Птичка польку танцевала
Шрифт:
Анна вздохнула:
– И это, конечно, были не карикатуры.
Мимо прошла улыбчивая актриса. Маленькая коротко стриженая голова и блестящие глаза придавали ей сходство с красивой змейкой. Пекарская ответила этой дружелюбной женщине улыбкой.
– Будьте с ней осторожны. Это наша стукачка, – брезгливо предупредила Ляля.
Анна с благодарностью запоминала все, что рассказывала жена Иварсона. В этом новом мире ей было бы трудно без проводника.
На дальнем конце стола замер над своим чаем дирижер. Он вроде бы и слушал общие разговоры, но не участвовал в них, поглощенный собственными
– Попал сюда за то, что был в плену, хотя два раза оттуда бежал.
Справа от дирижера сидел лучший бас театра. Мастер крупных оперных форм что-то подсчитывал вместе с собеседниками, деловито загибая палец за пальцем.
– Это бывший солист всесоюзного радио, – сказала Ляля. – Помните по утрам – «Широка страна моя родная»? Теперь она точно широка для него.
Ляля и в лагере не избавилась от своей насмешливой манеры.
– За что он здесь? – спросила про солиста Анна.
– Попытка измены родине… Когда немцы подходили к Москве, придумал поехать к себе на дачу. Это было как раз в сторону фронта.
Среди актеров появился человек с фотоаппаратом, штативом и черным покрывалом. Он, это сразу стало заметно, был душой общества: все потянулись к нему, разговоры оживились, зазвучал смех.
– А вот и наш дорогой Вильнер!
Анна с удивлением всмотрелась в мужчину. У него было располагающее лицо с красивым крупным ртом и тронутая сединой шевелюра.
– Неужели тот самый, который…
– Да, тот самый. Сценарист. Сталинская премия и прочие регалии, – подтвердила Ляля. – Он здесь тоже в «придурках». Фотографом работает.
– Господи, а он-то по какой статье?
Ляля недоверчиво покосилась на Пекарскую своим шальным глазом.
– И вправду не знаете? Да вы совсем отстали от нашей советской жизни, Анна Георгиевна! Он крутил роман с дочкой самого вождя. Но такой статьи нет в кодексе, поэтому он английский шпион и антисоветский агитатор… А на самом деле Вильнер просто неисправимый бабник. На него даже мужья не обижались… Я, кстати, тоже шпионка!
Она с улыбкой отметила удивление Пекарской.
– Что, не похожа? Я в иностранца в Москве влюбилась. На приеме в посольстве познакомились, пока мой Иварсон в Сталинабаде на съемках был, – без всякого раскаяния объяснила Ляля.
Для общего снимка Вильнер усадил артистов на целых пять минут. Рентгеновская пленка, с которой он работал, требовала долгой выдержки. Но разговаривать фотограф не запретил.
Анна шепнула Ляле:
– В общем, на Воркуте собрался цвет творческой интеллигенции.
– Можно и так сказать.
– Что ж, для каждого это шанс выжить.
– Посмотрим… Пайка хлеба и миска баланды нам обеспечены. Нищета бредет по свету, дайте людям оперетту! Присоединяйтесь, Аня, к нашему пиру во время чумы.
Вильнер закончил фотографировать и словно ненароком оказался рядом с Пекарской.
– А я вас помню по Москве. Вы совсем не изменились.
У него была обезоруживающая улыбка, но он сказал неправду. Бывшая звезда мюзик-холла в свои сорок лет хотя и оставалась красавицей, выглядела потухшей. Анна знала об этом и без сожаления отмечала, что, наверное, это финал ее женской судьбы. Конечно, на сцене она могла изобразить и задор,
и манкость. Но усталость от жизни такая штука, которая проступает, как бы весело ты ни прыгала.Пекарская холодно улыбнулась в бархатные глаза Вильнера. Уверенные в себе мужчины-обаяшки всегда раздражали ее. Она поднялась, собираясь уйти.
– Спасибо, только я не люблю лесть.
Он совсем не обиделся, проводил ее улыбкой. В нем сочеталось несочетаемое: уютная мягкость доброй бабушки и пронзительная мужская сила.
Сделав несколько шагов, Анна обернулась и встретила все тот же теплый взгляд. Его сердечность была неподдельной. И ее неприязнь вдруг ушла, появилось предчувствие того, от чего невозможно сбежать даже вольным людям. Что уж говорить о подневольных.
Сильва стала одной из первых партий Пекарской. В центральной богато задрапированной ложе сидело самое высокое начальство: генерал-майор Мальцев, тот самый царь Воркуты, начальник Воркутлага, комбината «Воркутауголь» и покровитель театра – все в одном лице. Из боковой ложи, там драпировка была пожиже, за сценой недовольно наблюдал мордатый майор с заплывшими глазками. Это был Чернега, муж Верочки.
В первых рядах партера расположились лагерные чины. Рядом с ними сидели их жены в трофейных платьях. Одна дама пришла в немецкой ночной сорочке с кружевами. В задних рядах, как всегда, находились вольнонаемные.
Ах, оперетта, отдохновение от полярной ночи. Ах, красотки кабаре… На сцене разворачивалась сказка с хорошим концом. Ведь в оперетте по-другому и не бывает. Влюбленные обязательно соединяются, никто не умирает. А если и умирает, то воскресает в следующем действии. Зрители не аплодировали, это было запрещено, но успех «Сильвы» получился абсолютным. Лица тюремщиков, вольняшек и загримированных зэков сияли одинаковым счастьем.
После спектакля начальство отправилось в свой буфет. А за кулисами актеры целовались и поздравляли друг друга. Их изможденные лица были ярко накрашены, но бледность проступала даже под гримом. Болезненная худоба была особенно заметна в мужчинах.
– Друзья, мы страшно талантливы!
– Лицедеи, отметим успех чаепитием! Как все у нас замечательно получилось! Люблю нас всех!
– И я вас обожаю, родненькие мои. Если кого обидел раньше, то простите, ради бога.
– Побольше бы таких успехов!
– Канкан на вечной мерзлоте! – сказал актер, которого звали Вадимом Ивановичем.
Полотов рассмеялся:
– Это точно! Во всем СССР канкан запрещен, а в Заполярье можно!
– Можно-то можно, до поры до времени. Но… лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой.
– Я всегда готов на бой! – встрепенулся Полотов, снимая свой цилиндр и приглаживая взмокшую голову. Он не спешил выходить из образа, в котором только что шалил среди красоток на сцене.
Анна смотрела на его худую шею с выпирающим кадыком, на поредевшие волосы (от упрямого хохолка и следа не осталось). Неужели она и вправду страдала из-за этого человека? Конечно, она была до сих пор привязана к нему. Как две планеты, они с Полотовым то сближались, то расходились, не в силах покинуть предназначенную обоим орбиту. По крайней мере на сцене он был надежным партнером.