Птицеферма
Шрифт:
Оказавшись на месте, кручу головой. Никого. Тихо и темно. Вдруг незнакомец имел в виду другое место? Может, он назвал «шахтой» тот самый люк у реки? Он ведь тоже ведет под землю, верно?
— Э-эй, — зову шепотом, так как не знаю даже имени того, кто назначил мне эту встречу вслепую. — Э-эй…
Стою возле входа в шахту. Это металлическая плоская дверь в земле. На ней нет замка, но ее приваливают на ночь тяжелым камнем на случай штормового ветра. Камень на месте. Если поднять эту дверь, то откроется широкое круглое отверстие с тонкими скобами вместо лестницы. Говорят,
— Э-эй! — повторяю громче, крутясь вокруг собственной оси.
Неужели пришла слишком поздно?
— Хе-хе, детка, пунктуальность никогда не была твоей сильной стороной.
Вздрагиваю. На этот раз рискую — включаю фонарь и свечу им вокруг, пытаясь определить, откуда исходит голос.
Не слишком высокая худощавая фигура выбирается из главного шахтного столба, по которому поднимают руду в специальных грузовых люльках. Лестницы там нет, и одному богу известно, как незнакомец умудрился прятаться там и не свалиться вниз.
Мужчина решительно направляется ко мне, а я автоматически отступаю, но при этом продолжаю, как дура, светить ему в лицо.
Незнакомец останавливается в паре шагов от меня. Он примерно одного со мной роста («Точно не Ник», — тут же проносится в голове), черноволосый и черноглазый, смуглый. Одет в черный комбинезон, настолько грязный и засаленный, что это заметно даже в темноте. Правый рукав разодран по всей длине: неровный лоскут ткани свисает вниз, когда мужчина вскидывает руку, защищая глаза от света моего фонаря.
— Пожрать принесла?
— Что? — совершенно теряюсь от этого вопроса и делаю ещё один шаг назад.
— Что-что, — передразнивает незнакомец. — Я уже ошалел от вашей морковки и редиски. Думал, хоть сухарь какой прихватишь, — часто моргаю. Он это серьезно? — Да убери ты фонарь! Хочешь меня инвалидом сделать? Уже слезы из глаз.
Поспешно отвожу луч света от его лица, но и гасить не спешу. Оказаться один на один с незнакомцем и в темноте меня не прельщает совершенно.
— Ну, чего стоим? — кажется, мужчина начинает злиться. — Сейчас привлечем внимание твоим светильником — и хана обоим. Совсем страх, что ли, потеряла?
Привлечем, как пить дать. Здесь большое открытое пространство — свет видно издалека.
С внутренним протестом выключаю фонарь. Крепко сжимаю его в руке — он металлический, в случае чего можно использовать для самообороны.
— Пошли хоть морковку пожую, — ворчит мужчина, едва мы оказываемся в темноте; глухо закашливается. — Совсем с вами, огородниками, помрешь.
Положение абсурднее не придумаешь: ночь, сижу на окраине огорода в компании незнакомца, с хрустом жующего морковь с наших грядок.
Сначала мы шли к огороду молча, вертя головами по сторонам и прислушиваясь. Затем мужчина, уверенно и явно будучи здесь не впервые, направился к одной из грядок, нарвал себе добычи, и мы удобно расположились прямо на земле в относительной безопасности от чужих глаз — под прикрытием зарослей кустов.
— Что, серьезно,
меня не помнишь? — темно, но привыкшие к темноте глаза различают поворот головы в мою сторону.Крепче обхватываю колени руками.
— Нет.
— Вот дерьмо, — высказывается с чувством. — Я, когда тебя увидел, решил, что ты тут под прикрытием, что ли. Думал, у тебя есть подвязки, способы свалить отсюда. А ты… это… местная зомби. Тьфу!
Местная зомби, значит?
— Слушай ты, — возмущенно заговариваю. — Я второй год ращу эту гребаную морковь не для того, чтобы ты ей плевался. А из нас двоих на зомби ты похож куда больше…
Гневная тирада обрывается, потому что мой огородный спутник начинает хрипло смеяться.
— Кто ты? — требую злым шепотом.
— Меня зовут Дэвин. Что, серьезно, не помнишь?
Игнорирую вопрос, на который уже ответила отрицательно пару минут назад.
— Это тебя вторую неделю ищут люди, которые появляются из люка возле реки?
— Они, чтоб их…
— Не плюйся!
— Да я не морковкой. А слюна — это даже удобрение.
— Не слышала о таком удобрении.
— Ха, да что ты знаешь… Хотя-я-я… Если ты два года орудуешь тут серпом и тяпкой… Два же, говоришь?
— Зачем они тебя ищут? — не собираюсь отвечать на вопросы этого Дэвина до тех пор, пока не получу ответы на свои. Впрочем, и потом не собираюсь. Он мне не нравится и у меня нет ни единого повода ему доверять. — Ты один из них?
В ответ — печальный вздох.
— Я жертва нечестной сделки.
— Подробнее.
— Ты мне еще нож к шее приставь, — молча достаю складной нож, тот раскрывается с тихим, но прекрасно идентифицируемым щелчком для любого, кто имел хотя бы отдаленное отношение к оружию. Дэвин имел. — О, — комментирует он звук. — Угрожаешь?
— Предупреждаю. А еще я могу закричать. И если нас не услышат твои сообщники, то услышат местные зомби, как ты их называешь, и тогда тебе точно не поздоровится.
В этот момент моего нового — или старого? — знакомого сгибает надвое, и он закашливается.
— Ты болен?
— Тос… тос… тоской, — удается ему выговорить с третьего раза.
— Я серьезно.
— Да шут его знает, — наконец, у него получается восстановить дыхание. — Это местные тут привиты ото всякой заразы и для улучшения иммунитета, чтобы побольше впахивали на благо властей за пару кусков синтетического мяса в год. А меня ничем не тыкали. Мог и воспаление легких подцепить. Ночи в шахте холодные.
— Ты ночевал в шахте?
— А где же еще?
— Я знаю, те люди искали тебя там.
— Хе. Пусть ищут.
Молчание. Хруст моркови.
— Так ты расскажешь мне, кто эти люди и чем занимаются? — заговариваю первой, понимая, что съедено уже не меньше пяти морковок, скоро рассвет, а я не узнала ничего, кроме имени этого человека.
Хруст прекращается. Он снова поворачивается ко мне. В темноте блестят глаза.
— Слушай, Эмбер, детка, ты только подумай, если ты не решила меня разыграть, а правда ничего не помнишь, то это супер-мега-нереальное совпадение. Я-то считал, ты как коп ведешь тут расследование, а ты…