Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников

Протокол был переслан Василию Львовичу. Он очень огорчился и ответил арзамасцам посланием:

Я грешен. Видно, мне кибитка не Парнас;Но строг, несправедлив карающий ваш глас,И бедные стихи, плод шутки и дороги,По мненью моему, не стоили тревоги.Просодии в них нет, нет вкуса, – виноват,Но вы передо мной виновнее стократ.Разбор, поверьте мне, столь едкий не услуга.Я слух ваш оскорбил, вы оскорбили друга.Вы вспомните о том, что первый, может быть,Осмелился глупцам я правду говорить;Осмелился сказать хорошими стихами,Что автор без идей, трудяся над словами,Останется всегда невеждой и глупцом;Я злого Гашпара [249] убил одним стихомИ, гнева не боясь варягов беспокойных,В восторге я хвалил писателей достойных.Неблагодарные, о том забыли вы!..

249

Гашпар – прозвище князя Шаховского, по действующему лицу одной из его комедий.

На заседании 10 августа послание Василия Львовича было прочитано. Протокол рассказывает: «Жадный, очарованный слух свой склоняли арзамасцы к посланию любезного преступника; часто дивились, что могли быть строги к такому старосте, но в то же время радовались своей строгости, ибо она произвела новые стихи его. И наконец все воскликнули: «Очищен наш брат любезный, очищен и достоин снова сиять в «Арзамасе!»; он не Вотрушка, пусть он будет староста Вот я вас опять! Да здравствует Вот я вас опять! «Беседа», трепещи опять, опять!»

Василий Львович был в большом восхищении, ездил по Москве, всем рассказывал о событии и с упоением читал свое послание.

Не следует, однако, думать, что такая грозная расправа за плохие стихи была обычным явлением в «Арзамасе». Добрая половина членов писала стихи не лучше тех, которые прислал Василий Львович с дороги, а его ответа арзамасцам они написать бы не сумели. Тут просто действовало обычное желание потешиться над легковерным и безобидным Василием Львовичем, шутники немножко перегнули палку и сами этого сконфузились.

Петр Иванович Полетика (1778–1849)

Сын врача из обрусевших польских шляхтичей и пленной турчанки. Служил по дипломатической части, состоял при различнейших русских миссиях в Европе и Америке, повидал много стран. Большой умница, увлекательный рассказчик, остроумный. Говорил, например: «В России от дурных мер, принимаемых правительством, есть спасение: дурное исполнение». Был старообразен, некрасив, с тонкими, южными чертами умного лица, одевался с изысканной опрятностью; со всеми был обходителен, а никто не решился бы забыться перед ним; искусно, с шуткой, умел говорить самые неприятные истины людям самым сильным. Его любили и уважали, но, как рассказывает Вяземский, «при большом простодушии и добродушии имел он какую-то формальность и брюзгливость квакера и американца». Друзья и называли его квакером. Литературой Полетика не занимался, но знал ее и любил, был близок с карамзинским кружком, с Жуковским. Был членом «Арзамаса»: в кружке этом ценили умных и интересных людей, хотя бы и не литераторов. Кличка ему была Очарованный челн – по причине многих странствий. В конце 1817 г. Полетика был назначен посланником в Соединенные Штаты, в 1825 г. воротился в Петербург и был сенатором. Пушкин видался с ним и после возвращения из ссылки. В 1834 г. записал в дневнике: «Я очень люблю Полетику».

Филипп Филиппович Вигель (1788–1856)

О нем – в главе «В Одессе». В молодости служил в московском архиве коллегии иностранных дел, там сошелся с Блудовым. В 1814г., живя в Петербурге, возобновил знакомство с Блудовым, познакомился с Дашковым, Батюшковым, Гнедичем, А. Тургеневым, вошел в кружок Оленина. Литературой он в то время не занимался, но был человек образованный, умный, интересный собеседник, едкий остроумец. Немедленно по основании «Арзамаса» был введен в него Дашковым. Был одним из самых усердных посетителей заседаний общества. Взглядов держался самых реакционных, был зол, завистлив и самолюбив. Дочь Блудова помнила его как частого посетителя и друга ее отца, хорошего приятеля всех арзамасцев, помнила его черные, как смоль, раскаленные, как угли, глаза; он вертел в руках табакерку, играя ею и особенным манером постукивая по ней; когда хотел сказать что-нибудь забавное или колкое, то, беря щепотку табаку, как будто клевал по табакерке пальцами, как птица клюет клювом.

Дашков, как сообщают протоколы «Арзамаса», предлагая Вигеля в члены, рекомендовал его так: «Предлагаемый есть истинный уроженец «Арзамаса»: он содрогается при имени «Беседы» и ездит зажмурившись мимо Академии. Он оказал великие услуги «Арзамасу» без всяких своекорыстных видов: партизанит добровольно между свирепыми и прокаженными халдеями, затрудняя для них всякий подвоз ума и вкуса. Наблюдает за ними зорким оком шпиона, везде преследует слухом и зрением врагов «Арзамаса». Он достоин вступить в общество под именем Ивикова журавля. Члены единогласно приняли сего почтенного человека в свое общество, – продолжает протокол. – Он назначен бессменным внешним проказником».

Следующий протокол описывает вступление Вигеля в общество: «Введен во святилище «Арзамаса» новый член – его превосходительство Ивиков журавль. Члены были довольны его привлекательной наружностью. Вид его скромен; поступь тихая и благопристойная; сей журавль, конечно, будет с политической исправностью таскать из болота халдейского всех тех лягушек, которых кваканье будет надоедать «Арзамасу». Он с величавою скромностью сел на указанное ему место; и члены во все продолжение заседания взглядами и словами старались изобразить то нежное чувство, которым сердца их были исполнены к новому своему другу». Вигель пришелся в «Арзамасе» очень ко двору. Целый ряд протоколов с одобрением отмечает его полезную для общества деятельность: «Читано было донесение Ивикова журавля, и члены, внимая ему, ликовали и топорщились от умиления», «Читано было краткое донесение его превосходительства Ивикова журавля. Его превосходительство начинает порядочно промышлять своим длинным носом в болотах халдейских. Он почти склевал одного воинствующего лягушонка, который своим кваканьем вздумал было оскорбить арзамасские уши: сей лягушонок уже колышется в клещах его неизбежного носа» и т. д. В протоколах отмечается и самолюбивая обидчивость Вигеля: «Сделан был весьма назидательный выговор его превосходительству Ивикову журавлю, который давно уже не исполняет своих важных обязанностей соглядатая и содержит свой журавлиный нос в некоем поносном бездействии. Надобно признаться, что его превосходительство принял этот упрек не с той покорностью, какая свойственна арзамасцу; он горделиво надул свой зоб и более похож был на оскорбленную индюшку «Беседы», нежели на миловидного журавля-мстителя за арзамасских Ивиков. Члены надеются, что он исправится и отучит себя от непристойной привычки надувать зоб. В противном случае вместо Ивикова журавля он будет наречен «Индюшка-сотрудница».

Степан Петрович Жихарев (1788–1860)

Обучался в московском университетском Благородном пансионе, товарищами его были братья Тургеневы, Жуковский, Дашков. Был страстный театрал. В 1806 г. переехал в Петербург, познакомился с Державиным, Шишковым, Шаховским, Лобановым. Перевел один или в сотрудничестве с другими ряд театральных пьес, между прочим трагедию Кребильона «Атрей», писал и оригинальные пьесы; все это было весьма посредственного уровня.

Состоял членом шишковской «Беседы любителей российского слова», но в 1815 г. отошел от шишковистов и вступил в «Арзамас». Как мы знаем, обычай был, чтобы каждый нововступающий член брал взаимообразно и напрокат одного из живых покойников «Беседы» и говорил ему надгробную речь. Жихарев, как бывший сам членом «Беседы», должен был, по всеобщему приговору, произнести надгробное слово самому себе, а Жуковский, как очередной председатель, держать ответную речь. Дашков писал Вяземскому: «Новое торжество для Светланы (Жуковского)! Исполнение превзошло ожидания наши. «Атрей» представлен был в виде некоего царственного волдыря на лице бывшего поганого беседчика, а остальные двадцать семь трагедий, комедий, трагикомедий, драм, опер и водевилей, сочиненные и переведенные им, представлены волдыриками и сыпью, окружающими большой нарост. Словом, было чего послушать». Кличка Жихареву была дана Громобой. Вигель рассказывает: «Наружность Жихарев имел азиатскую; оливковый цвет лица, черные, как смоль, кудрявые волосы, черные блистающие глаза, но которые никогда не загорались ни гневом, ни любовью и выражали одно флегматичное спокойствие. Он казался мрачен, угрюм, и не знаю, бывал ли он когда сердит или чрезвычайно весел. Его мог совершенно развеселить один только шумный пир, жирный обед и беспрестанно опоражниваемые бутылки. Безвкусие было главным недостатком его в словесности, в обществе, в домашней жизни. У него был жив еще отец, человек достаточный, но обремененный долгами, а Жихарев любил погулять, поесть, попить и сам попотчевать. Это заставило его войти в долги и прибегать к разным изворотам, строгою совестливостью не совсем одобряемым. Я не встречал человека, более готового на послуги, на одолжения; это свойство и оригинальность довольно забавная сблизили его со мною и с другими».

Жихарев служил сначала в коллегии иностранных дел, потом при комитете министров, был правителем дел театрального комитета. С1823 по 1827 г. был московским губернским прокурором, с 1828 по 1839-й – обер-прокурором московского департамента сената. На руку был очень нечист, вымогал взятки, брал у приятелей деньги взаймы без отдачи. Сильно попользовался на управлении доверенными ему имениями братьев Тургеневых. Об отношениях Пушкина с Жихаревым в Петербурге мы ничего не знаем, но, когда Пушкин в 1827г. жил после ссылки в Москве, местный жандармский полковник доносил Бенкендорфу: «Дома, которые Пушкин наичаще посещает, это дома княгини Зинаиды Волконской, поэта князя Вяземского, бывшего министра Дмитриева и прокурора Жихарева. Разговоры там вращаются преимущественно на литературе».

Впоследствии Жихарев был сенатором, но через четыре года по назначении уволен за взяточничество. Потом служил по ведомству коннозаводства, состоял председателем театрально-литературного комитета в Петербурге и отовсюду увольнялся за нечистые дела.

Оставил очень ценные воспоминания.

Александр Алексеевич Плещеев (1775–1827)

Племянник первой жены Карамзина, Елизаветы Ивановны, рожденной Протасовой, и племянник единокровной сестры Жуковского, Ек. Аф. Протасовой, рожденной Буниной. Служил в гвардии, в 1799г. женился на красавице фрейлине графине Анне Ивановне Чернышевой, дочери фельдмаршала. Она от кого-то забеременела, и, чтобы «прикрыть стыд», на ней женился Плещеев. Поженившись, молодые удалились в Орловскую губернию и никогда в Петербург не приезжали. Плещеев был человек богатый, славился на всю округу хлебосольством и умением устраивать увеселения в великолепном своем имении Черни. Он держал музыкантов, фокусников, механиков, выстроил у себя театр, сформировал из своих крепостных труппу актеров. Он не мог жить без пиров и забав, веселился каждый день с утра до вечера; сюрпризам, домашним спектаклям, f^etes champ^etres [250] , маскарадам не было конца. На домашнем театре представлялись комедии и оперы, сочиненные и положенные на музыку Плещеевым, в представлениях участвовал и сам он. Он был прекрасный чтец и актер, мастерски умел подражать голосу, приемам и походке знакомых, особенно уморительно передразнивал соседних помещиков и их жен. Был он смугл, с толстыми губами и черными кудрявыми волосами, приятели называли его «черная рожа» и «мой негр». Жуковский, когда живал у своих родственников под Белевом, часто приезжал в Черни, участвовал в спектаклях, в писании для них пьес и крепко сдружился с Плещеевым. Переписывались они всегда стихами – Жуковский русскими, Плещеев французскими. Плещеев сочинил музыку на многие романсы Жуковского, а жена его, обладавшая прекрасным голосом, пела их. Об отношениях между мужем и женой Вигель рассказывает: «Брачные узы забавнику Плещееву, как говорят, не всегда казались забавны. Они были блестящие и столь же тяжкие для него оковы. Графиня не забывала свой титул и была чрезвычайно взыскательна с мужем-дворянином».

250

Загородное гулянье, пикник (фр.). – Ред.

В 1817 г. жена Плещеева умерла, и он переселился в Петербург. Жуковский ввел его в «Арзамас». «Он возвестил нам его как неисчерпаемый источник веселий, – рассказывает Вигель. – А нам то и надо было. Сначала действительно он всех насмешил, но вскоре за пределами фарсы увидели совершенное ничтожество его. По смуглому цвету лица Жуковский назвал его Черным Враном; наскучило наконец слушать этого ворона, даже тогда, когда он каркал затверженное, а своего уже ровно у него ничего не было».

Через Жуковского Плещеев попал в чтецы к императрице Марии Федоровне; был членом театральной дирекции и некоторое время заведывал французской труппой; умер камергером в чине тайного советника.