Птичий глаз

— А морозов больше не будет? Еще же не такая уж и поздняя весна.

— Не будет. Я точно узнаю. Дрозды же уже прилетели, а значит морозам конец, — Глухарь посмотрел на чистое голубое небо и прикрыл глаза, слушая щебетание птиц. — Птицы лучше нас людей знают, когда природа засыпает, а когда просыпается. Нужно слушать их и слышать как они. Тогда и начнешь понимать погоду.

— Себя бы мне понять, — Щегол посмеялся и схватил холщевый мешочек с семенами.

Щегол набрал из бочки небольшую лейку и направился в сторону грядки, с которой Чиж уже закончил. Он уже принялся вскапывать вторую грядку, но решил немного отдохнуть, набрав себе стакан прохладной воды. Грядка получилась небольшой и аккуратной, как раз под зелень. Сорока тоже корпела над этой грядкой. Она бороздила тяпкой углубления для посадки укропа и петрушки, чтобы налить туда воды, которую принес Щегол. Она подняла взгляд на Щегла, а после усмехнулась.

— Понизили от копателя до садовника? — она отложила тяпку в сторону.

— Почему у тебя садовник внизу этой иерархии? — Щегол присел на корточки, чтобы рассыпать семена. — Да и с чего меня понижать. Я вроде хорошо справлялся.

— Иная простота хуже воровства, — Сорока закатила глаза. — Думаешь, Сокол тебя по головке погладит за то, что завтра ты даже ложку поднять не сможешь? Зачем ему немощные люди?

— Зато быстро, — буркнул Щегол, высаживая каждое семечко на аккуратно выверенное расстояние.

— Ну, ты и пень, — Сорока села рядом с ним. — Толку то от твоей скорости там с лопатой? Только остальных насмешил. А сейчас самое время поторопиться, — она протянула ему ладонь, чтобы он отсыпал ей немного семян. — Укроп необязательно так аккуратно сажать. Сыпь, не жалей. Ему хуже не будет.

Сорока поднялась на ноги, немного наклонилась вперед и в одно движение рассыпала семена укропа по борозде. Она наклонила голову набок и искривила губы в насмешливой улыбке. Перед тем как развернуться и уйти, Сорока похлопала Щегла по плечу и сказала.

— Не кисни.

* * *

Лампа назойливо жужжала и абсолютно выбивала из головы нужные мысли. Сокол стучал костяшками по косяку, чтобы хоть как-то сгруппировать их, но они все равно безуспешно разлетались в разные стороны. Издалека в коридоре он увидел нужную фигуру, что держала в руках огромную папку документов. Сокол подорвался с места и направился к нему навстречу. Когда Огинский увидел Сокола, что надвигался на него, то сперва вздрогнул, испуганно распахнув глаза, но потом взял себя в руки.

— Нужна помощь, — он перешел сразу к делу, дожидаясь, пока Огинский войдет в свой кабинет.

— Что-то случилось? — Огинский оперся на письменный стол.

Он скрестил руки на руки и слегка поджал губы, поднимая подбородок все выше. Возможно, таким образом он пытался казаться выше Сокола или хотя бы его уровня, но в этом случае помогла бы только табуретка, поскольку Сокол был выше его больше, чем на голову.

— Недавнее уведомление о теракте в Центральном парке. Нашли что-то?

Огинский сощурил глаза и нахмурился, копаясь в памяти. Не сумев найти нужную информацию у себя в голове, он включил компьютер, что шумно загудел, перебивая свист лампы. Несколько раз стукнул по клавиатуре. Он принялся вчитываться в текст на мониторе, а после поднял глаза на Сокола.

— Нет, это был ложный вызов, — Огинский подпер щеку рукой, а после помрачнел. — А в чем дело?

Сокол сел перед письменным столом на стул и облокотился на крышку стола. Впрочем, что уж ломаться, раз он изначально пришел сюда именно за этим. Насколько бы сильно Соколу не хотелось наглеть, но безопасность он ставил превыше любых принципов. Он молчал несколько секунд, а после взглянул на Огинского и заговорил тихо, но грозно, как он умел.

— Кто сообщил вам? Можешь узнать?

— Звонок был анонимный, но… — Огинский пару раз щелкнул мышкой. — Но звонящий оставил свои данные. Это был некий Герман Жуков. Ну и имечко, — он рассмеялся.

Сокол понимающе кивнул и тяжело выдохнул. Об этом Германе Жукове было ничего неизвестно, но он вечно мелькал во всех бедах Птиц. Похоже, Чиж был прав, и это всего лишь псевдоним, за которым может скрываться кто угодно. Но почему этот человек так отчаянно везде оставляет свое имя, когда этого можно избежать. Это было похоже на головоломку, в которой Птицы проигрывали в несколько ходов. Игра, где отовсюду сыплются подсказки, которые он не может разобрать. Человек по ту сторону явно хочет, чтобы его загадки разгадали, чтобы наконец-то снять эту маску и сыграть уже на чистоту, возможно, в русскую рулетку.

— Спасибо, — Сокол поднялся с места и направился к выходу.

— Постойте! Могу ли я помочь еще чем-то? Происходит что-то, о чем милиции следует знать? — Огинский подскочил с места и последовал за Соколом.

— Нет. На сегодня все, если будет что-то еще, я обязательно приду.

— Поймите правильно, — Огинский подошел ближе к Соколу. — Мне самому не по себе от всего происходящего. Я вижу, что события накаляются, как проволока. И, признаться честно, я переживаю за вас. Не хочется сидеть на ровном месте, когда у кого-то проблемы.

— Я благодарен за Вашу помощь, но мне больше не о чем Вас просить. До свидания.

Быстрым шагом он направился к «Буханке», в которой его терпеливо дожидалась Ласточка. Заметив его, она оживилась и выжидающе выпрямилась, узнавая этот негативный настрой. Сокол хлопнул дверью и скрыл лицо в ладонях, надеясь, что так он найдет ответ хоть на один вопрос, который мучает его. Голова пестрила чужими голосами, которые переходили на крик, вопрошая о том, чего он сам не знал. Он снова в тупике, снова собака, загнанная в угол дубинками. Однажды уже такое случалось. Тогда ему пришлось скалиться и, подобно дикому зверю, прогрызать путь на свободу, волоча за собой опаленные задние лапы. В той схватке он потерял не только вздымающую шерсть, что полыхнула пламенем факелов, но и частицу своей души, что когда-то поселил в другого человека. Не разбирая пути, клыки полоснули не по тем людям, и частица души обуглилась, словно уголь, а чужие пальцы заледенели тонкой коркой льда, как на осенних лужах. Он отрастил новую шерсть, зализал раны, но уголек так и остался подо льдом.

— Что сказал Огинский? — Ласточка дотронулась холодной ладонью до Сокола.

— Герман Жуков, — он посмотрел на нее. — Эта въедливая тень снова престала перед нами, — он слабо улыбнулся, стараясь придать голосу более безмятежный тон.

— Делает очередной ход, а мы все еще не знаем куда идти, — она усмехнулась и скрестила руки на груди. — Какую дорогу выбираешь ты?

— Я не знаю. Мы в тупике и нас прижимают все сильней.

— Хочешь сдаться? — Ласточка вскинула брови. — Даже не думай, пришло время отбросить страхи и предрассудки и начать думать.

Сокол помнил эти слова. Он помнил их так отчетливо, потому что именно это сказал однажды он сам. «Страхи и предрассудки» в его речи тогда были подобны безжалостной пуле, что насквозь пробила Ласточку. А теперь она возвращает ему этот должок с лихвой, растаптывая его в прах.

— Прости меня, — он сказал это так тихо, что Ласточке показалось, будто она ослышалась. — Тебе пришлось взять в руки пистолет и после этого все пошло не так. Не так как он хотел, как мы хотели.