Пульт мертвеца

Он с минуту сидел, уставившись в пространство перед собой.

— Что-то похожее на то, что переживал Айкман, когда я решил придержать у них идентификаторы?

— Да, похоже, но у неё все это было сильнее. — Я колебался, не пропустить ли следующий момент. Но ведь утаивание правды есть одна из форм лжи. — А что касается материалов, то Айкман здесь не при чем, во всяком случае, непосредственно он не принимал в нем участия. Он был искренне удивлен, обнаружив этих людей при попытке проникнуть на корабль.

— Для чего он предпринимал попытки отмыть их? — спросил Рэндон.

— Он быстренько сообразил, в чём состояли наши намерения, — ответил я. — Очевидный факт, что он пытался обелить любого, кто бы ни послал их сюда, причем с минимальным риском для них.

Рэндон пробурчал:

— Другими словами, соучастник до события преступления, после оного.

— Более или менее.

На лице Рэндона появилась гримаса.

— Хорошо, хорошо, забудем пока Айкмана. Вернемся к Рыбаковой. Что же эта за битва, которую она якобы проиграла и на какие позиции была вынуждена отступать?

Я напрягал память, чтобы вспомнить о той части разговора, которая его интересовала.

— У меня такое ощущение, что она — соучастник чего-то такого, что имеет своей целью проникновение на наш корабль, — медленно ответил я, пытаясь вспомнить каждый новый нюанс из всей гаммы чувств губернатора. — Может быть, лишь косвенно, может быть, её участие ограничивалось знанием каких-то фактов, может быть, ее лишь попросили создать для нас такую обстановку, которая бы не позволила нам уйти с приема раньше.

— Или же, возможно, ее попросили снабдить кого нужно парой подложных идентификаторов? — высказал предположение Рэндон.

Я пережил небольшой шок. Эта мысль не приходила мне в голову.

— Это… это тоже не исключается, — осторожно согласился я.

— Одну минуту, — вмешался явно перепуганный чем-то Шокк. — Сэр, вы обвиняете губернатора в сопричастности к промышленному саботажу?

— А что здесь особенного? — недоумевал Рэндон. — Лишь потому, что Патри считает её вполне подходящей для того, чтобы управлять второстепенной системой, это исключает возможность ее коррумпированности?

— Но… — Шокк не мог подобрать слова.

— В особенности, если в нас она видит угрозу всему Солитэру, а не только лишь «Эйч-ти-ай», — добавил я.

Рэндон не стал пока отвечать Шокку и уставился на меня.

— А что, она считает нас угрозой? — спросил он.

Я в раздумье закусил губу. Эти слова как бы автоматически слетели с моего языка… но теперь я отчетливо мог представить себе состояние Рыбаковой, чувствовал, как мое подсознание собирает по кускам пережитое и помогает ему воссоздать всю картину в целом.

— Да, — ответил я Рэндону.

— И насколько большую угрозу представляем мы, по ее мнению? — воинственно спросил Шокк.

— Да не может такого быть, — вмешался Рэндон, прежде чем я успел ответить. — Простая логика, Шокк. Если Рыбакова считает, что нас любой ценой нужно остановить, то люди адмирала Фрейтага давно были бы уже здесь, у нас на борту, под любым надуманным предлогом, и валики были бы у них в руках. — Его голос стал задумчивее. — Что означает, в свою очередь, что она до сих пор надеется, что мы проявим благоразумие.

Я видел, как он взвешивал различные альтернативы и, наконец, пришёл к решению.

— Разрешите мне, Шокк, — распорядился он, обойдя стол. По-прежнему с воинственным выражением лица Шокк выскользнул из кресла. Рэндон тут же уселся, взял в руки минипульт управления и коротко взмахнул им перед телефоном.

— Особняк губернатора, — приказал он компьютеру.

— Мистер Келси-Рамос…

— Спокойно, Шокк. Да, алло, это Рэндон Келси-Рамос. Мне бы хотелось оставить для губернатора Рыбаковой сообщение — нет, нет, не надо прерывать церемонию обеда, просто передать ей следующее. Скажите ей вот что: её друзья забыли кое-что у нас на корабле перед тем, как уйти, и если она желает получить это обратно, может сделать это завтра утром… Да, да, лично. Я никому, кроме неё, не доверю. Благодарю вас.

Еще один взмах жезлом, и после этого Рэндон поднялся.

— Дело сделано, — сказал он напряженным голосом. — А завтра утром выясним, насколько же спокойна совесть у нашей губернаторши.

— Но ведь нас здесь не будет — мы собирались утром отправиться на Коллет, — напомнил ему Шокк несколько нервозно. По нему было видно, что он считал эту затею чуть ли не ренегатством.

— Значит, следует подумать о том, чтобы отложить отъезд на день или два, — жёстко возразил ему Рэндон. — Я должен оставаться здесь до тех пор, пока не буду знать, что же такое связано с этой «Эйч-ти-ай», от чего все словно с ума посходили. — Он вопросительно посмотрел на меня. — Эта новость для вас — бальзам на душу?

Я лишь спустя пару секунд понял, что он имел в виду… В пылу всего, что сегодня происходило на приеме и после него, я совершенно позабыл о приговоре, который навис над Каландрой.

— Да, сэр, вы правы — это так. И если губернатор Рыбакова завтра появится здесь, то мне тоже хотелось бы при этом присутствовать.

Улыбка Рэндона была натянутой, в ней проступала горечь.

— А по другому и быть не может. Я начинаю понимать, что такое есть это ваше «смотрительство».

Сказано было вполне дружелюбно, но все же в словах сквозил намек. Подобно его отцу, Рэндон считал себя человеком в высшей степени независимым, хозяином своей жизни да и жизни людей, его окружавших.

Но, в отличие от лорда Келси-Рамоса, Рэндон Келси-Рамос еще не постиг одной истины: независимость, как и возможность управлять своей жизнью, имеет пределы.

— Доброй ночи, сэр, — лишь ответил я.

— Да, да, а теперь, Шокк, давайте поработаем, — донеслось до меня, когда я закрывал за собой дверь. — Давайте прогоним эти валики и посмотрим, что за ведьмин огонь в них.

ГЛАВА 10

Куцко ушел от ворот, когда я вернулся туда. Иверсен на вопрос, где найти его командира, направил меня на капитанский мостик, где, по его словам, развлекался Куцко, и мне пришлось отправиться наверх по бесконечным ступеням.

Куцко, слава Богу, действительно, стоял там, рядом с первым офицером Гелински, на сенсорном центре «Вожака».

— Это я, Джилид, — бросил он через плечо, оторвавшись от карты, разложенной на панели контроля.

— Здравствуйте, Миха. Здравствуйте, офицер Гелински. Я не нарушил вашего покоя?

— Вряд ли, — односложно ответила Гелински, не потрудившись даже взглянуть на меня. Она не питала ко мне теплых чувств, впрочем, как и большинство остальных, и не скрывала, что это было лишь проявлением предрассудков с ее стороны и способностью одновременно сочувствовать. Это превращало её чувства, испытываемые ко мне, в причудливую и единственную в своем роде смесь.