Пуля с Кавказа

Подполковник Таубе познакомился с кадром отряда, представил казакам офицеров и Лыкова. Задал положенные вопросы – есть ли претензии, нет ли больных. Сразу же возник вопрос по денщикам. Учитывая малочисленность отряда, отдельное обслуживание полагалось только его начальнику. Но Артилевский неожиданно тоже потребовал себе денщика; к нему присоединился и Ильин. Барон попал в затруднительное положение. Но Лыков и Даур-Гирей от услуг казаков отказались. После этого подполковник счёл возможным удовлетворить заявленные требования, и отряд был распущен до утра.

Глава 10 Первые приключения

В семь часов дополудни отряд подполковника Таубе силою в двадцать ружей выступил из Темир-Хан-Шуры. Предварительно в Андреевском соборе для православных членов отряда был отслужен молебен во успешное завершение похода. В нём участвовали Лыков, офицеры за вычетом Даур-Гирея, и пять казаков. Остальные станичники оказались староверами австрийского согласия, и для них в «рогожском» храме был проведён особый молебен.

Первый этап начался как приятная прогулка. Люди шли по благоустроенному шоссе. Кумыкская равнина не представляла препятствий, погода тоже была благосклонна к путешественникам. Через Атланаул, Нижнее Казанище и Аркас колонна двигалась к Араканийскому перевалу. Слева сияла снежной вершиной громада Зуберхи. Через несколько часов пути начался длинный подъём. Гимринский хребет встретил гостей холодом и голыми скалами. Шесть тысяч футов высоты. Гряда мрачных гор, где нет не только леса, но даже кустарника… Дорога сузилась до двух саженей и давалась теперь с усилием. Подъяровленные кони быстро уставали и требовали отдыха. На расстоянии пятидесяти вёрст пришлось сделать два привала, причём топливо для костров удавалось добывать с трудом со дна расщелин.

Когда отряд уже перешёл хребет и спускался к Кодотлю, с нависающей над дорогой скалы при тихой погоде вдруг слетел камень. Он описал бесшумную дугу и ударил точно в голову казака. Папаха спасла ему жизнь, но от сотрясения мозга не уберегла. В горах часто без видимых причин падают камни, но чтобы так метко… Словно его направляла чья-то злая рука. Терцы сразу приуныли – плохое начало. Что-то будет дальше, шептались они за спинами офицеров. Раненого с предосторожностями доставили в Кодотль и оставили на попечении карта [51] . Там же и заночевали: Таубе решил не переходить Койсу в наступающих сумерках.

51

Карт – староста селения.

Отряд расположился в большом доме здешнего кади. Высокий старик с властным взглядом – в своё время он служил у Шамиля мазуном [52] – был с русскими неприветлив. Общаться с гостями он назначил старшего сына, а сам ушёл во внутренние комнаты. Офицерам и Лыкову предложили просторную кунацкую, а казаки с лезгинами-проводниками расположились прямо на дворе. Алексей заметил, что терцам понравился его отказ от денщика, и они сами выделили ему человека для услуг. Таковым оказался Мелентий Лавочкин – огромный, могучего сложения парень с добрым простодушным лицом. Он приглядывал за катером [53] , тащившим лыковские вьюки, помогал сыщику расположиться на отдыхе, занимался его конём. Вот и теперь Мелентий в первую очередь напоил уставшего трамовца, и лишь после этого занялся собственным жеребцом.

52

Кади – судья по мусульманскому праву. Мазун – пятисотенный командир.

53

Катер – осляк, помесь осла и кобылицы.

Развесив на деревянных гвоздях оружие и сёдла, «благородия» уселись на коврах отдыхать. Только Даур-Гирей обособился. Он вынул из вьюка намазлык, нашёл каблу и принялся творить третий намаз, не обращая на русских никакого внимания. [54] . Капитан Ильин возмущённо фыркнул и вышел на двор. Там уже горел костёр. Казаки свежевали купленного у хозяина барана и собирались варить шурпу. Таубе вынул складной самовар. Артилевский в ответ достал из чемоданов богато отделанные серебром азарпеши и тулук с чихирём [55] . Неизвестно откуда на двор натащили всякой снеди: зелень, чеснок, курзе [56] с творогом, дикий цикорий и сыр. Лыков снял черкеску, в одном бешмете сел на пороге кунацкой и лениво следил за суетой, прихлёбывая кислый чихирь. Летели в темнеющее небо искры от костра, сновали любопытные мальчишки, мычали в стойле невидимые коровы. Из окон второго этажа на русских смотрели застенчивые аварские девушки. Самая смелая из них вынесла офицерам несколько горячих лепёшек. Стройная, с красивыми карими глазами, в платье-тунике, шароварах и расшитом чухту [57] , она была очень грациозна. Артилевский подарил девушке серебряный рубль. Громко вскрикнув от радости, она показала подарок товаркам и убежала обратно в дом. Казаки одобрительно загоготали. Таубе подозвал урядника и приказал выдать винную порцию. Крики одобрения повторились ещё громче. Алексей понимал, что барон хочет сплотить незнакомых людей, наладить в отряде доверительные отношения. Понимали это и терцы. Они оставались услужливыми без тени фамильярности, и часовой у ворот не ослаблял выправки. Офицеры пили умеренно, только Артилевский, видимо, опрокинул в себя лишний рог. Лицо его покраснело, речь стала запинаться. Таубе чуть двинул бровью, и войскового старшину отвели в кунацкую; скоро оттуда послышался его могучий храп.

54

Намазлык – коврик или шкура для молитвы. Кабла – направление на Мекку. Третий намаз совершается перед заходом солнца, когда тени от предметов становятся вдвое длиннее самих предметов.

55

Азарпеши – турьи рога для вина. Тулук – тоже, что и бурдюк.

56

Курзе – вареники.

57

Чухту – головной убор, скрывающий волосы женщин от лба до затылка.

Утром следующего дня барон дал всем выспаться. Артилевский встал с помятым лицом и жадно тянул айрат. Таубе с Ильиным изучали карту и о чём-то совещались вполголоса. Даур-Гирей с обоими ингушами вернулся из мечети. Лыков с удовольствием наблюдал знакомую ему ещё с войны сцену делёжки табака. Приказный [58] Чоглоков, казак серьёзный и основательный, резал на особой доске листы махорки. Четверо курящих станичников столпились вокруг и внимательно наблюдали процесс. Рогожцы беззлобно их подначивали. Наконец, Чоглоков искрошил табак, не спеша достал кисет и принялся подчёркнуто медленно набивать его. Напряжение в зрителях возрастало… Забрав две трети махорки, приказный убрал кисет, отступил на шаг и скомандовал:

58

Приказный – ефрейтор в казачьих войсках.

– На покрошение!

Мгновенно станичники бросились к доске и, под смех староверов, расхватали остаток махорки. Через минуту весь двор заволокло крепким дымом самосада. Лыков с сыном хозяина подбивал счёты. За барана, зелень, сыр и вареники аварец запросил шесть рублей, а получил четыре с полтиной. И остался весьма этим доволен… Сыграли аппель [59] . Терцы уложили вещи, вывели и оседлали коней, нагрузили вьюками ослов. Когда колонна выходила со двора, Лыков увидел в окне третьего этажа лицо хозяина. Бывший шамилевский пятисотенный смотрел на русских с ненавистью.

59

Аппель – сигнал сбора.

Холодным майским утром экспедиция спустилась к реке. Чуть выше переправы в многоводное Аварское Койсу впадает Каракойсу. На месте слияния образовалось что-то вроде большого залива с островами из нанесённых камней. Горы раздвинулись, образовав долину, река замедлила бег и стало возможным перейти её вброд. Неожиданно, когда отряд оказался уже у самой воды, Таубе остановил людей.

– Рассыпаться в цепь, укрыться за камнями и приготовить оружие! – приказал он. Все быстро выполнили команду; цепь ощетинилась стволами. Подполковник принялся рассматривать противоположный берег в бинокль. Разговоры стихли, все хмуро и настороженно выглядывали из-за камней, пытаясь увидеть что-то в утреннем тумане.

Подошёл встревоженный Ильин:

– В чём дело, Виктор Рейнгольдович? Чего мы опасаемся? Я переправлялся здесь много раз.

– Нехорошее предчувствие, – лаконично ответил подполковник, знакомым Алексею жестом потирая левый висок.

– Предчувствие? И поэтому мы тут застряли?

– Да. Вчера оно навестило меня в первый раз. Я не прислушался, и Тимохину на голову упал камень. Так что… Недайборщ!

Урядник подбежал.

– Пошли одного человека в разведку. Мне не нравится вон тот утёс; пусть его обследует.

– Есть!

Левый берег спускался к реке огромным амфитеатром, на вершине которого виднелись строения большого аула Могох. На пятьдесят саженей ниже переправы виднелся приметный утёс с ровной, будто срезанной вершиной.

Артилевский тоже не удержался и раздражённо встрял в разговор:

– Барон, эти места вдоль и поперёк изъезжены, всюду тысячи глаз! Чего вы опасаетесь? Эти мне командированные из столиц… Бестужева-Марлинского начитались? На дворе восемьдесят пятый год!

Таубе, не обращая на него внимания, вынул из чехла винтовку, дослал заряд в патронник и скомандовал:

– Лыков за мной, остальным оставаться здесь. Приготовиться к бою!

Вдвоём они спустились вниз по реке так, что оказались прямо напротив утёса, и взяли его на прицел.

– Почему ты решил? – спросил Алексей, как только они остались одни.

– Один лезгин ночью отлучался.

– Который?

– Ахмат. Но они оба подозрительны.

– Как узнал?

– Спать надо меньше, Лёха!

Бойцы отряда изготовились. Приказный Чоглоков взял «бердану» на руку и осторожно пустил коня в Койсу. Напряжение достигло высшего предела: все держали палец на курке и высматривали противника.