Пуанта

— Если бы ты видел, как Август счастлив, — перебиваю очередной виток английской истерики, — Ты изменил бы свое мнение.

Удар ниже пояса. Я решаю сразу использовать козырь, потому что, если честно, устала выслушивать слишком уж логичные доводы. Папа уверен, что Александровский что-то задумал, и я тоже это знаю. Знаю! Я слишком хорошо понимаю, что слишком легко отделалась. Последствия то минимальны, и это слишком странно. Я ему не верю. Он что-то задумал, но…Черт, Август ведь действительно счастлив. Мне достаточно повернуть голову и взглянуть в окно, где они с Максом играют прямо сейчас. Конечно, я просила его не разыгрывать сына перед сном, но как можно устоять? Макс ведь такой интересный…

Слегка улыбаюсь, но потом снова отворачиваюсь и тихо говорю.

— Пап, я все знаю. Ты говоришь, а я наперед это знаю, понимаешь?

— Тогда что ты делаешь, Амелия?!

— Ты был прав.

— В чем прав?

— Помнишь, много лет назад, ты говорил, что не одобряешь мое желание скрыться.

— Это было до того, как я все узнал.

— Не имеет значения, понимаешь? Наши отношения сейчас не во главе стола, Август важнее. Я не говорила, но он очень часто о нем спрашивал, а сейчас…Ты бы видел его. Он так счастлив, как со мной не бывал никогда…

— Амелия…

— Нет, знаю, это неправда, но… — замолкаю, прикусываю губу и сдерживая слезы, — Меня одной ему недостаточно и это нормально. Когда-то и мне было недостаточно только мамы. Я по тебе так сильно скучала, и я не хочу, чтобы Август тоже через это проходил. Я осознанно иду на риск, ради своего ребенка.

Молчит, хотя я и знаю, что моя пламенная речь ударила, куда нужно. Я, конечно, использую все свои козыри, чтобы его успокоить, но ведь и правда так думаю. Это не манипуляция лжи, а скорее манипуляция правды, которая сейчас заставляет папу тихо посмеиваться.

— Красиво.

— Я правда так думаю.

— Знаю…Хорошо. Я ничего не буду делать…пока. Если он вздумает мутить воду, ты тут же мне звонишь, Амелия. Слышишь? Тут же! И я приеду.

— Обещаю.

— И еще кое что.

— Что?

— Больше я тебя не оставлю с ним наедине. Богдан прилетит к тебе через два дня. Ты там работать собралась? Вот и отлично. Поможет.

— Но…

— Никаких но! Еще скажи спасибо, что я не отправляю к тебе Элайя. Когда он узнает, сдержать его будет сложно.

— Можно пока ему не говорить?

— Ты не скроешься от своего брата, при том что он уже догадывается. Названивает маме, спрашивает о тебе.

— Я сказала, что улетела в Италию.

— Вы близнецы, Амелия, и он что-то чувствует. Позвони ему и поговори.

— Обещай, что не позволишь ему сюда приехать и начать охоту на ведьм.

— Пока не позволю, до первого косяка по крайней мере.

— Спасибо. Я люблю тебя, пап.

— И я тебя люблю, Амелия. Будь осторожна.

— Передавай маме и Хану привет.

Вешаю трубку и прикладываю ее ко лбу. Разговор вышел сложный, не смотря на достаточно просто, почти безболезненный исход. Богдан — это меньшее из всех зол, но вот что мне делать с моим бешеным близнецом? Он Макса ненавидит безбожно, и так это странно, потому что Августа обожает, а они ведь так похожи…Снова поворачиваю голову, чтобы заглянуть в гостиную, где продолжается какая-то дикая котовасия. Честно? Выглядит это странно, будто кто-то на машине времени перетащил сюда маленького Макса, а теперь он за собой же носится вокруг дивана.

— Они отлично ладят.

Вздрагиваю и резко поворачиваюсь, сразу фокусируя взгляд на Марине. Она стоит почти в такой же позе, как я, прижимаясь плечом к дверному косяку, покручивает в руках бокал с вином. Смотрит на меня. Смотрит яростно, с ненавистью, я сразу это выкупаю и слегка усмехаюсь.

— Какая встреча. Совпадение?

Конечно нет. Она, спорю на что угодно, подбирала момент, чтобы застать меня одной. Хочет что-то сказать? Вперед. Пора и ей понять — я больше не та девчонка.

— Полагаю, что это благодаря тебе, — игнорирует мой сарказм, хотя этим и отвечает: нет, не совпадение, а я снова права.

— Тебя что-то не устраивает, я так понимаю?

Спокойно отвечаю, а потом подхожу к столу и, расслабленно опускаясь на стул, жму плечами.

— Вперед. Говори. Тебе явно есть, что сказать мне.

Марина клюет. Она допивает свой бокал, злобно усмехается и пару раз кивает, но потом идет на поводу своих эмоций. Думаю, что пыталась вести себя противоположно, а не смогла — что-то внутри не позволило.

— У вас это семейное, да? — делает шаг в комнату, — Умирать и оживать? Врать?

— Ты злишься, что я жива?

— Я просто пытаюсь понять, каково это приходить в этот дом и вести себя так, будто ничего не случилось вовсе!

— Твой брат меня вынудил. Это касается и того, что случилось когда-то, и того, что происходит сейчас. Еще вопросы будут?

— Ты показалась мне другой… — тихо, но по-прежнему зло выплевывает, хмурится, — Но ты гораздо хуже, чем была Лили. То, через что провела его она, в сравнение не идет с тем, что сделала ты.

— А вопрос остался без ответа…

— Какой вопрос, твою мать?!

— Тебя не устраивает, что я жива? Что это не мое тело лежало в том лесу? А главное, как сильно тебя это не устраивает?

— Марина?

Мария заходит на остекленную веранду, тревожно осматривая наши лица. Я сразу понимаю: она знает настроения старшей дочери, поэтому она здесь. Не хочет усугублять ситуацию, совершенно не готова даже допустить возможность «осложнений», поэтому тихонько усмехаюсь, а потом встаю.

— Прекрасно поговорили, дорогая. Я тебя тоже была очень рада видеть, а еще больше рада, что ты не изменилась. Все такая же одинокая, злобная стерва, которая топит печали в вине.

— А ты изменилась, знаешь? Больше ты не наивная девчонка, а может и никогда ей не была вовсе?

— Не знаю, может и не была? Но определенно точно теперь меня убить не так то просто, как когда-то.

Она щуриться в ответ, я же только шире улыбаюсь, а потом разворачиваюсь и иду в сторону гостиной, где Август собирает конфеты из перевернутой миски — результат его личных бесчинств.