Птицеферма

Мой «спаситель» валяется на кровати; лежит на спине, закинув ногу на ногу, болтая той, которая сверху, в воздухе. В руках — настоящая бумажная книга. Бумажная! Я такие только в музее видела.

— А? — вместо того чтобы встать, запрокидывает голову назад, так, что она теперь свисает с края кровати; смотрит на меня с таким обыденным выражением на лице, будто в его ванной каждый день оказываются голые незнакомки. — Там один вроде. С ёлкой на этикетке.

— Хвойный? — переспрашиваю недоверчиво.

Я увидела большую бутыль с еловой лапой на наклейке, но решила, что это какое-то химическое вещество для стирки, а не средство личной гигиены. Кто использует хвойный шампунь?

— Ну да, — пожимает плечом. — Аллергия?

— Нет…

— Тогда бери. Другого все равно нет, — и возвращается к чтению.

С грохотом захлопываю за собой дверь.

Хвоя… Ну надо же.

А запах, кстати, ничего, приятный. Интересно, в нашем захолустье продается что-нибудь подобное?..

* * *

…Вскакиваю с постели и торопливо натягиваю на себя сброшенную вчера форму. Черт, пуговицы. Ничего, сначала футболку, куртку можно и не застегивать…

Мужчина, с которым я провела эту ночь, все ещё спит. Расслабленно лежит на постели, обняв рукой только что оставленную мною подушку. Светлые вечно отросшие волосы разметались в разные стороны и почти полностью прикрывают лицо.

В голове потихоньку восстанавливаются события предыдущего вечера и ночи.

Выпускной, реки алкоголя…

Я и Ник Валентайн…

Идиотка!

На глаза выступают слезы ярости на саму себя. Ведь давала же слово, давала. И матери его, и себе.

Ладно, дело вовсе не в Колетт Валентайн. И без нее понимаю, что у нас ничего бы не получилось, реши мы перейти в новую стадию отношений. Мы слишком разные, можно сказать, из разных миров.

Наша дружба — лучшее, что со мной случилось за всю мою жизнь. И друг — это навсегда, а любовники — временно. Моя мать — тому яркий пример. Я ведь даже не знаю, кем был или есть мой отец, хотя она и продолжает твердить, что было время, когда они любили друг друга больше жизни. Где теперь эта любовь?

А родители Ника? Они ведь тоже в разводе уже несколько лет.

Пары распадаются. А дружба — это на всю жизнь. Я слишком люблю Ника как человека, чтобы рисковать нашей дружбой.

Господи, что мы наделали?

— Янтарная? — сонный голос застает меня уже у самой двери, куда я добралась, крадучись, с ботинками в руках.

Это же надо было — не просто переспать с Ником, а еще и у него дома. Интересно, миссис Валентайн видела, что мы приехали ночью вместе?

Ноги моей больше не будет в этом доме.

— Эм? — повторяет Ник уже тверже и осмысленнее.

Оборачиваюсь. Он сидит на постели, трет ладонями лицо. О да, вчера мы выпили гораздо больше дозволенного.

— Мне лучше уйти, — говорю так твердо, как только могу.

Ник, наконец, убирает руки от лица; хмурится.

— Янтарная, ты сбрендила?

— Протрезвела, — отрезаю и дергаю ручку двери на себя.

Еще ранее утро. Если пробегу по лестнице босиком и обуюсь у самого выхода или, вообще, на улице, может быть, ни хозяйка дома, ни прислуга меня даже не заметят? И тогда мне удастся сделать вид, что ничего не было.

— Эмбер! — Ник вскакивает и бросается за мной. — А, черт… — спохватывается, что полностью обнажен, и возвращается, чтобы одеться.

А я уже бегу по лестнице. От него. От себя.

Обуваюсь в холле, рассудив, что, босая, могу привлечь внимание соседей, если кто-то из них окажется ранней пташкой.

Это ошибка, потому как минутной заминки хватает, чтобы Ник натянул на себя штаны и успел сбежать вниз вслед за мной.

— Эм, — хватает меня за запястье. Решительно выдергиваю. — Да что случилось? — в глазах искреннее недоумение.

У него все просто. У Ника всегда все просто. «А зачем усложнять?» — так он сказал мне в нашу первую встречу.

Но я не Ник, я другая.

— Ничего не случилось, — заставляю себя поднять глаза и встретиться с ним взглядом. — Давай договоримся, что сегодня НИЧЕГО не случилось. Хорошо?

Во взгляде Ника что-то меняется. Кажется, мне удалось попрать и его «просто».

— Хорошо, — отвечает то ли с издевкой, то ли с насмешкой — не разберу. — До встречи на распределении.

— До встречи, — повторяю эхом и покидаю когда-то гостеприимный для меня дом Валентайнов.

Когда дверь за моей спиной захлопывается, слышу глухой удар. Вздрагиваю, но не оборачиваюсь.

Только надеюсь, что Ник не разбил себе руку…

* * *

…Залетаю в раздевалку с такой скоростью, что перед глазами все сливается. Стоило мне отвлечься — и Ник улизнул, как нашкодивший ребенок. Ему бы в медпункт, а он — в раздевалку.

Напарник сидит на скамье у стены, пытается переобуть ботинки одной рукой. Получается паршиво; шипит от боли и пытается снова.

— Дай сюда! — решительно преодолеваю разделяющее нас расстояние и плюхаюсь на лавку рядом; осторожно дотрагиваюсь до поврежденной руки друга, рассматриваю, пытаясь оценить степень повреждений, и с облегчением убеждаюсь, что ничего непоправимого не произошло — ожог верхних слоев кожи, не более.