Пучина скорби

Центральный провал чернел на территории ныне заброшенного, давно уже не работающего рудника, а Школьный назывался так потому, что рядом с ним находилась школа. Земля разверзлась неподалеку от торца здания, и при мысли о том, что это могло произойти, когда в школе и возле нее были дети, Вадима замутило.

Школьный провал был самым неглубоким, но зато его затопило водой — видимо, грунтовые воды наполнили яму. Здание школы было длинным, и большая часть его еще торчала на поверхности, а другая, меньшая, скрылась под водой.

Вадим смотрел на здание и вновь образовавшееся озеро издалека, и ему казалось, что мутная вода надвигается на школу. Провал постепенно расширялся, строение сползало все ниже, и недалек тот день, когда вода поглотит его целиком, затопит коридоры и лестницы, хлынет в вестибюли и классы, когда-то наполненные детьми. Хотя, наверное, все будет не так: края провала разойдутся еще шире, и здание провалится внутрь.

Вдалеке, за школой, все еще высились корпуса, трубы, полуразрушенные строения, остовы машин, ржавая техника. Территория предприятия густо заросла деревьями, кустарниками, травой; сейчас, когда зелени не было, из земли торчали стволы и голые ветви, отчего общий вид был еще более зловещим. Железнодорожные пути, которые больше никуда не вели. Брошенные вагоны, многие перевернутые, валяющиеся на боку, как мертвые животные.

Центральный провал не был залит водой, в отличие от Школьного. Это была огромная дыра в земле, похожая на воронку или кратер вулкана. Вадим вычитал в Интернете, что глубина этого провала — двадцать один метр (а Боковушка и того глубже).

Что сейчас на дне Центрального провала? Вадим знал, что в момент его образования под землю провалились несколько человек, два грузовика и легковой автомобиль.

Стоит ли попробовать подойти поближе, рассмотреть? Да, проход запрещен, имеется и ограждение, но вряд ли кто-то остановит Вадима, вряд ли там по сей день есть охрана. Скорее всего, люди годами не приближались к изъязвленной проломами земле.

Вадим смотрел на заброшенные здания, на разрушенный рудник, на тонущую школу и на раззявленную в безмолвном крике черную пасть земли, чувствуя, как его наполняет ощущение, похожее на то, которое он испытывал, просыпаясь от ночного кошмара. Душный, сковывающий ужас от увиденного.

Невыносимость открывшейся картины.

Облегчение, что это был всего лишь сон.

Сейчас и ужас был, и возможность «проснуться» имелась. Надо просто сесть в машину и уехать, забыть про Верхние Вязы с его провалами, непроглядными ночами, с былыми трагедиями, тайнами и жителями, заживо похоронившими себя там, откуда не выбраться.

Просто жить дальше. Мало ли на свете дурных мест, один вид которых способен поселить в сердце отчаяние и боль? Невозможно все исправить, но можно выстроить вокруг себя защитное поле. Не думать. Не вспоминать.

«А Ирочка? Ты готов сдаться?»

Вадим затушил сигарету, сел в машину и поехал на почту. У Екатерины Михайловны через полчаса начнется обеденный перерыв.

Глава десятая

Обедали в крохотной комнатушке, куда со скрипом влезали стол, пара стульев и шкаф.

— Тут и переодеться можно, и пообедать. Раньше, когда на почте несколько человек работали, тесновато было, а сейчас мне одной хватает, — бодро приговаривала Екатерина Михайловна, разливая чай по чашкам.

Напиток был такой, как надо, не жиденький, как боялся Вадим, да еще и с мятой. К чаю полагались пирожки с капустой и бутерброды. Вадим внес свой вклад в виде большой коробки шоколадных конфет и упаковки кексов.

Покупая сладости в одном из продуктовых магазинчиков, расположенных в «Торговом центре «Вязы», он ловил на себе любопытные взгляды и думал, что уже начинает привыкать к повышенному вниманию к своей персоне. В былые времена хотелось, чтобы его узнавали — звезда, популярный писатель! К сожалению, нынче он вызывает интерес по другому поводу.

Вадим увидел Гульнару. На сей раз она была занята, суетливо щелкала ножницами, приплясывая вокруг клиентки. Другая дама дожидалась своей очереди, сидя на стуле возле стены. Вадим поздоровался, Гульнара заулыбалась и помахала ему, точно старому другу.

— Что, писатель, устроился? Все путем?

Вадим ответил, что все отлично, поблагодарил за заботу.

Увидев кексы и конфеты, Екатерина Михайловна очень мило смутилась.

— Так и знала, что заставила вас тратиться! Вы ушли, а я подумала: что же это я брякнула-то? «Во время обеда поговорим»! Вынудила человека…

Она еще некоторое время причитала по этому поводу, и переживания ее были искренними, Вадиму еле удалось успокоить женщину.

— О чем вы хотели меня спросить, Вадим?

У него было чувство, что он продвигается ощупью в темноте, идет, не зная куда. Он не понимал, чего ищет, не мог внятно сформулировать ни одного вопроса, кроме: «Не видели ли вы в Верхних Вязах моей пропавшей дочери?» Но спрашивать об этом бессмысленно и, возможно, опасно; следовало просто собрать информацию и попытаться сделать выводы. В какой стороне копать, было неведомо, поэтому Вадим начал издалека.

— Екатерина Михайловна, вы ведь прежде в Доме культуры работали?

— Работала. Муж отсюда родом, а я сама из Октябрьского. Поженились, стали тут жить. Он на предприятии работал, я в Доме культуры. Я музыкант, у нас там кружки были. — Она взяла конфету. — Спасибо, вкусные такие, удержаться невозможно. Потом заместителем директора стала, а после и директором. Детей у нас с мужем не родилось, — Екатерина Михайловна грустно улыбнулась, — поэтому дети, которые заниматься приходили, были как бы немножечко и мои тоже. Потом муж умер, сердце. Молодой был, но инфаркт не спрашивает. Я подумывала уехать обратно в Октябрьское, но… В родительской квартире брат с женой, дети. Зачем у них под ногами путаться? Так и осталась. И не уеду уже. — Это прозвучало безо всякого пафоса или тоски, просто констатация факта. — Потом, как народ разъезжаться стал, Дом культуры закрыли. У нас не только кружки были, еще и библиотека, и танцевальный клуб, и шахматный, и много чего полезного. Но кто заниматься будет? И преподаватели разбегались. Вот и закрыли. Я на почту перешла. Спасибо, дали возможность до пенсии доработать. А теперь и вовсе одна осталась, тружусь. Ничего, справляюсь пока.

— Здесь совсем мало народу.

— В былые-то времена шумно было, людно. А сейчас… Скрипим потихоньку. Вымираем. Доживаем свой век.

Слова опять прозвучали без надрыва или желания пожаловаться на горькую долю. Просто так сложилось: выживание в предлагаемых обстоятельствах.

— Поликлиника у нас имеется, аптеки, магазины, почта. Можно подстричься, еды купить, машину починить. Так жизнь и идет. Молодежи, конечно, нет. А что тут им делать? Учиться негде, школы нет. Техникум был производственный, так тоже уже лет двадцать с лишком закрылся.

— Город стал… — Вадим замешкался, подбирая слово, — жизнь в нем стала замирать после перестройки, в девяностые?

Екатерина Михайловна бросила на него быстрый взгляд, который Вадим не смог истолковать. Кажется, она оценивала степень его осведомленности.

— Предприятие крепкое было. Можно сказать, процветающее. Просто… — Открытость внезапно испарилась из речи Екатерины Михайловны, теперь она вела себя и говорила, как человек, который тщательно следит за тем, чтобы не сказать лишнего. — После первого провала вскоре случилось землетрясение, потом еще одно. Образовался второй провал, работать стало не просто опасно, а невозможно. А там и Школьный провал возник. Территория рудника стала опасной зоной, работа прекратилась, а поскольку почти все жители Верхних Вязов трудились на…