Птицеферма

Еще я разговаривала с Олушей. Дольше, чем следовало. И не следовало вообще. Как раз в то время, когда убийца подобрал мой молоток…

Олуша здесь, тоже в первом ряду. Вернее, была. Потому что, стоит мне посмотреть в ее сторону, она пятится и прячется за спиной Кулика.

Вот как.

Ясно.

— У меня болела голова. Я лежала в комнате, — вру, так как моя правда никому здесь не нужна.

Люди жаждут возмездия, казни виновного. И задача Главы — дать его им. А отдать того, кого ему не жалко — меньшее из зол. Кому нужны настоящие расследования, когда можно быстро и эффектно утолить жажду мести?

Пару минут Филин раздумывает над моими словами, потом кивает кому-то над моей головой.

— Пошли, — большая крепкая ладонь подхватывает меня под локоть и тащит к бараку. Люди расступаются.

Поворачиваю голову: Ибис, второй помощник Главы. У Ворона еще бывает свое мнение, а у этого точка зрения всегда одна — филиновская.

Ибис увлекает меня к бараку; еле поспеваю. Остальные тянутся за нами длинной вереницей.

Вижу Олушу, которая намеренно отстает от процессии, пытаясь затеряться в толпе. В глазах девушки — страх. Она боится, что я расскажу о нашем с ней разговоре, призову ее в свидетели, а значит, привлеку к ней внимание.

Отвожу глаза — если бы Олуша хотела высказаться в мою защиту, она бы это сделала.

А еще я замечаю новичка, Пересмешника. Он не бежит с остальными, а стоит чуть в стороне. Но тоже смотрит на меня. Серьезным, тяжелым взглядом. Однако его немой посыл мне не понятен — не прочесть.

Должно быть, Пересмешник тоже уверен, что это я убила Чижа. Ведь я уходила из столовой на его глазах. И он видел, что я собиралась уйти и искала удобный момент — значит, что-то планировала.

* * *

— Вот! — Ибис выпускает мою уже покрасневшую от его мертвой хватки руку лишь в нашей с Пингвином комнате, и то только для того, чтобы схватить со стула грязное после вчерашнего падения платье. — Вот она! Улика! — естественно, у меня не было времени постирать одежду, и я повесила платье на спинку стула, чтобы немного просохло и не сгнило до стирки.

В комнате тесно. Душно, несмотря на открытое окно. Еще никогда в этом помещении не собиралось столько народу. Все желающие даже не поместились — остались в коридоре, но поблизости в надежде ничего не пропустить.

Филин забирает у Ибиса платье. Берет за плечи, расправляет и держит перед собой на вытянутых руках. Платье сплошь в грязевых разводах. По нему с первого взгляда видно, что его не просто носили под дождем — в нем валялись в луже.

Что ж, отличная версия: сначала мы с Чижом боролись, а потом я зарубила его молотком.

Нет, рубят топором. А молотком стучат. Застучала? Тоже нет: стучат бойком, а не носком…

Понимаю, что у меня начинается истерика. Еле сдерживаю рвущийся наружу неконтролируемый смех. Меня же порешили. Уже порешили. Что бы я ни сказала, какие бы аргументы в свою защиту ни привела, все уже решено. Меня уже, считай, нет.

А я могла бы сказать так много. Что мне не хватило бы силы ударить мужчину так сильно, чтобы молоток вошел настолько глубоко. Могла бы обратить внимание остальных, что я ниже Чижа и не смогла бы нанести удар сверху вниз, а по положению орудия убийства очевидно, что так и было, и били его не лежачего.

Но что бы я ни пыталась донести до этих людей, мой приговор уже вынесен — вижу по глазам Главы.

Чижа убил кто-то высокий. Выше него. Мужчина. Филин не дурак, он не может этого не понимать. Однако мужчины — ценные работники на руднике. Главе выгодно закрыть на это глаза и отдать на растерзание меня.

Поэтому — оправдываться? Перебьется.

— Да пошел ты, — наконец, произношу то, что так давно мечтала.

В ответ получаю удар по лицу. И это не пощечина. Это самый настоящий хук правой.

Успеваю лишь чуть отклонить голову, чтобы не выбил зубы. В голове звенит.

А потом вспышка.

Еще одна.

…Я бью какого-то мужчину. Он крупнее меня, хотя и некрупный для мужчины. И мой единственный шанс — внезапность.

Мужчина отшатывается. Переступает с ноги на ногу, и это его ошибка. Подсекаю. Падает. Но быстро ориентируется — перехватывает мою ногу, занесенную для удара, и дергает на себя.

Тоже падаю, перекатываюсь. Уклоняюсь от кулака, летящего мне в лицо.

Противник пытается забраться на меня сверху, понимая, что его преимущество — вес.

Бью лбом в переносицу.

— С-су-ука!

На меня фонтаном хлещет кровь из разбитого носа…

— Поднимайте ее, — картинка перед моими глазами рассыпается битыми стеклами, и только теперь понимаю, что я на полу. — Заприте пока. Сначала похороны — потом казнь. Завтра.

Завтра. У меня есть ещё целый день, чтобы пожить — как щедро.

— Да пошел ты, — с удовольствием повторяю разбитыми губами.

После чего Ибис снова подхватывает меня под локоть и волочет за собой.

ГЛАВА 6

На каждое действие есть противодействие. А каждый поступок влечет за собой последствия.

Я могла сразу же после падения с крыши попытаться найти молоток и унести его с собой. Могла не убегать от Чижа. Могла не запирать за собой дверь. Могла не идти закрывать люк, а переодеться и вернуться в столовую, чтобы разделить праздник со всеми и непременно попасться на глаза Главе. Я могла…

Могла поступить по — другому в каждом из перечисленных случаев, но сделала так, а не иначе. И оказалась… здесь.

Камерами временного заключения на Птицеферме служат подвальные складские помещения — попросту говоря, кладовки. Маленькие, тесные, без окон.

В одну из таких «мышиных нор» и приволакивает меня Ибис, а затем без лишних слов швыряет на пол; запирает дверь и оставляет в полной темноте. В духоте, без еды и воды.

А я, вместо того, чтобы биться в истерике, колотить кулаками в дверь и пытаться оправдаться, просто усаживаюсь на пол, обхватываю руками колени, откидываю голову на стену и… улыбаюсь. Я так давно хотела послать Филина с его выдуманной, изуродованной моралью подальше, что это принесло настоящее наслаждение.

И пусть радоваться мне недолго, это того стоило.

* * *

Эйфория проходит через несколько часов пребывания в импровизированном подземелье. Приходит осознание: завтра я умру.

Страшно. Немного. Не слишком.

Нет, если бы был хоть какой-то шанс выкрутиться, я бы попробовала. Но Кайра выкрикнула мое имя, а Филин схватился за него, как бульдог за брошенную палку — впился зубами и не отпустит. Плевал он как на прерванную жизнь Чижа, так и на мою. Главе нужно замять конфликт, быстро и грамотно. Что может быть проще — жертва отомщена, преступник повешен.