Птицы

– Побежали! – Финч крепче сжал руку Арабеллы и потянул девочку за собой.

Сил почти не осталось, но страх был отличным погонщиком. Он стегал и стегал их, не позволяя остановиться, передохнуть хоть миг или просто обернуться. Они и без того знали: буря стремительно догоняет.

Дети бежали. Финч то и дело поскальзывался, ноги начали заплетаться. Он чувствовал, что вот-вот просто рухнет в снег и метель сожрет его. С каждой секундой в боку кололо все сильнее, горло словно набили кривыми гвоздями. Финча мутило, а белое вдруг стало черным, и мальчик понял, что это у него темнеет в глазах.

Арабелла ткнула рукой вперед.

– Там… – она прохрипела. – Там что-то…

– Вижу! – выдохнул Финч.

У проложенной в буре трубы все же был конец. Далеко впереди виднелась стена из синеватого камня, в ней темнела дверь. Труба упиралась в нечто, напоминающее крыльцо, и путь к двери преграждал парапет, установленный на изящных столбиках-балясинах.

Лишь когда до этого странного ограждения оставался всего десяток шагов, мальчик понял, что это никакое не крыльцо, а балкон.

Добравшись до него, Финч помог Арабелле перебраться, перевалился сам и бросился к двери. Та была приоткрыта, словно специально для них.

Дети ввалились в комнату, и Финч едва успел закрыть дверь. Буря сожрала последние футы трубы перед балконом, после чего одновременно и снизу, и сверху, и со всех сторон скомкала остатки прохода прямо у стены дома. Раздались грохот и вой.

Судорожно кашляя, Арабелла дернула рычаг у балконной двери. Штормовые ставни закрылись спустя всего пару мгновений, преградив путь шуму метели и жуткому виду из окон.

Финч пытался прийти в себя. Он тоже кашлял, снег с его башмаков таял и отваливался, впитываясь в пышный пурпурный ковер. В комнате было очень тепло.

– Где это мы? – спросила Арабелла, лишь только дыхание выровнялось, сердце прекратило неистово колотиться, а перед глазами от волнения и пережитого страха перестало все прыгать и вертеться.

Финч оглядел богато обставленную комнату, в которой они оказались. Судя по большой кровати со столбиками, дымчатыми пологами, витыми шнурами и множеством подушек, комната была чьей-то спальней. У стен стояли комоды, гардеробы, книжные шкафы и даже бюро для письма. Все эти предметы мебели были выполнены из синеватого дерева, обладали изящными ножками, натертыми до блеска ручками в виде собачьих морд, и казалось, что каждый из них стоит дороже, чем весь дом № 17 на улице Трум от подвала и до чердака. В комнате также был и камин; на его полке выстроились пять разных по размеру стеклянных футляров-колб, в которых – вот странное дело! – мельтешили бабочки с изумительными синими крылышками. На стене над камином висела картина: женщина, изображенная на портрете, выглядела грустной и испуганной и даже показалась мальчику отдаленно знакомой…

Попади Финч в такое необычное место в другое время и при иных обстоятельствах, он бы непременно рассмотрел здесь каждую мелочь, заглянул бы в каждый угол, но сейчас его не интересовали ни бабочки, ни даже портрет женщины. К тому же его все еще мутило после спасения из снежной трубы, поэтому он просто отметил, что увидел достаточно, и нетвердой походкой двинулся к двери. Приоткрыв ее, Финч выглянул наружу.

Ему предстал ярко освещенный лампами в фигурных плафонах коридор, пол которого был выложен дорогим паркетом, а стены обиты панелями темно-синего дерева.

Учитывая, что коридор тянулся на сотни футов вдаль, напрашивался вывод, что дом, в который Финч и Арабелла попали, был поистине огромным.

В нескольких шагах от двери комнаты располагалась лестница. Откуда-то снизу раздавалась громкая музыка, словно играл оркестр. Слышались голоса и смех. Будто бы кто-то танцевал. Кажется, там в самом разгаре был бал…

И тут Финч понял, куда они попали.

– Это Уэллесби, – сказал он, поглядев на Арабеллу. – Мы в особняке Уолшшей.

< image l:href="#"/>

Мистер Эйсгроу был древним и неумолимым, как само время. Одни говорили, что ему сто лет, другие утверждали, что это если прибавить еще тысячу. Среди прислуги ходили слухи, что он жил в Уэллесби, когда никакого особняка здесь еще не было, а на его месте располагалась крошечная лачуга в глубине леса. Кто знает, правда ли это, но несомненно было то, что дворецкий походил на одну сплошную морщину, одетую в идеально сидящий черный костюм: будто пошитые из темноты под лестницей фрак, штаны, жилетку и галстук-бабочку.

В его комнате не было ровным счетом ничего, кроме большого зеркала-стойки в витой раме. Зеркало это выглядело таким же древним, как и его хозяин: рама в некоторых местах потрескалась, петли стойки покрывала ржавчина, а зеленоватое стекло по краям затянули паутинки патины.

Мистер Эйсгроу как раз стоял перед зеркалом, поправляя и без того идеально сидевшую бабочку. Закончив, он достал из жилетного кармашка часы, бросил на них подслеповатый взгляд (левый глаз старика был затянут серой поволокой) и с досадой отметил, что они отстают на полторы минуты. В вопросах услужения господам Уолшшам полторы минуты были весьма значительным отрезком времени. В Уэллесби за полторы минуты могла начаться и оборваться жизнь.

Дворецкий отстегнул цепочку и повесил часы на завиток рамы дрогнувшего от его прикосновения зеркала, полагая, что прекрасно обойдется и без них, – благо он чувствует время не хуже этого ненадежного механизма… Как только мистер Эйсгроу избавился от часов, что-то кольнуло в сердце, и он судорожно схватился за грудь. Боль была едва различимой и непродолжительной. Дворецкий глубоко вдохнул, недовольно поморщился своему отражению в зеркале. Отражение, удрученное не меньше хозяина, понимающе покивало в ответ.

Покинув свою комнату, мистер Эйсгроу направился по узкому коридору крыла для прислуги. Лампы на стенах горели тускло – их света хватало лишь на то, чтобы не споткнуться, но старый дворецкий прекрасно знал дорогу. Свет ему и вовсе не был нужен. Более того, яркий свет его раздражал, а этот – дрожащий, робкий – отбрасывал тени, которые расползались от дворецкого по полу и стенам, словно шевелящиеся щупальца. Что ж, сейчас он чувствовал себя собой.

Коридорчик вывел на лестницу, а та – на антресольный этаж. Мистер Эйсгроу вошел в одну из дверей. Здесь располагалась панель с едва ли не сотней колокольчиков, подведенных к сонеткам по всему дому. То и дело какой-то из них звонил, и сидящий перед панелью мужчина распределял слуг и горничных, которым следовало незамедлительно явиться на вызов кого-то из господ или их многочисленных гостей.

– Мистер Уорсли, – сказал дворецкий. – Из кабинета господина звонили?

– Нет, сэр.

– А из закрытых апартаментов на четвертом этаже гостевого крыла?

– Нет, сэр.

– Хорошо, мистер Уорсли, не буду вас отвлекать.

Дворецкий покинул Сигнальную комнату и вошел в соседнюю с ней.

Это было помещение Последних Приготовлений. В противоположном его конце располагалась дверь, ведущая непосредственно в бальный зал. Под раздающееся из-за нее громыхание оркестра часть присутствовавших здесь слуг сервировала и готовила блюда с угощениями к выносу в зал, другие ожидали отмашки, чтобы их, собственно, выносить. Воздух вонял от волнения и напряжения. Движения слуг были отточены и стремительны – здесь были собраны лучшие из лучших. И все же даже лучшие порой совершали ошибки…