Птенцы Виндерхейма

Он ведь повторит. С радостью.

Он приложил ее ладонь к своим губам. И это тоже почему-то не было неприятным.

– Бийран… – Ее голос дрожал. – Пойми, пожалуйста. Я меньше всего на свете хочу тебя обидеть. Я уверена – ты очень хороший парень. Ты, наверное, даже особенный. Ты просто ошибся. Я не особенная, и я не твоя судьба. Я просто обычная девчонка.

Всеотец, где же те самые слова?! Где они, когда так нужны?

– Нет, ты особенная, – упрямо повторил сокурсник.

– Ерунда. Ты сам все это придумал. Бийран, я обычная. И я… я никого не люблю, прости. Даже не хочу. И врать не хочу. И я… мне неприятно слышать, когда ты меня сравниваешь с рысью и жемчугом. Звучит так, как будто я тебя обманула. Ты говоришь, что любишь, и я чувствую, что должна что-то дать тебе взамен. А у меня ничего нет для тебя. Совсем. Прости. Я… не умею любить. Я как мороженая рыба…

На последних словах Альдис затрясло. Пришлось замолчать, просто чтобы не расплакаться.

«Вот и все, дура! Так тебе и надо», – злобно пропищал все тот же голосок.

Сейчас Бийран поднимется и уйдет. Нет, может, сначала он не поверит, будет спрашивать, есть ли шанс что-то изменить, исправить. А шанса нет. Возможно, Великий Зодчий просто не заложил в Альдис способность любить мужчин.

Она будет очень убедительной, и он уйдет. И это будет правильно, потому что пользоваться чужим чувством, позволять любить себя и ничего не давать в ответ – подло.

Он хороший парень, и он не виноват, что Альдис так сильно хочется чувствовать себя нужной кому-то. Сванду будет тяжело, но это пройдет.

На минуту они так и застыли – Бийран в луже на одном колене (бедняга, у него, наверное, вся штанина промокла) и Альдис рядом. Хорошо, что мимо плаца не проходил никто из взрослых, мог бы неправильно понять. Или наоборот – слишком правильно.

– От судьбы не уйдешь, – улыбнулся Бийран. – Тебе суждено любить меня. Мы будем вместе, это предрешено. Мы закончим академию, ты выйдешь за меня замуж и станешь хозяйкой моего фордора. Мы будем жить в доме моих предков, и ты подаришь мне четверых детей – двух сыновей и двух дочерей. Ты будешь вести хозяйство, ждать меня, я продвинусь по службе и дослужусь до генерала. У нас будет дом в столице…

– Каракатицу тебе в жены!

Она выдернула руку, с неожиданной яростью толкнула парня в лужу. И ушла.

Вот всегда так. Откроешься кому-нибудь, а он…

«Я люблю тебя», как же. Сванд любит кого угодно, только не Альдис. У него в голове красивая цветная картинка, наподобие рекламной открытки. И на этой открытке – слащавая Альдис с рекламной улыбкой, вся такая особенная-преособенная.

Видит Всеотец, даже лучше, что это все оказалось ненастоящим. Ей не в чем себя упрекнуть. Только почему так больно? Почему так хочется плакать?

Intermedius Сигрид Кнутсдоттир

Если Клид Бранаг и удивился, когда в столовой к нему подсела Сигрид Кнутсдоттир, он ничем не выказал этого удивления.

Он вообще славился умением скрывать свои чувства.

Отец Клида был гальтом, мать ниронкой. Такую пару не часто встретишь: вопреки всем усилиям правящего Дома Солнца, каждый народ предпочитал выбирать супругов из своего племени и неохотно мешал кровь. И это несмотря на то, что дети от таких браков зачастую рождались умными и красивыми.

А Клид был красив по меркам любой из рас. От матери он унаследовал слегка раскосые глаза и прямые темные волосы. От отца – молочно-белую кожу, острые скулы, по-гальтски изысканные черты лица. Его считали красавчиком в молодости, но и сейчас, перешагнув сорокалетний рубеж, он не утратил привлекательности для женщин. Напротив, зрелая мужественность, выправка военного и боевое прошлое вкупе с саркастичной маской разочарованного в жизни циника – все это без промаха било в женские сердца. И красавицы, и дурнушки с одинаковой легкостью теряли голову.

Острая на язык Кейко Нода даже как-то съязвила, что Бранаг сбежал на Виндерхейм от излишнего женского внимания. Кто знает, может, в этих словах крылось больше истины, чем полагала сама ниронка.

Если это и было целью Бранага, то он просчитался.

Тертые жизнью женщины-офицеры в полной мере оценили такой подарок судьбы. Официальный запрет на служебные романы не мешал им комментировать и сравнивать окружающих мужчин, иногда в едкой, потрясающей по своему цинизму манере. А уж о курсантках и говорить неудобно. Клид оглянуться не успел, как стал предметом страсти нежной, причиной ночных слез в подушку и адресатом анонимных посланий, изрисованных сердечками. И пусть все эти охи и вздохи не переходили границу игры, последствия (от стойкой нелюбви мальчишек до излишне въедливых проверок со стороны начальства) офицеру приходилось разгребать еще долго.

Все это способствовало тому, что Бранаг стал не самым приятным собеседником для женщин. Пусть даже одноглазая ротная никогда не отпускала замечаний насчет задницы Клида, хватало и того, что она общалась с Кейко Нода, которая не упускала случая подколоть слишком красивого офицера.

Нельзя было сказать, действовали ли чары на Сигрид Кнутсдоттир. Среди постоянных обитателей Виндерхейма не поощрялась общительность или излишняя болтливость, но даже на фоне сдержанных коллег эта женщина смотрелась абсолютной одиночкой.

Тем удивительнее был ее неожиданный интерес к ротному чужой группы.

Она ждала, пока приятель Клида, толстощекий Ракеш, торопливо и жадно глотал горячую кашу с мясом. Обжора Ракеш всегда заканчивал трапезу первым и редко ждал товарищей после того, как миска пустела. Говорил – слишком обидно смотреть на чужую полную тарелку. Сейчас это было на руку Сигрид.

Минуту спустя после ухода бхата женщина опустилась на освободившееся место.

– Здравствуй, Клид.

– Здравствуй, Сигрид. Какой… хм… приятный сюрприз.

– Я знаю, ты умеешь хранить секреты. Могу я надеяться, что этот разговор останется между нами?

Клид отпил немного чаю, промокнул губы салфеткой. Аристократизму, с которым он это проделал, мог позавидовать сам конунг.

– Зависит от разговора.

– Разговор о курсантах. О твоем курсанте.

– Интересно… с чего бы это тебя так волновали малолетки? Хочешь по примеру Суниты окрутить какого-нибудь щенка?

О недавно выявленной любовной связи между наставницей Сунитой Шуклой и подопечным Бранага, шестнадцатилетним Тором Гудиссоном, сплетничали не только наставники и ротные, но даже курсанты.

– Меня не интересуют второкурсники. Так да или нет?

– Не интересуют? Ну-ну.

Женщина молчала.

– Так кто тебя интересует?

– Обещание.

– Не слишком ли много ты хочешь, Сигрид?

– Нет, думаю не слишком.

– Я правильно понимаю, что без обещания ты мне ничего не скажешь?

– Да.

– Ну что же…

Бранаг показательно заинтересовался тарелкой. Он доел кашу, собрал остатки подливы с помощью лепешки, снова промокнул губы и только тогда поднял глаза на женщину.