Пучина

— Но все же… вдь читаете же вы, пишете, знаете хоть начала, — началъ я.

Онъ безцеремонно перебилъ меня:

— Вы лучше меня не экзаменуйте, а просто возьмите отсюда, покуда я не сбжалъ изъ этого дома сумасшедшихъ. Я учиться буду, и способности у меня отличныя…

— Вотъ какъ! Даже отличныя, — немного насмшливо сказалъ я, раздраженный его хвастливостью и развязностью.

Онъ взглянулъ мн въ глаза смлымъ, почти дерзкимъ взглядомъ и рзко вызывающе подтвердилъ:

— Да, отличныя!

Я пожалъ плечами и спросилъ его:

— А если вы, не смотря на свои отличныя способности, не подготовитесь къ будущему году къ пятому классу гимназіи?

— Это все равно. Я вообще и не думаю о гимназіи! Я пойду въ военную службу.

— Мн вашъ дядя говорилъ… — началъ я снова.

— Мало ли что городитъ дядя! — рзко перебилъ онъ меня и пояснилъ:- Дядя это говорилъ, потому что такъ моя мать писала, но у нея… Дядя ее самъ зоветъ «седьмою пятницею», потому что у нея всегда семь пятницъ на одной недл.

Я постарался сдлать строгое лицо, чтобы не улыбнуться.

— У кого вы до настоящаго времени учились? — спросилъ я.

— Гувернантки разныя прізжали ссориться съ матерью, а учился я самъ, — отвтилъ онъ.

Я поднялся съ мста. Въ моей голов мелькала мысль, что мн надо отказаться отъ этого ученика. Ничего не знаетъ, бахвалится способностями, нагло говоритъ о матери, повидимому, исковерканъ порядочно. Имть у себя въ дом такого воспитанника не радость, да, пожалуй, не удастся даже и подготовить его.

— Когда же вы меня возьмете? — спросилъ онъ меня, видя, что я намреваюсь идти.

— Да я, вроятно, вовсе не возьму васъ къ себ,- отвтилъ я.

— To-есть какъ же это? — спросилъ онъ.

— Да такъ: откажусь, вотъ и все.

Онъ вопросительно взглянулъ на меня своими говорящими глазами. Его видимо удивило мое ршеніе отказаться взять его въ ученики, когда за это дадутъ деньги, и даже большія деньги. Потомъ я вполн убдился, что онъ былъ серьезно увренъ, что за деньги можно добыть все и купить всхъ.

— Почему же откажетесь взять меня къ себ? — спросилъ онъ.

— Не уживемся вмст,- пояснилъ я откровенно. — Я покажусь вамъ слишкомъ требовательнымъ, строгимъ, а вы…

Я усмхнулся и прибавилъ:

— Очень ужъ вы развязный юноша.

Онъ покраснлъ до ушей, видимо оскорбленный моимъ тономъ, и нсколько рзко отвтилъ:

— Я не овца!.. Только вы напрасно думаете, что я дуракъ. Я знаю, что я долженъ буду много работать. Недорослемъ изъ дворянъ мн нельзя остаться. Я по слдамъ дяди не желаю идти. Я потому и настоялъ, чтобы меня сюда отправили, отъ сестеръ, отъ гувернантокъ, отъ дрязгъ… Мать взбалмошная…

— Какое право имете вы, пятнадцатилтній мальчишка, такъ говорить о матери? — рзко оборвалъ я его, почти прикрикнувъ на него. — Уже одно это…

— Я не слпой, — перебилъ онъ меня задорно.

— Да, но судить-то старшихъ вамъ немного рано, — замтилъ я.

— Я никогда не лгу и говорю, что думаю, — твердо отвтилъ онъ.

Я ничего не сказалъ, не желая ни спорить, ни браниться съ мальчикомъ, котораго я вовсе еще не былъ намренъ ни учить, ни воспитать, и, ничего не ршивъ, направился къ двери. Мн хотлось обдумать всесторонне вопросъ, прежде чмъ взять на себя обузу обученія и воспитанія этого юнца. Онъ, видя, что я хочу уйти, торопливо удержалъ меня за рукавъ и вдругъ совсмъ новымъ тономъ проговорилъ:

— Нтъ, послушайте, послушайте, возьмите меня отсюда. Пожалуйста, возьмите! Тутъ еще хуже, чмъ дома у насъ. Тамъ хоть уйти можно, а здсь… Я, право, сбгу отсюда! Что-жъ хорошаго бглымъ быть?

Я улыбнулся и положилъ руку на его плечо, думая поговорить съ нимъ. Но онъ уже уловилъ мою улыбку, заглянулъ мн въ глаза заискивающимъ, чуть-чуть плутоватымъ взглядомъ и невыразимо милымъ, подкупающимъ тономъ ласки и мольбы, съ кокетливостью, свойственной только женпщнамъ, — шепнулъ:

— Возьмете? Да? Вдь возьмете?

Я невольно улыбнулся снова при этихъ торопливыхъ словахъ. Почему-то у меня мелькнула мысль о томъ, что, вроятно, такой лисичкой являлся Иванъ Трофимовичъ въ былые годы, очаровывая людей въ роли Адониса.

— Хорошо. Завтра ршу, — отвтилъ я.

— Нтъ, ужъ вы сегодня! — молилъ онъ. — Хорошо? А? Сегодня ршите?

И опять въ его тон, въ его манерахъ была «лисичка». Вообще въ немъ было что-то такое, что я не могъ опредлить сразу. Но я чувствовалъ, что онъ, если это будетъ для него нужно, можетъ «залзть въ душу». Сомнніе и заносчивость, развитіе не по лтамъ и дтская наивность, отталкивающая рзкость въ сужденіяхъ и подкупающая ласковость, все это смшивалось въ немъ вмст въ одно сложное цлое и отчасти лежало въ его натур, отчасти было привито нелпымъ воспитаніемъ. Въ немъ, было много отталкивающаго, но стоило ему только заговорить своимъ ласковымъ и подкупающимъ тономъ, и вс его недостатки забывались невольно. Меня заинтересовалъ этотъ сложный характеръ.

V

Прибыльскій поселился у меня, и я довольно быстро усплъ сжиться съ нимъ, такъ какъ онъ самъ длалъ вс усилія, чтобы я освоился съ нимъ. Вообще онъ умлъ достигать всего, что казалось ему нужнымъ или полезнымъ для него. Это была основная черта его характера. Для него люди были или дойными коровами, или выжатыми лимонами. Съ первыми онъ былъ, можетъ-быть, вполн безсознательно ласковымъ теленкомъ, чтобы имть возможность сосать не только одну, а даже двухъ матокъ; вторые вызывали его холодное пренебреженіе, такъ какъ они не годились ни на что и заслуживали только быть выкинутыми въ помойную яму. Если при такомъ характер было невозможно перевоспитать его, отъ чего я и отказался, какъ отъ непосильной для меня задачи, то было вовсе не трудно при такомъ характер подготовить его къ экзаменамъ для поступленія въ военное училище. Онъ считалъ нужнымъ поступить въ училище и потому лзъ изъ кожи, чтобы достигнуть этого… То, что онъ говорилъ мн о своемъ полномъ невжеств, оказалось врнымъ только отчасти: онъ зналъ очень много для своихъ лтъ, но вс знанія были нахватаны имъ безъ системы: иногда онъ зналъ отлично «концы», не имя понятія о «началахъ»; порой онъ поражалъ начитанностью по извстному предмету, но которому онъ и въ руки не бралъ собственно учебниковъ. Способности его были дйствительно отличныя, выдающіяся, и въ этомъ отношеніи онъ такъ же напоминалъ своего дядю, какъ лицомъ. Съ первыхъ же дней я увидалъ, что его подготовить не трудно не только что въ два съ половиною года, но даже, если бы понадобилось, и въ боле короткій срокъ. Побуждать его къ ученію было легко. Правда, грубостью, рзкостью съ нимъ нельзя было ничего подлать; тутъ онъ, такъ сказать, закусывалъ удила и, забывъ все остальное, старался только показать, что онъ не какое-нибудь «животное», не какой-нибудь «хамъ», чтобы имъ «командовали». Но онъ боялся насмшки, боялся ироніи, боялся презрнія. Сказать ему мягко, какъ бы мимоходомъ: «конечно, вы этого еще не можете осилить», — это значило заставить его провести безсонную ночь и добиться желаемаго результата. Стоять впереди другихъ, отличаться во всемъ — это было для него главное и ради этого онъ готовъ былъ не только переносить извстныя неудобства и лишенія, но и давить другихъ. Мягкостью онъ по отношенію къ своимъ соперникамъ и конкурентамъ вообще не отличался. Мн всегда казалось, что онъ не моргнулъ бы глазомъ, если бы ему пришлось раздавить человка и перешагнуть черезъ него для достиженія цли. Замчательны были его правдивость и отвращеніе ко лжи, но и тутъ была у него особенность, такъ какъ онъ доводилъ эти качества иногда до грубости, до рзкости. Онъ самъ говорилъ, что, по его мннію, «лгать — значитъ быть трусомъ», что «ложь — это хамство», и онъ не замчалъ, что иногда то, что онъ называлъ правдивостью, длалось дерзостью или жестокостью: онъ былъ способенъ сказать несчастному калк въ глаза, что тотъ отвратительный уродъ, и, вроятно, въ качеств доктора сказалъ бы прямо безъ всякихъ обиняковъ и подготовленій больному, что тотъ долженъ не сегодня, такъ завтра умереть, а потому можетъ не лчиться, хотя бы это ускорило смерть больного: сердечная мягкость была не изъ числа его добродтелей, хотя онъ и могъ быть очаровательной «лисичкой». Трудно сказать, лежала ли эта рзкая и грубая правдивость въ его натур или развилась вслдствіе своевольно, безъ всякой узды, проведеннаго въ деревн дтства подъ вліяніемъ «Седьмой пятницы», какъ называлъ его мать Иванъ Трофимовичъ. Въ связи съ правдивостью находилась его болтливая откровенность, всегда направленная въ одну сторону — къ осужденію ближнихъ, къ ироніи надъ ними, къ изображенію ихъ въ карикатурномъ вид. Если Иванъ Трофимовичъ безпричинно и безапелляціонно самъ ругалъ всхъ наповалъ, то Прибыльскій умлъ говорить о людяхъ такъ, что его слушателямъ оставалось только ругать ихъ; Братчинъ, такъ сказать, самъ судилъ и самъ казнилъ людей, Прибыльскій излагалъ ихъ вины и предоставлялъ другимъ низкую роль палачей. Иногда мн хотлось сдержать въ Прибыльскомъ его прокурорское краснорчіе и откровенность за счетъ другихъ, особенно, когда дло касалось его семейной жизни, его родныхъ, но это было такое же безплодное стремленіе, какъ стремленіе удержать горный потокъ: поставишь загородку въ одномъ мст — потокъ прорвется въ другомъ и все-таки достигнетъ своей цли. Волей-неволей въ свободные отъ занятія часы въ теченіе двухъ съ половиной лтъ я, мой помощникъ-учитель и жившіе у меня два пансіонера узнали и семейную обстановку Прибыльскаго, и характеръ его матери, и жизнь Ивана Трофимовича.

— А, право, хорошо у насъ здсь, Викторъ Петровичъ, — вдругъ сорвется, бывало, съ языка у Александра, когда мы, наработавшись за день, усядемся всею семьею за вечерній чай:- все длается въ свое время, въ дом тихо, ни шуму, ни дрязгъ… Вотъ вы къ намъ въ деревню заглянули бы: домъ въ пятнадцать чистыхъ комнатъ, слугъ цлая орда въ людскихъ, такъ какъ у насъ вс старые дворовые грабительства ради остались жить, а порядку нигд,- пыль, грязь, все разбросано, дти дерутся, бьютъ носы, орутъ, няньки и гувернантки переругиваются, а мама сегодня всхъ до одного человка выгнать хочетъ, а завтра чувствительный спектакль всепрощенія разыгрываетъ; сегодня всхъ насъ, противныхъ ребятишекъ, въ углы ставить, а завтра съ нашей гувернанткой зубъ за зубъ бранится за насъ и другую изъ комиссіонерской конторы выписываетъ… Сама она говоритъ, что это у нея все потому, что у нея «нервы и мигрень», а прідетъ дядя и начинаетъ уврять, что это вовсе не отъ нервовъ и мигрени, а только потому, что у нея семь пятницъ на недл. Ахъ, дядя, дядя, вотъ-то субъектъ!

Прибыльскій начиналъ смяться.

— Вы слыхали, Викторъ Петровичъ, что дядя отъ бездлья, четыреста душъ пролъ и три наслдства?

— Я мало знакомъ съ Иваномъ Трофимовичемъ, — замтилъ я уклончиво.

Прибыльскій не безъ лукавства взглядывалъ на меня.

— А правда, Викторъ Петровичъ, что я какъ дв капли воды схожъ съ нимъ? — допрашивалъ онъ.

Я пожималъ плечами и какъ можно равнодушне отвчалъ:

— Съ чего вы это взяли? Можетъ-быть, фамильное сходство и есть, но очень отдаленное.