Птичка польку танцевала

– Ох, я должна доплатить вам.

Дуся скромно потупила глаза.

– Ну… если чуть-чуть.

Раздались звонки в дверь. Короткий и длинный – как точка и тире. Как первая буква имени Анна в азбуке Морзе.

– Анна Георгиевна, к вам! – объявила Дуся.

– Да-да. – Пекарская поспешила к входной двери. – Это мой шофер продукты привез.

Борис явился с корзинкой и двумя книжками.

– Добрый день, Анна Георгиевна.

На нем были неизменные сапоги из шевро, галифе из «чертовой кожи». Его волосы разделял идеальный блестящий пробор, а глянцевая кожаная куртка попахивала касторкой. Он, как всегда, был аккуратен и полон достоинства.

– Привез, что вы заказывали – апельсины, шоколад, крекеры, сыр… Еще забрал детективы… Никэд Мат и еще эта… Баскер… Баскерильская собака. Вот. – Шофер торжественно протянул книжки. – Я обожду тогда в автомобиле?

– Спасибо, Боря, я сейчас спущусь.

Через пятнадцать минут она уже легко сбегала по обшарпанной, пропахшей кошками лестнице. На каждой ступеньке зеленели патиной кольца для ковров. Они давно сделались ненужными – никаких ковров и в помине не было. А ведь когда-то этот дом был вполне респектабельным. Его большие витражные окна и чугунные решетки пока сохраняли остатки своей дореволюционной красоты. Но теперь на всех дверях уродливо торчали под лепниной разнокалиберные звонки и пестрели таблички с фамилиями и указаниями: «звонить три раза», «два долгих звонка», «стучать четыре раза – сильно».

Навстречу Пекарской поднималась семейная пара. Соседи заспешили уступить Анне дорогу. Она их опередила, быстро оторвав ладонь от перил.

Мужчина подобострастно поклонился, приподнял шляпу.

– Здрасьте, – произнес он сквозь одышку.

Его жена поедала Анну глазами: и где эта Пекарская покупает вещи? Наверное, в каком-то заоблачном распределителе высшей категории. Там ее встречают похожие на херувимов продавцы и, хлопая крылышками, увлекают в благоухающий зал. В том зале есть все, что женской душе угодно, от парижских платьев и туфелек разных цветов до хрустальных флаконов с духами и сумочек из бархатистой замши.

И конечно, фильдеперс. О, этот шелковистый «филь де перс», скользящая и упругая персидская нить, ни складочки на ноге! Ради него можно и от собственной души отказаться, выбросив ее вместе с бесформенными советскими чулками, которые только и умеют, что собираться в гармошку.

Все в доме знали, что живут рядом со звездой. Соседи привыкли и к ее шикарным туалетам, и к машине, и к часто приезжавшему велосипедному фургончику «Цветы на дом» (посыльный парнишка давно запомнил адрес артистки). Но никто не удивлялся, что она ютится в коммуналке. Да она сама не удивлялась – ни Акимушке на сундуке, ни кухне с кипящим чаном, ни летающим по квартире пушинкам. Вся Москва так жила. Неприхотливые люди теснились под общей крышей, и никто никому не мешал.

На улице Пекарская улыбнулась дворнику – он, прервав работу, наблюдал, как Борис открывает дверцу перед своей нарядной пассажиркой.

– Здравствуйте, Ринат.

Дворник уважительно кивнул головой в бархатной тюбетейке.

Когда машина выехала на бульвар и набрала скорость, Анна подставила лицо ветерку: весна! Москва наконец сняла свою теплую шапку, размотала пуховый платок, сбросила надоевшее пальто и спрятала зимние вещи в пронафталиненные сундуки, подальше от глаз и моли.

Улица была украшена флагами и первомайскими лозунгами. Но праздных лиц в толпе не наблюдалось. Москвичи были постоянно озабочены добычей пропитания и других благ. Девочка-подросток, перекосившись, волокла чемодан. Молодая женщина замерла возле своих больших сумок, делая передышку. Бабуля из последних сил тянула за собой внука, другой рукой прижимая к груди кульки с продуктами.

Приезжие из Средней Азии шли с мешками на спинах, тяжело переставляя ноги в мягких кожаных ичигах. Мимо них, тоже в тюбетейке, бежал белобрысый московский мальчишка со связкой книг. Только какой-то военный и его жена шагали почти налегке, держа за руки маленькую девочку в светлом летнем комбинезоне. Они подняли ее вверх, и она счастливо замельтешила в воздухе пухлыми ножками.

Анна любила разглядывать московские лица, подмечая, как они меняются с каждым годом. Столица быстро прирастала людьми, все лики бывшей империи смешались в толпе.

Трое нищих показались принесенными сюда каким-то злым ветром. Изможденные мужчина, женщина и похожий на старичка мальчик отрешенно брели, сами не зная куда, не прося ни у кого подаяния. В Москве не первый месяц ходили смутные разговоры о страшном голоде на юге, о вымерших селах и людоедстве. Трудно было в такое поверить. Газеты ничего не сообщали, а приезжих из тех мест в столицу не пропускали. Наверное, и этим недолго идти оставалось, до первого милиционера.

Борис вел машину молча. Анна уже привыкла к тому, что ее шофер становился разговорчивым только к концу поездки. Он лихо обогнал обвешанный пассажирами трамвай, но ему пришлось притормозить возле кинотеатра «Межрабпом»: впереди ползла лошадиная повозка с поднятым верхом.

Анна привычно покосилась на знакомую афишу на фасаде «Межрабпома». «Смотрите у нас полит-сатиру режиссера Бердышева! Перед показом актриса Пекарская с джазом исполнит в фойе свою знаменитую песенку». Из-за этой песенки Анне приходилось каждый день бегать из «Аркады» на противоположную сторону Садовой.

Борис требовательно погудел извозчику.

– Эй, посторонись, пережиток!

Тот немного поартачился, но уступил. Дни его транспорта и вправду были сочтены. В Москве прорыли метро, со дня на день все ждали открытия станций.

– Боря, отвезете меня вечером в «Националь»?

Шофер кивнул. Он никогда не отказывался от дополнительного заработка и дорожил своим местом. Тем более что автомобиль принадлежал Пекарской.

– Подождать вас там?

– Нет, это не нужно. Не хочу вас снова мучить, – ответила Анна. В прошлый раз она и Маша Владимирова веселились на вечере джазовой музыки в «Национале» до четырех утра.

– Но вот завтра прием в американском посольстве, оттуда попрошу меня забрать.

Борис снова кивнул и, вспомнив что-то, показал на газету, которая лежала на сиденье.

– Анна Георгиевна, в «Вечерке» про ваш новый спектакль написано.

– Хвалят или ругают? – оживилась Анна, протягивая руку за газетой.

– Ни то ни другое, – ответил Борис. – Пишут, что американки с вами выступают. Одеты во фраки и цилиндры.

Интерес в глазах Анны пропал. Она мельком посмотрела на картинку с иностранными артистками и бросила газету обратно.

– А, это просто американских циркачек добавили! По сценарию у нас с ними соревнование.

– Мои сестра и шурин все мечтают на ваше представление попасть. Надоело, говорят, влачить скучное существование. Вдруг захотелось им чего-то непостижимого, большого и впечатлительного. С меня пример берут, – сказал Борис, сосредоточенно вглядываясь в дорогу. – Ведь я им все время говорю – поднимайте свой кругозор!

Пекарская улыбнулась и в который раз дала себе обещание записывать за своим шофером. Нельзя быть ленивой, когда такие жемчужины сами в руки сыплются. Вот Сережа Иварсон давно украл бы у Бориса парочку-другую выражений.

– Если ваши родственники так сильно хотят, то надо осуществить их мечту.

– Так к кассе вашей не подступишься! А если подступишься, отвечают, что все ушло ко всяким там льготникам-мульготникам, работникам-ударникам, культурникам-физкультурникам.

Новый спектакль про цирк шел уже пятый месяц, но – Борис не преувеличивал – попасть на него было очень сложно.