Публичное одиночество

На мой взгляд, такая сценарная разработка крайне важна, даже необходима. Ведь через такое общение с бумагой формулируешь для себя то, что очень трудно формулировать во время съемочного процесса, когда ты с утра до вечера занят тем, что надо что-то чем-то заменять, то микрофон барахлит, то освещение поменялось… Но у тебя все время есть возможность иметь перед собою свое первозданное представление о той «идеальной» картине, которую хотел снимать…

У меня в жизни не было ни разу, чтобы то, что я задумал, в реальности так бы и получилось. Не думаю, чтобы у кого-нибудь из сидящих здесь было иначе. Тем более что в нашем кинематографе отношение к сценарию довольно вольное. В Америке режиссер расписывается на каждой странице сценария. И если он захочет поменять слова «добрый день» на «здравствуйте», то должен позвонить продюсеру, который должен доложить об этом автору, а тот – дать согласие. И только в этом случае слова будут заменены. И это считается нормальным. Кроме того, когда режиссер заканчивает съемки, картина больше не имеет к нему никакого отношения. С ним расплачиваются, и он уходит. Остальное делают монтажеры и продюсеры. В результате практически они являются авторами картины. И на это никто не жалуется, потому что это закон.

В Европе иначе. У нас тем более.

Для меня сценарий никогда не был Библией. Он всегда был поводом для картины. Но для того, чтобы быть спокойным, что твой уход от написанного не является уходом от того главного, что ты хотел сказать, нужно иметь перед глазами некий текст, где подробнейшим образом зафиксированы твои требования и к себе, и к съемочной группе.

Это избавляет от множества сложностей в работе, ибо ты в полной мере нагружаешь ответственностью специалистов, снимающих с тобой картину. А в нашей новой сложившейся кинематографической ситуации они, к сожалению, чаще всего зависимы от разного рода табу, в результате чего режиссер сам отвечает за все – за колер декорации, за покрой костюма, за свет за окном, за занавески на нем и так далее.

Тем самым ты заставляешь каждого из съемочной группы думать о том, каким образом чисто профессионально он может помочь создать атмосферу, в которой должны развиваться события фильма. (XIII, 1)

(2012)

Вопрос: Если для Вас сценарий – это только повод к съемкам фильма, то насколько финальная картина отличается от первоначального замысла?

Этот вопрос такой серьезный.

Да, сценарий для меня лично – это повод для картины. Я только в одном сценарии для моих картин не принимал личного участия, это в «Родне», который был написан Мережко. Но если вы возьмете сценарий и возьмете картину, вы увидите, какое количество пластических внедрений в сценарий там присутствует. Скажем, летящий очень долго самолет, что правильно было понято – это «черный тюльпан» из Афганистана; бегун с панорамой на Мордюкову, когда она слушает «АББА». Там есть очень много кинематографических вещей, которые помогают раскрытию всей чувственной структуры сценария. Поэтому для меня сценарий – это некий материал, который потом становится картиной…

Как правило, я работаю с актерами, которым такая режиссерская работа интересна. К примеру, в картине «12» – там одиннадцать таких фонтанирующих, странных, сложных, трудных монстров… Мы с актерами уходим куда-то в одну сторону, потом возвращаемся… Так, вся история с коляской, которую катает Гармаш, а в ней сидит Юра Стоянов – ее не было в сценарии. То есть диалог тот был, а вот этого всего – не было. Не было этой фактуры, когда он его катает и постепенно нагнетается эта ситуация. Это пришло на площадке, в репетициях.

Мне очень важен сценарий, но то, что я хочу, и то, что мне интересно снимать, – это тот материал, который может дышать, как только появились актеры, натура, костюм, погода и так далее. И вот это – живое – и есть, как мне кажется, самое настоящее для кино. (XV, 69)

СЧАСТЬЕ

(1988)

Я еду в микроавтобусе домой, после съемок, расстроенный, уставший, масса накладок, все не стыкуется, не ладится, и вдруг совершенно реально понимаю: а ведь это и есть счастье…

Счастье… когда я в работе, когда со своей группой, со своими товарищами снимаю кино. Никто еще не знает, каким оно будет, но мы уже сейчас создаем какой-то новый мир. Какие-то вещи не выходят. Но ведь что-то и получается. Пусть совсем немного, пусть по сантиметру пленки, по секунде экранного времени, но мы все-таки продираемся вперед.

Да, собственно говоря, почему жизнь должна состоять только из удовольствий?

Для меня быть в работе – счастье… (II, 16)

(1991)

Интервьюер: Не могли бы Вы назвать самое счастливое событие в своей жизни?

Жизнь вообще счастье.

Наверняка есть люди, которые скажут искренне: самое счастливое событие в моей жизни – это рождение сына или дочери. На определенном отрезке времени – да. А в целом «счастье жизни в самой жизни».

Это и есть ответ на ваш вопрос. (I, 37)

(1995)

Каждый человек – это определенная нота, которую в нас заложила судьба. Мысли человека – еще одна нота. И его поступки – нота.

Когда эти три ноты звучат согласованно, ни одна из них не фальшивит, – это и называется счастьем… (I, 65a)

(2001)

Что такое счастье? Гармония!

Или когда то, что ты хочешь, совпадает с тем, что ты можешь. Дикое количество проблем возникало у людей оттого, что они думали, что могут, только потому, что хотят. Скольким бездарным художникам, писателям, артистам, поэтам казалось, что они могут, только потому, что хотят.

Где эта грань? Это только Господь ведает…

Но если человек потрясающе умеет колоть дрова, делает это с наслаждением, да еще за любимую работу получает столько, что ему не нужно одалживаться и стоять на паперти с протянутой рукой, он никогда не будет стараться стать министром обороны. Ему это не надо. А колка дров – это уровень его компетентности. И когда у человека совпадает уровень его компетентности с его запросами, он счастливый, гармоничный человек. Он под каждым разрубленным поленом может поставить свою подпись, потому что он лучше других это делает. (II, 36)

(2005)

Многие считают, что счастьем для меня был «Оскар». Но в тот миг я не осознавал этого. Картина далась так тяжело и так много забрала энергии, что усталость пересиливала все остальное.

Счастье – это относительная вещь.

Бывает такое счастье, когда с камчатского сорокаградусного мороза оказываешься в тепле, выпиваешь стопку водки – это и есть самое настоящее счастье. (II, 49)

(2005)

Интервьюер: Деньги и счастье – понятия неразрывные?

Вопрос, в деньгах ли счастье, для меня бессмыслен.

Смотря что считать счастьем. Если гармония, то есть то, что ты хочешь, совпадает с тем, что ты можешь, и тебе Господь это дает, то у тебя будет ровно столько денег, чтобы удовлетворить свои желания, исходя из своих возможностей.

У Вас это часто совпадает?

Ну пока совпадало.

То есть Вы человек счастливый?