От составителя

Незадолго до своей гибели Пушкин, печатая в пятом томе «Современника» фрагмент из неопубликованной и известной лишь узкому кругу лиц записки H. М. Карамзина «О древней и новой России», сопроводил его следующим примечанием: «Мы почитаем себя счастливыми, имея возможность представить нашим читателям хотя отрывок из драгоценной рукописи. Они услышат если не полную речь великого нашего соотечественника, то по крайней мере звуки его умолкнувшего голоса» (XII, 185).

Этими словами поэта можно определить нравственный пафос всей научной деятельности Бориса Львовича Модзалевского. На протяжении более чем тридцати лет он «представлял» современникам голоса свидетелей минувших эпох, в том числе и самого Пушкина, неутомимо разыскивал и печатал неизвестные ранее стихотворения, мемуары, письма, воскрешая из небытия сотни имён и событий.

Житейскую биографию учёного можно уместить в один абзац [1] . Борис Львович Модзалевский родился 20 апреля (2 мая н. ст.) 1874 г. в Тифлисе, где тогда служил его отец, известный педагог, пользовавшийся большим авторитетом. После переезда в Петербург Модзалевский окончил Вторую Санкт-Петербургскую гимназию и начал учёбу на историко-филологическом факультете Петербургского университета, а затем перешёл на юридический. В 1899 г., через год после выхода из университета, Модзалевский поступил на службу в Академию наук, где и проработал вплоть до самой своей смерти (3 апреля 1928 г.). В 1918 г. Модзалевский был избран членом-корреспондентом Академии наук, в 1919 г. — старшим учёным хранителем Пушкинского Дома, причём с октября 1922 г. по февраль 1924 г. исполнял обязанности его директора. Семейная жизнь учёного сложилась счастливо: жена, Варвара Николаевна, была ему верным помощником, а сын, Лев Борисович, стал достойным продолжателем его дела, завершив недовоплощённые замыслы отца.

1

Биографические сведения о Модзалевском заимствованы из брошюры: Коплан Б. И. Краткий очерк научной деятельности Б. Л. Модзалевского. (К первой годовщине смерти). Л., 1929. См. также: Баскаков В. Н. Борис Львович Модзалевский // Русские писатели. 1800—1917: Биографический словарь. М., 1998. Т. 4 (в печати). В настоящее время Рукописным отделом Пушкинского Дома готовится к изданию переписка учёного.

Научная же биография Модзалевского богата и разнообразна настолько, что сложно даже обозначить главные её вехи. Что более значимо, более ценно — его ли роль в создании Пушкинского Дома? работа ли по редактированию «Русского биографического словаря», для которого написаны десятки биографий совершенно забытых лиц? издание ли «Дневника» и «Писем» Пушкина — настоящей энциклопедии пушкинского времени? У Модзалевского нет «проходных» работ: практически каждая из более чем шестисот пятидесяти публикаций учёного открывала новые факты, вводила в научный оборот неизвестные документы. И уникальность научного метода учёного заключалось именно в отношении его к документу и факту.

Документ, только что поступивший в архив, можно сравнить с необработанным алмазом. Неизвестно, что прячется под грубой оболочкой, скрывающей истинную его величину и блеск. И только в умелых и бережных руках ювелира алмаз может превратиться в драгоценный бриллиант, только после огранки он явит свою подлинную ценность. Подобно ювелиру действует и учёный-публикатор, главная задача которого — превратить блеклый листок, покрытый зачастую неясными письменами, в печатную страницу, доступную для понимания всем.

Модзалевский работал над публикуемым документом кропотливо и бережно. Выделив из груды неразобранных бумаг стихотворение, письмо, отрывок из дневника, он доносил их до читателя с максимальной заботой об их аутентичности. Являясь противником какого бы то ни было редакторского вторжения в текст, его орфографической модернизации, в предисловии к одной из книг он писал: «Следует сознаться, что орфография главного из корреспондентов <…> — князя Григория Семёновича Волконского, — отличается многими особенностями и значительным своеобразием; но особенности эти, по нашему глубокому убеждению, придают письмам князя нечто оригинальное, необычное, — налагают на них какой-то особый отпечаток, кладут особливый налёт времени <…> Уничтожить или хотя бы сгладить все эти особенности, всё это своеобразие — значило бы фальсифицировать документ, отнять у него особенный, ему присущий аромат, а подлинное лицо писавшего письма человека XVIII века подменить особою редактора начала XX века…» [2]

2

Модзалевский Б. Л. От редактора // Архив декабриста С. Г. Волконского / Под ред. кн. С. М. Волконского и Б. Л. Модзалевского. Пг., 1918. T. 1. С. XLV—XLVI.

Но работа учёного над документом не должна ограничиваться его простой перепечаткой. Недостаточно лишь правильно прочитать текст — необходимо ещё правильно истолковать прочитанное, то есть восстановить историко-литературный контекст документа, исследовать обстоятельства его появления, понять, что хотел сказать его автор и о чём умолчал. Как писал полвека назад Марк Блок, «тексты… внешне даже самые ясные и податливые, говорят лишь тогда, когда умеешь их спрашивать» [3] . И это умение «спрашивать» было одним из самых сильных сторон Модзалевского-публикатора. Он не только придавал документам блестящую огранку, но и помещал их в соответствующую оправу, где блеск их становился ещё заметнее. Мы имеем в виду исторический комментарий — жанр, которым учёный владел безукоризненно. Пожалуй, главное достоинство комментариев Модзалевского — их соразмерность. Присущее иным учёным желание всуе щегольнуть замысловатой трактовкой или блеснуть эрудицией было ему совершенно чуждо. Борис Львович очень чутко чувствовал границы комментария — где его нужно начать и, что не менее существенно, где закончить. Из тысяч известных ему фактов он кропотливо отбирал именно те несколько десятков, которые необходимо было привести, чтобы не перегрузить работу и не превратить её в бесстрастный паноптикум. Он понимал, что факт, взятый сам по себе, подобен отдельному звену цепи, которое имеет ценность лишь будучи соединённым с другими, сходными звеньями.

3

Блок М. Апология истории, или Ремесло историка. М., 1986. С. 38.

Модзалевский был воистину виртуозом факта. «Делом всей его жизни, — писал выдающийся пушкинист Н. В. Измайлов, считавший Модзалевского своим учителем, — было отыскивание новых, по преимуществу архивных, биографических материалов и накопление новых историко-литературных фактов, покоящихся на прочной документальной основе: его можно назвать специалистом-фактографом по призванию…» [4] На протяжении многих лет Борис Львович аккуратно выписывал на небольшие карточки сведения обо всех лицах, встречавшихся в прочитанной им литературе, с точным библиографическим указанием издания, где о них упоминалось. Так возникла огромная (свыше 300 000 карточек) картотека, которая теперь хранится в Пушкинском Доме и является воистину бесценным кладезем фактических данных по истории русской культуры XVIII—XIX вв. Редкому филологу, занимающемуся биобиблиографическими разысканиями, удаётся обходиться без сведений, собранных когда-то учёным.

4

Измайлов Н. В. Борис Львович Модзалевский (1874—1828) II Русская литература. 1974. № 3. С. 147.

Модзалевский, как ученик и последователь Л. Н. Майкова, был убеждён, что история литературы не состоит лишь из двух десятков имён и полусотни произведений, которые «проходят» в школе и университете. Собственно говоря, необходимость изучения как можно более широкого «литературного фона» была отчётливо сформулирована к концу прошлого века [5] , прежде всего — в трудах самого Майкова. Уже в нашем веке в адрес так называемой эмпирической школы было высказано немало упрёков, как справедливых, так и не очень. Тем не менее «эмпирики», сойдя со сцены, успели сделать главное — их трудами был заложен фактографический фундамент для подлинно научной истории литературы. И среди последователей этой школы Модзалевский занимает одно из самых значительных мест.

5

Приведём одно очень характерное суждение: «Историку литературы, задавшемуся целью проследить постепенное развитие литературных явлений и выяснить их источники, необходимо считаться с наличным материалом во всём его объёме, не ограничиваясь одними крупными фактами, шедеврами поэтического творчества. В истории литературы каждое отдельное произведение занимает своё определённое место, находится в причинной зависимости и потому объясняется целым рядом предшествующих и современных, анологических в каком-либо отношении фактов. Здесь, где каждое литературное явление рассматривается с точки зрения видоизменений традиции, даже самые мелкие факторы в эволюционном процессе имеют цену для исследователя, соответствуя тому, насколько они проливают свет на изучаемый ими вопрос» (Берг Ф. А. О методе историко-литературных исследований // Уч. зап. Казанского ун-та по историко-филологическому факультету. 1889 год. Казань, 1890. С. 4. Паг. 2-я). Сходные высказывания можно встретить у Ф. И. Буслаева, А. Н. Веселовского, А. И. Кирпичникова, В. В. Плотникова и даже Н. Г. Чернышевского.

Количество опубликованных им за тридцать лет документов огромно. Думаю, их не сможет подсчитать даже самый дотошный библиограф. Благодаря Модзалевскому мы обогатились новыми знаниями о жизни и произведениях И. С. Аксакова, К. Н. Батюшкова, А. А. Бестужева-Марлинского, И. А. Гончарова, А. А. Дельвига, Ф. М. Достоевского, А. М. Жемчужникова, В. А. Жуковского, Я. Б. Княжнина, В. Г. Короленко, В. К. Кюхельбекера, М. Ю. Лермонтова, Л. А. Мея, Н. А. Некрасова, Н. И. Новикова, А. Н. Островского, А. С. Пушкина, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева, А. П. Чехова… Перечтите внимательно этот список. Здесь названы только самые известные, самые значительные имена. Чтобы показать истинный масштаб разысканий учёного, попробуем произвести простой математический расчёт. В настоящих сборник включено 12 работ Модзалевского — в указателе к нему зафиксировано около 1300 имён. За всю свою жизнь Модзалевский написал свыше 650 работ, — представьте себе, о скольких лицах упомянуто во всех этих работах…

Мы не абсолютизируем наследие Модзалевского. Наука не стоит на месте: за десятки лет было накоплено множество новых фактов, обнаружены и опубликованы неизвестные ранее документы. Некоторые публикации учёного оказались перекрыты или уточнены более поздними исследованиями. Это частично относится и к работам, вошедшим в настоящий сборник. Но, оставаясь памятником истории научной мысли, они, безусловно, привлекут внимание и современного читателя, интересующегося Пушкиным и его эпохой. В них запечатлелось то, что неподвластно времени, — личность Модзалевского, его удивительно искренняя интонация, лирическое начало, несовместимое, казалось бы, со строго научным жанром. Переверните страницу — и вы окажетесь в другой эпохе, о которой вам будет рассказывать неторопливый и спокойный голос Учёного.

Исследования и публикации

К истории «Зелёной лампы» [6]

Во всех биографиях Пушкина, начиная с «Материалов» Анненкова, рассказывается, более или менее подробно, об участии Пушкина, по выходе из Лицея, в кружке петербургской молодёжи, объединившейся в обществе под названием «Зелёная лампа». Но до самого последнего времени шли споры о характере собраний этого кружка, и лишь работа о нём П. Е. Щёголева [7] , окончательно отбросив неправильность легенды об «оргиастическом» направлении «Зелёной лампы», определила на основании делопроизводства Следственной комиссии по делу декабристов истинный характер содружества «лампистов» и их интересы. Ознакомление с документами Следственной комиссии и анализ произведений Пушкина, связанных с «Зелёной лампой» и её членами, дали П. Е. Щёголеву возможность не только высказать «с совершенной достоверностью», что «политический характер по меньшей мере был далеко не чужд общению членов кружка», но и утверждать, что «Зелёная лампа» имела связь с ранним тайным объединением будущих декабристов — «Союзом благоденствия». «Мы лично, — говорит он, — принимаем кружок „Зелёной лампы“ за „вольное общество“ <…> Кружок как бы являлся отображением „Союза“; неведомо для Пушкина, для большинства членов, „Союз“ давал тон, сообщал окраску собраниям „Зелёной лампы“. Пушкин не был членом „Союза Благоденствия“, не принадлежал ни к одному тайному обществу, но и он в кружке „Зелёной лампы“ испытал на себе организующее влияние Тайного Общества. Этот вывод чрезвычайно важен для истории жизни и творчества Пушкина 1818—1820 годов», — справедливо заключает П. Е. Щёголев, добавляя, что «Зелёная лампа», занимавшая лишь пушкинистов, должна привлечь внимание и историков русской общественности, как негласное отделение «Союза благоденствия» [8] .

6

К истории «Зелёной лампы». — Декабристы и их время. М., 1928. T. 1. С. 11—61; печатается по отдельному оттиску: М., 1928. Современный шифр хранения цитируемых документов: ИРЛИ, ф. 244, оп. 36.

7

Щёголев П. Е. «Зелёная лампа» // Пушкин и его современники. СПб., 1908. Вып. 8. С. 19—50.

8

Как бытовое и оригинальное явление «Зелёная лампа» заинтересовала покойного писателя-драматурга Ю. Д. Беляева, написавшего пьесу под тем же заглавием; но, к сожалению, она осталась «незаконченной», рукописи её не сохранилось в архиве Ю. Д. Беляева в Пушкинском Доме и лишь вкратце известно её содержание по изложению, сообщённому в журнале «Столица и усадьба» (1917. № 77—78. С. 21). В 1915 г. вышла в петроградском издательстве М. И. Семенова 1-я книга литературного сборника «Зелёная лампа» (обещана была и вторая книга), но название это не имеет никакой связи с обществом 1819 г., кроме звука.