Птицеед

Он указал на кресло у стола, слуга поставил перед нами круглые хрустальные стаканы, до половины наполненные прозрачным напитком, на дне был бледно-красный слой толщиной в палец.

Хозяин изволил дать пояснение:

— Джин с клюквенным сиропом. Ваш брат предпочитал его. Я счёл, что у вас могут быть похожие вкусы.

У нас с Рейном вкусы отнюдь не похожи. Хотя бы потому, что он выбрал Оделию, а я, если уж говорить откровенно, предпочёл бы ту же Иду Рефрейр. И это касается не только женщин, но и напитков. Но я не стал начинать всё со слова «нет», это не слишком продуктивный задел, взял бокал, сказав:

— Не предполагал, что вы настолько хорошо знаете привычки моего брата, риттер.

Он помолчал, отпил своего напитка:

— Я помирился с сестрой. За пару недель до того, как она отправилась в Ил и исчезла. Её муж присутствовал на встрече, и мы… не стану утверждать, что поладили. Но наша война покрылась пеплом. Скажем так.

Я повертел узкую ложечку на длинной ручке, бесцеремонно взболтал напиток, так что ярко-алый слой встревоженным вихрем поднялся вверх, превращая прозрачное в розовое.

— Рад, — искренне сказал я. — Что вы смогли решить столь сложные вопросы, как семейные отношения.

Я вот не смог. С братом мы расстались не очень довольные друг другом. Я отказался пойти с ним, помочь, выбрав тогда болевшую Элфи. И… помириться нам уже не довелось.

Жалею ли я о том, что отказался?

Да. Немного. Знаю, что выбрал правильно, но часто думаю, что было бы, если уехал с ним и Оделией? Смог бы уберечь? И сразу же отвечаю себе — нет. Не смог бы. Они оба были опытнее меня и лучше знали Ил. Тогда я еще не стал тем, кем стал теперь.

Томас Лил посмотрел куда-то в сторону, не желая встречаться со мной взглядом:

— Зачем вы здесь, риттер?

— Полагаю, вы должны понимать причины.

— Я говорю с вами лишь из-за того, что когда-то вы пустили меня в свой дом. — Он был прямолинеен, что меня вполне устраивало.

Это случилось давно. Томас пришёл к нам вместе со своим отцом (если быть точным, то риттер Бертольд пришёл к нам вместе с сыном), а я пригласил их войти, ибо следовал правилам.

Рейн плевать хотел на правила. Когда отец потребовал вернуть Оделию, разговор начался на повышенных тонах и гости были выпровожены вон. Признаюсь, мне до сих пор стыдно за это, хотя я и пытался остановить взбешённого брата. Никто тогда не смог достигнуть примирения, получить объяснения и хоть как-то залечить раны.

Только разбередили их ещё больше.

— Прекрасно, что вы так говорите. Мне нравится. — Я сделал нескупой глоток джина. Ароматного, с оттенком горечи клюквы на нёбе. — Мы сможем не ходить вокруг неприятных тем. Это экономит время, ибо антракт не вечен. Не желаю отрывать вас от представления больше, чем требуется. Я отправил несколько писем с просьбой о встрече, но получил их назад. Не вскрытыми. Без ответа.

— Вы оскорблены? — Его яркие глаза стали будто ещё ярче.

Я сказал честно:

— Я давно далёк от таких мелочей. Они не повод для мести, обид и выяснения отношений. Предпочитаю стремиться к истине, чем цепляться за досадные крючки, останавливающие движение.

Он откинулся на спинку кресла, чуть расслабившись:

— Я ничего не знаю о ваших письмах. Предполагаю, вы отправили их в поместье моего отца. Я, как вы можете догадаться, давно покинул отчий дом, и у меня своя семья. Полагаю, мой отец не желает иметь с вашим родом ничего общего, простите за столь резкие слова.

Конечно же я его простил. И себя, за то, что не стал говорить, что абсолютно солидарен с Бертольдом Лилом и век бы его не видеть.

— Вы ведь понимаете, что мне надо встретиться с вашей сестрой. И прошу вас поспособствовать этому.

— Зачем мне это, риттер? — холодно спросил Томас. — Назовите хоть одну причину, кроме вашего «мне надо». Ваш брат тоже руководствовался «мне надо» и разрушил её жизнь.

— Ах, риттер, — с глубокой печалью сказал я ему. — Вполне допускаю, что сделать из Рейна злодея — лёгкий способ поставить точку в той сложной, многогранной и очень… тут, поверьте, я нисколько не иронизирую… просто очень болезненной для многих истории. Но я знаю Оделию. Она не робкий цветочек на солнечной лужайке Великодомья. За её кукольной внешностью всегда скрывалась сталь, о которую сломал бы зубы даже жеребёнок. И она — Перламутровая колдунья. Думаете, ваша сестра настолько ветрена и наивна, что её мог соблазнить мой брат?

Он неохотно произнёс, набычившись:

— Хотите сказать, что это она его соблазнила?

— Хочу сказать, что они целиком и полностью стоили друг друга. Знали, что выбирали, как и последствия выбора. Ни ваш отец, ни моя бабка не смогли согнуть эти стальные прутья. Даже царапин на них не оставили. Поэтому искать виноватого сейчас бессмысленно. Что касается причин, которые вы просите озвучить, то извольте услышать целых три. Первое — я хотел бы решить всё по-добрососедски, без лишних трений. Которые не пойдут на пользу ни вам, ни мне. Я не вижу проблем, которые Люнгенкрауты и Лилы не могли бы преодолеть в мирной обстановке. Второе, куда более весомое: вы забываете, что Оделия — жена моего родного брата. И, возможно, это вас сейчас удивит, уж простите за иронию, является частью моей семьи. Я таковой её считаю. И даже закон Айурэ подтвердит мои слова, пускай я и не самый близкий родич. Кстати говоря, и ваш тоже. — Я увидел, как его брови поползли вверх. Он и вправду никогда не думал ни о чём подобном. — Третье: если бы мой брат вернулся, а она нет, разве вы бы не желали узнать у него, что с ней стало?

У моего собеседника была такая досадная черта, как совесть, и я совершенно некрасиво наступил на неё всей подошвой ботинка. Не только наступил, а ещё пару раз топнул ногой для верности, так сказать.

Томас взял бокал, стал пить джин маленькими глотками, не прерываясь.

Думал.

А я внёс ещё кое-что для расширения трещины его панциря:

— Могу добавить четвёртую причину, риттер. Я был среди тех, кто нашёл её и вернул вашей семье.

Пустой стакан встал на угол стола. Слова прозвучали веско и осторожно:

— Я не хозяин в доме моего отца и не могу решать, кто будет там принят. Надеюсь, вы понимаете это. Сейчас не лучшее время для вашего визита, и, полагаю, «лучшее время» никогда не наступит. Старики держатся за прошлое, в том числе и за обиды, которые они помнят долго, пусть лично вы к ним и непричастны. Я готов передать ваше послание сестре. Устно.

Он заметил мой скептицизм, добавив неожиданно серьёзно:

— Клянусь, что сделаю. Но дайте слово, что при отрицательном ответе вы не станете беспокоить никого из нас.

Я мог бы ему соврать. Это была небольшая цена, но его джин оказался хорош, а честность подкупала ответить честностью:

— Не могу. Если я не поговорю с вашей сестрой, то буду искать встречи с ней, несмотря на все возможные препоны. Это чрезвычайно важно для меня.

Он сжал челюсти, крайне недовольный услышанным.

— Тогда я не смогу вам помочь, риттер.

— Не надо мне помогать, мой друг, — сказал я ему, подаваясь вперёд. — Помогите своей семье. Передайте сообщение для вашей сестры, убедите поговорить со мной. Я немногое прошу, лишь правду о судьбе моего брата. В конце концов, она может дать ответ письмом. Нет ничего хуже молчания и неопределённости.