюсь, что они уберутся прочь.

Но гули и не думали уходить. Вместо этого в следующие несколько часов они разожгли огромный костер, вытащили из лодок ящики с бутылками, открыли их и пустили бутылки по кругу. Гули пустились в пляс вокруг костра, который полыхал синим пламенем. Они буянили все сильнее, рычали все громче.

Некоторые выпадали из общего хоровода, валились на песок и тут же засыпали.

Один гуль особенно отличился. Мэй видела, как он подкрался к ящику, поднял его и отбежал подальше от остальных. Его заметил другой гуль. Не успел первый устроиться на песке с добычей, как второй испустил пронзительный вопль. Вся компания побросала свои занятия и бросилась к ворюге. Его взяли в кольцо. Из середины круга раздался душераздирающий крик. И тут все стихло. Гули, шатаясь, побрели обратно к костру. Вор исчез.

— Где он? — шепнула Мэй. — Куда подевался?

— Наверное, съели, — всхлипнул Тыквер.

Они переглянулись и пересели ближе друг к другу.

В ту ночь путники расположились у самого входа в пещеру. Тыквер стоял на часах. Веки Мэй становились тяжелее и тяжелее, и наконец она заснула. Наутро гули никуда не исчезли. Они разложили по всему берегу полотенца и валялись на них. Одни читали книги, другие потягивали коктейли.

— Им нравится звездный загар, — объяснил Тыквер. — Я слышал, гули очень следят за внешностью. Гоблины, кстати, тоже.

Девочка и призрак сидели в своем лагере у скалы. От нечего делать Мэй протыкала пальцем дырки в песке. Гули загорали весь день. А ночью, около полуночи, к берегу причалили новые лодки.

— Похоже, они к чему-то готовятся, — заметил Тыквер.

В эту ночь гули устроили такое же буйство, как и накануне. Мэй подумала, что призрак прав. А еще — что оставаться тут опасно.

На следующий день, рано утром, девочка проснулась от хруста. Не успела она открыть глаза, как что-то стукнуло ее по лбу.

— Ай!

Она села и посмотрела вверх. Над ней, уцепившись за крошечный выступ, висел Тыквер.

— Достал!

Призрак отломил от скалы блестящий камешек и подлетел к девочке, улыбаясь до ушей.

— Серебряник! — гордо сказал он.

И тут наверху что-то зашуршало и посыпалось. Оба подняли головы.

— Ааа! — Мэй бросилась к Тыкверу и оттолкнула его.

В ту же секунду место, где они только что стояли, завалило камнями.

— Что я наделал! — охнул призрак.

Они поглядели на гулей. Некоторые чудища поднялись и смотрели в их сторону, а несколько тварей зашагали к скалам, нюхая воздух.

— Тыквер! — прошептала Мэй.

Призрак печально взглянул на нее.

— Прости.

Мэй заглянула в пасть пещеры, потом снова посмотрела на берег. Гули приближались.

* * *

Пессимист свернулся калачиком в маленькой каменной нише и смотрел на причудливый пейзаж юго-западного Навсегда. Он еще никогда не терял дороги, а вот теперь заблудился, и это его ужасно расстраивало. Замешательство и смущение быстро превратили его природную меланхолию в настоящее горе. Кот опечалился настолько, что даже не мяукал.

Семь дней указательный палец дамы водил Пессимиста по песчаным берегам реки Стикс. По дороге коту не встретилось ни единой души — живой или мертвой. И хотя запах угрозы остался далеко позади, кот по-прежнему чувствовал себя неуютно, не говоря уже о голоде. Пессимист не ел целую неделю.

Правду сказать, он уже терял надежду.

Свернувшись калачиком в своей пещерке, Пессимист медленно погружался в усталую дрему, как вдруг заметил, что над песком к нему летит какой-то огонек. Он был похож на солнышко или, по крайней мере, на лампочку. Если бы кот знал астрономию, он сравнил бы его с кометой.