Пушкин и его современники

* * *

Вот что можно извлечь из бумаг «Зелёной лампы» по части личного состава её членов и деятельности некоторых из них. Как видим, новые сведения значительно пополняют то, что мы знали ранее в этом отношении, а главное — пополняют на основании подлинных документов, не оставляющих более места сомнениям и предположениям.

Помимо того, бумаги дают и некоторые хронологические указания. Так, на стихотворениях Дельвига «Фанни» и «К мальчику» (л. 27) находим помету, показывающую, что 3-е заседание «Зелёной лампы» происходило 17 апреля 1819 г., — следовательно, начались её собрания, вероятнее всего, в марте этого года или даже в начале апреля [78] ; есть затем указание (л. 48) на 13-е заседание; всех же собраний или заседаний, как можно судить по помете на обложке, в которую заключены бумаги, было не менее 22; даты «Репертуара», составленного Д. Н. Барковым, относят нас также к 20 апреля — 28 мая 1819 г.; к 27 мая 1819 г. относятся стихи Пушкина, записанные им у члена «Лампы» П. П. Каверина (см. их в книге Ю. Н. Щербачева «Приятели Пушкина М. А. Щербинин и П. П. Каверин», М., 1913, с. 16); к лету, осени и зиме этого же года приурочиваются известные послания Пушкина к членам «Лампы»: В. В. Энгельгардту, М. А. Щербинину, Ф. Ф. Юрьеву, Н. В. Всеволожскому, П. Б. Мансурову, Я. Н. Толстому… Есть указания, что собрания «Лампы» продолжались и после высылки Пушкина на юг, то есть после мая 1820 г., но имеющиеся в нашем распоряжении документы «Лампы» все писаны на бумаге с водяными знаками не позже 1818 г., так что можно предположить, что собрания окончились ранее 1820 г. или что до нас не дошло бумаг за более позднее время. Пушкин, уехав на юг, долго ничего не знал о судьбе «Лампы» и в письме своём к Я. Н. Толстому от 26 сентября 1822 г. спрашивал:

78

Кн. С. П. Трубецкой показывал, что «Зелёная лампа» «возымела начало» в 1818 г. и что собиралась она «кажется, раз в две недели». Я. Н. Толстой относил основание «Лампы» к 1818 или 1819 г. и сообщал, что она «рушилась» в 1819 или 1820 г. (Щёголев П. Е. «Зелёная лампа» // Пушкин и его современники. Вып. 8. С. 27; Памяти декабристов. Л., 1926. Вып. 2. С. 178 и след.).

Горишь ли ты, лампада наша, Подруга бдений и пиров? Кипишь ли ты, златая чаша, В руках весёлых остряков? Всё те же ль вы, друзья веселья, Друзья Киприды и стихов? Часы любви, часы похмелья По-прежнему ль летят на зов Свободы, лени и безделья? В изгнаньи скучном, каждый час Горя завистливым желаньем, Я к вам лечу воспоминаньем, Воображаю, вижу вас: Вот он, приют гостеприимной, Приют любви и вольных муз, Где с ними клятвою взаимной Скрепили вечный мы союз, Где дружбы знали мы блаженство, Где в колпаке за круглый стол Садилось милое равенство; Где своенравный произвол Менял бутылки, разговоры, Рассказы, песни шалуна, — И разгорались наши споры От искр и шуток и вина… Я слышу, верные поэты, Ваш очарованный язык… Налейте мне вина кометы, Желай мне здравия, Колмык!

Толстой, как известно, отвечал Пушкину, что «Лампа погасла, — не стало в ней масла»…

Любопытно отметить ещё, на основании наших бумаг, что собрания кружка происходили под председательством разных членов: так, в 3-м собрании председательствовал упомянутый выше А. Д. Улыбышев, служивший тогда в Коллегии иностранных дел. Участие в кружке Ф. Н. Глинки [79] должно было связывать «Зелёную лампу» с С.-Петербургским Вольным обществом любителей российской словесности — ареною деятельности Бестужева, Сомова, Кюхельбекера и др., хотя ближайших следов этой связи мы в бумагах «Лампы» и не находим.

79

Ему есть послание Я. Н. Толстого в сборнике «Моё праздное время, или Собрание некоторых стихотворений Якова Толстого» (СПб., 1821. С. 39—42).

* * *

Сделаем общие выводы по рассмотренным бумагам «Зелёной лампы». Всех произведений в нашем собрании — 41; из них: произведений стихотворных — 23 (Я. Н. Толстого — 9, бар. А. А. Дельвига — 3; Д. Н. Баркова — 2; кн. Д. И. Долгорукова — 2; А. А. Токарева — 2; Н. В. Всеволожского — 1; Ф. Н. Глинки — 1; неизвестных авторов — 3); статей, относящихся к истории, — 10 (Н. В. Всеволожского — 7; Я. Н. Толстого — 3); театру посвящено — 4 статьи (все Д. Н. Баркова); политических статей — 3 (А. Д. Улыбышева); к отделу смеси (перечень книг, составленный Трубецким) — 1.

По авторам степень участия выразится в следующих цифрах: Я. Н. Толстой — 13 № (9 стих. и 4 ист.), Н. В. Всеволожский — 8 № (7 ист. и 1 стих.), Д. Н. Барков — 6 № (4 театр. и 2 стих.), бар. А. А. Дельвиг — 3 № (стих.), А. А. Токарев — 2 № (стих.), кн. Д. И. Долгоруков — 2 № (стих.), Ф. Н. Глинка — 1 № (стих.), кн. С. П. Трубецкой — 1 № (смесь).

Неизвестным авторам принадлежат 3 № стихотворений, а 3 № политических статей принадлежат, по нашему убеждению, А. Д. Улыбышеву.

Не дошло до нас никаких следов активного участия в заседаниях «Лампы» следующих лиц (из числа 21): А. С. Пушкина (если не считать его посланий к отдельным членам «Лампы»), А. В. Всеволожского, М. А. Щербинина, Ф. Ф. Юрьева, П. П. Каверина, П. Б. Мансурова, А. И. Якубовича [80] , В. В. Энгельгардта, Л. С. Пушкина [81] , А. Г. Родзянко [82] , И. Е. Жадовского и Н. И. Гнедича, — то есть 12 человек.

80

Его участие в «Зелёной лампе» вообще сомнительно: он 20 января 1818 г., за участие в дуэли Завадовского с Шереметевым, переведён был на службу в Нижегородский драгунский полк и уехал на Кавказ.

81

Он родился 17 апреля 1805 г., и участие его, ещё мальчика, в кружке Всеволожского представляется также весьма сомнительным.

82

Определённое указание на участие Родзянки в «Зелёной лампе» находим в «Воспоминаниях» А. И. Михайловского-Данилевского в «Русской старине» (1890. № 11. С. 505).

* * *

Вновь найденные бумаги «Зелёной лампы» ценны, однако, не этими выводами, а тем, что состав их с наглядностью показывает, что главною целью организации были не преобладавшие в ней количественно литературные занятия. Кружок объединял в себе, главным образом, военную молодёжь [83] , для которой упражнения в литературе могли быть лишь приятным времяпрепровождением; чтение произведений весьма посредственных сочинителей (не говорим, разумеется, о произведениях двух истинных поэтов — Пушкина и Дельвига, да ещё, пожалуй, Гнедича и Глинки), то есть Я. Толстого, Долгорукова, Баркова, Токарева, Всеволожского, Родзянки, не могло представлять самодовлеющего интереса для передовых, образованных и с развитым литературным вкусом молодых людей, к тому же в большинстве военных: такое чтение было для них, в лучшем случае, по державинскому сравнению, лишь «как летом сладкий лимонад»; центр же тяжести собраний, несомненно, лежал в чтении и в обсуждении сообщений и записок вроде приписываемых нами А. Д. Улыбышеву, в обмене мнений, в критике современности, в спорах на политические темы и т. п. [84] Пушкинисты не могут, конечно, не подосадовать, что в найденных бумагах не оказалось новых данных об участии в «Зелёной лампе» Пушкина, — тем более что трудно, почти невозможно допустить, чтобы он бывал в собраниях кружка лишь немым участником и молчаливым наблюдателем выступлений других членов молодого и пылкого содружества: при своей живой и деятельной натуре и горячем темпераменте он, конечно, не ограничивался чтением в заседаниях «Лампы» своих ныне всем известных стихотворных посланий к некоторым сочленам; хочется думать, что он не отставал от наиболее деятельных и наиболее образованных, вдумчивых и передовых по умонастроению сотоварищей своих в пору создания оды «Вольность», «Деревни», политических эпиграмм… Но, повторяем, как ранее не располагали мы материалами для более точного суждения по этому вопросу, так и нынче не обогатились ими и должны ограничиваться лишь догадками и предположениями; но общий тон «Зелёной лампы» для нас значительно уяснился, как определилась и её роль в деле создания и развития политических настроений её участников.

83

Из 21 участника «Зелёной лампы» военными были 12: Толстой, Барков, Глинка, Трубецкой, Юрьев, Каверин, Мансуров, Якубович (если он был «лампистом»), Энгельгардт, Родзянко, Жадовский и Щербинин.

84

А. И. Михайловский-Данилевский со слов А. Г. Родзянки сообщает, что «в каждом собрании „Лампы“ читали стихи против государя и против правительства» (Русская старина. 1890. № 11. С. 505).

1928

Пушкин под тайным надзором [85]

«Ты ни в чём не замешан, — это правда, — писал Пушкину Жуковский в апреле 1826 г., в ответ на его тревожные запросы друзьям о том, чего ему следует ожидать от нового царя, поглощённого в то время следствием над декабристами. — Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством» (XIII, 271) [86] . И действительно, просмотр показаний декабристов, сделанный П. Е. Щёголевым, показал, что имя Пушкина фигурировало, в совершенно определённом освещении либерального писателя, в ответах многих и многих членов тайного общества, данных ими Следственной комиссии на вопрос о том, «с которого времени и откуда заимствовали они свободный образ мыслей, то есть от общества ли, или от внушений других, или от чтения книг, или сочинений в рукописях и каких именно» и кто вообще «способствовал укоренению в них сих мыслей» [87] .

85

Пушкин под тайным надзором. — Былое. 1918. № 1 (под заглавием «Пушкин в донесениях агентов тайного надзора»); печатается по третьему отдельному изданию: Л., 1925. Ряд приводимых Модзалевским доносов ныне атрибутируется Ф. В. Булгарину и перепечатывается с комментариями в кн.: Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подготовил А. И. Рейтблат. М., 1998 (далее — Булгарин).

86

Сочинения и переписка А. С. Пушкина здесь и далее цитируются по Полному собранию сочинений в 16-ти томах (Изд-во АН СССР, 1937—1949; Большое академическое издание). Римской цифрой обозначается том, арабской — страница.

87

Щёголев П. Е. Пушкин. СПб., 1912. С. 230.

Таким образом, у членов Следственной над декабристами комиссии уже под влиянием одних этих ответов должно было сложиться определённое впечатление о Пушкине как об опасном и вредном для общества вольнодумце, рассевавшем яд свободомыслия в обольстительной поэтической форме. С такой же определённой репутацией человека политически неблагонадёжного и зловредного должен был войти поэт и в сознание одного из деятельнейших членов упомянутой комиссии — известного генерал-адъютанта Бенкендорфа; такое же представление сложилось о нём и у самого императора Николая I, — как известно, ближайшим и внимательнейшим образом наблюдавшего за ходом следствия и за показаниями лиц, привлечённых к делу, и входившего во все подробности дела. Поэтому нет ничего удивительного в том, что когда, вскоре за тем, 25 июня и 3 июля 1826 г., были учреждены корпус жандармов и III Отделение Собственной его величества канцелярии, заменившее Особенную (полицейскую) канцелярию Министерства внутренних дел, то Пушкин естественным образом и как бы по наследству сразу вошёл в круг клиентов новых учреждений «высшей полиции». Внесённый, конечно, и ранее в списки лиц, бывших под надзором Особенной канцелярии и её агентов, как человек, заслуживавший особого внимания, Пушкин сразу сделался предметом особенных попечений и Бенкендорфа, как главного начальника III Отделения, и его правой руки и фактотума — управляющего этим Отделением Максима Яковлевича фон Фока, перед тем заведовавшего упомянутою выше Особенною канцеляриею Министерства внутренних дел. Они оба, а второй в особенности, зорко следили за каждым шагом поэта даже тогда, когда он был ещё в изгнании, а после его освобождения из ссылки усугубили надзор и непрерывно плели ту, по выражению П. Е. Щёголева, «бесконечную серую пелену», которая, опутав Пушкина в 1826 г., «развёртывалась во всё течение его жизни и не рассеялась даже с его смертью…» [88] .

88

Щёголев П. Е. Пушкин. С. 227.

Под «недрёманное око» полицейского надзора Пушкин попал, по всей вероятности, тотчас же по выпуске из Лицея, вернее, — по приезде своём, осенью 1817 г., в Петербург из Михайловского, где он отдыхал от выпускных экзаменов; по крайней мере уже в конце 1817 г. (а именно 12 ноября) А. И. Тургенев в одном письме своём к Жуковскому (ещё не изданном) с горечью сообщал, что он замечает в Пушкине-Сверчке «вкус к площадному волокитству и вольнодумство, также площадное, XVIII столетия…» [89] . Либерализм Пушкина не был лишь пассивным, — он проявлялся и вовне, сперва в разговорах, а затем и в писаниях; его вольнолюбивые пьесы, его шумный разгул, его ранняя популярность не могли не обратить на него нарочитого внимания блюстителей общественной тишины и спокойствия и опекунов государственной безопасности. Последние были сосредоточены тогда в Министерстве полиции, возглавлявшемся известным А. Д. Балашовым, — в частности, в Особенной канцелярии этого министерства, а директором её уже в 1817 г. был вышеупомянутый М. Я. фон Фок [90] . Нет никакого сомнения, что в делопроизводстве этой канцелярии, — не сохранившемся до нашего времени или хранящемся ещё под спудом в архиве бывшего Министерства внутренних дел, — были следы надзора за Пушкиным и другими представителями гульливой молодёжи той эпохи, и надзор этот направлялся и осуществлялся фон Фоком и его агентами, для которых и сама личность юного поэта, и его пылкие стихотворения и эпиграммы были слишком заманчивым предметом для наблюдения… Поведение его рано обратило на себя внимание Фока, — и с этого времени он начал выковывать ту цепь, которая постепенно связывала Пушкина всё более и более и не отпускала его «на волю» уже до самой смерти.

89

* Более полно это письмо процитировано Модзалевским в изд.: Пушкин А. С. Письма. М.; Л., 1926. T. 1. С. 191.

90

Месяцеслов на 1818 г. Ч. 1. С. 797.

Литература о Пушкине обладает уже большим количеством документальных данных, свидетельствующих о десятилетних «муках великого поэта», вызывавшихся сначала отдельными столкновениями его с тайной полицией, а затем — его почти непрерывными сношениями с Бенкендорфом, фон Фоком и преемником последнего — А. Н. Мордвиновым. Сообщаемый ниже материал, извлечённый нами из дел секретного архива бывшего III Отделения, дорисовывает эту картину и вносит в неё некоторые детали.

Участие тайной полиции (в частности, агента Фогеля) в деле о высылке Пушкина на юг в мае 1820 г. уже давно известно из рассказа поэта-декабриста Ф. Н. Глинки [91] , но, так сказать, официально и открыто Пушкин вступил в непосредственные отношения к полиции в лице III Отделения и стал «поднадзорным» 30 сентября 1826 г., когда он, будучи в Москве, получил первое деловое письмо от Бенкендорфа [92] ; но связь его с «высшей полицией» началась, как мы сказали, значительно раньше. Мы видели уже, как близко к последней поставила Пушкина деятельность Следственной комиссии по делу декабристов. «Дополнение, — говорит П. Е. Щёголев, — к данным, полученным официально из показаний привлечённых к делу, и укрепление создавшегося о Пушкине представления приносили доносы. Всегда была обильна доносами Русская земля, а в то время доносительство достигло степеней чрезвычайных. Во все концы России были разосланы офицеры, преимущественно флигель-адъютанты, для собирания под рукой доносов и сведений, не укрывается ли ещё где-нибудь гидра революции и остатки вольного духа. Все эти посланцы представляли рапорты и донесения о положении дел в губерниях, университетах и т. д. К сожалению, обо всём этом мы очень мало знаем; обрывки донесений встречаются в деле Следственной комиссии, но всё собрание их нам ещё недоступно. Был послан такой соглядатай и в Прибалтийский край, в область управления эстляндского генерал-губернатора Паулуччи. Проезжая через Псков, этот агент собрал сведения о Пушкине. Но донесение его нам неизвестно. Анненков слышал о посылке „особенного агента в начале 1826 года, с поручением объехать несколько западных губерний для узнания местных злоупотреблений и, при проезде через Псков, собрать точные и положительные сведения о самом поэте, что, по связям последнего со многими декабристами, было тогда мерой, входившей в общий порядок начатого следствия над заговорщиками“ [93] . Анненков без всяких оснований полагает, что содержание его было благоприятно для Пушкина [94] . Мы же думаем, что донесение, вероятнее всего, не расходилось с теми данными, которые были получены Следственной комиссией» [95] .

91

* Имеется в виду письмо Ф. Н. Глинки к П. И. Бартеневу от 3 апреля 1866 г., частично опубликованное последним в «Русском архиве» (1866. № 6. С. 917—922) под заглавием «Удаление А. С. Пушкина из Петербурга в 1821 году»; полная публикация: А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1985. T. 1. С. 210—213 (далее — Пушкин в воспоминаниях).

92

Отношения Пушкина к III Отделению рассмотрены и определены в статьях: <Попов М. М.> Александр Сергеевич Пушкин // Русская старина. 1874. Т. 10. С. 683—714; Лемке М. К. Муки великого поэта // Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 г. СПб., 1908. С. 465—526; Щёголев П. Е. Император Николай I и Пушкин в 1826 г. // Щёголев П. Е. Пушкин. С. 226—265; Лернер Н. О. После ссылки в Москве // Пушкин А. С. Соч. / Под ред. С. А. Венгерова. СПб., 1909. Т. 3. С. 335; и др. [Возврат к примечанию[782]]

93

Анненков П. В. А. С. Пушкин в Александровскую эпоху. СПб., 1874. С. 320.

94

Теперь это донесение Александра Карловича Бошняка (доносчика на декабристов), в общем благоприятное для Пушкина, найдено в секретном отделе того же Архива III Отделения А. А. Шиловым; см. с. 80—84 наст. изд.

95

Щёголев П. Е. Пушкин. С. 233—239.