Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников

– Как смел генерал-губернатор обо мне так писать! Он мне не начальник! Как смел писать, чтобы я испросил прощения – и у кого, у купцов!

И стал грозить городничему застрелить его за доносы. По высочайшему повелению Ганнибала отправили в Соловецкий монастырь. Там его заключили в тесный чулан. Ганнибал пришел в бешенство, бился, стучал в дверь, две недели пробыл там в полном исступлении, потом утих и с тех пор вел себя в чулане смирно. Настоятель монастыря писал по его делу: «…живущие у нас делаются хорошими поневоле за неимением средств к поведению противному сему». Жена Ганнибала Варваpa Тихоновна, с которой он жил врозь, узнав о заточении мужа, принялась энергично хлопотать за него. Долго ее хлопоты были безуспешны. Только в конце 1832 г. по соизволению императора, ввиду «совершенного исправления» узника, Ганнибал был освобожден из Соловков и ему было разрешено избрать себе жительство «ближе к Петербургу». За время заключения Ганнибала имение его за неплатеж процентов в ломбард было продано. Ганнибал поселился в Луге.

Алексей Никитич Пещуров (1779–1849)

Во время ссылки Пушкина в с. Михайловское был опочецким уездным предводителем дворянства (с 1822 по 1829 г.). Пушкин как местный дворянин был поручен его наблюдению, причем Пещуров, по распоряжению генерал-губернатора маркиза Паулуччи, вызывал к себе отца Пушкина и предложил ему взять на себя надзор за сыном. С 1830 по 1839 г. Пещуров был псковским губернатором и как таковой приводил в исполнение распоряжение из Петербурга о «невстрече» кем-либо тела Пушкина, отправленного для погребения в Псковскую губернию. С. М. Салтыкова, будущая жена Дельвига, видела Пещурова с его семьей в 1824 г., когда они приезжали в Петербург, и так описывает их в письме к подруге: «Господин Пещуров – маленький, горбатый человек, педант, подчеркивающий, что он говорит только по-французски; его супруга – крупная чопорная женщина; дочерям – старшей семь лет, другой шесть. Это вполне провинциальная семья, не имеющая себе подобной; он и она, сказав несколько слов, не нашли ничего лучше, как выказать познания своих маленьких педанток, которые прямо невыносимы. Сперва эти две малютки разодрали нам уши фальшивою игрою в четыре руки в течение доброго получаса; затем принялись говорить стихи, затем сцену из комедии, из которой никто не мог понять ни слова».

Иван Матвеевич Рокотов (1782–1840)

Богатый опочецкий и новоржевский помещик, сосед Пушкиных по имению. Жил в своей деревне Стехнове, лежавшей на большой дороге в Остров. Коллежский советник в отставке, холостяк, человек добродушный, но недалекий, молодился, любил казаться светским и говорить по-французски, хотя плохо знал язык. Постоянно приговаривал по-французски: «вы простите мою откровенность» и «я очень дорожу вашим мнением». Заезжавших к нему гостей целовал в плечико и жаловался им на неудобство жить на большой дороге, потому что все заезжают. В молодости он служил по дипломатической части, и раз ему удалось даже съездить дипломатическим курьером в Дрезден. Рассказы его о прошлом всегда начинались словами: «Lors de mon voyage `a Dresden (со времени моей поездки в Дрезден)». В семье его так и звали «Lе courrier diplomatique» [258] . Ложась спать, он приказывал лакею будить его через каждые два часа. Когда Рокотова спрашивали, к чему он это делает, он отвечал:

258

Дипломатический курьер (фр.). – Ред.

– Уж очень приятно опять заснуть!

Когда Пушкин приехал из Одессы в Михайловское, губернатор Адеркас предложил Рокотову взять на себя надзор за поведением Пушкина, но Рокотов отказался, ссылаясь на расстроенное здоровье. Он иногда посещал Пушкина, чем Пушкин был мало доволен. «Было бы любезнее с его стороны оставить меня скучать одного», – писал он о Рокотове г-же Осиповой. Было подозрение, что Рокотов все-таки ездит надзирать за Пушкиным. Пушкинский кучер Петр рассказывал: «Ездили тут, опекуны к нему были приставлены из помещиков: Рокотов да Пещуров. Пещурова-то он хорошо принимал, ну, а того – так, бывало, скажет: опять ко мне тащится, я его когда-нибудь в окошко выброшу!»

Иван Ермолаевич Великопольский (1797–1868)

Когда Пушкин жил в михайловской ссылке, он иногда наезжал в Псков. Там он познакомился и нередко играл в штос с ротным командиром одного из местных пехотных полков, штабс-капитаном Великопольским. Великопольский происходил из богатой помещичьей семьи, в молодости служил в лейб-гвардии Семеновском полку. В 1819 г., находясь проездом в Москве, он проиграл в карты тридцать тысяч рублей. Мать его отказалась уплатить их. Великопольский пытался в Петербурге отыграться и проигрывал все больше. В 1820 г. произошел известный бунт в Семеновском полку, весь офицерский состав полка был раскассирован и разослан в провинцию по армейским полкам. Великопольский во время бунта находился в отпуске, но подвергся общей каре и попал в Псковскую губернию. Стоял со своим полком то в Пскове, то по деревням. Был большой любитель поэзии и сам пописывал посредственные стихи. В 1826 г. в Пскове он проиграл Пушкину в карты пятьсот рублей; немедленно заплатить их не мог. В начале лета Пушкин, гостя у одного псковского помещика, Назимова, проигрался и написал Великопольскому такое послание:

С тобой мне вновь считаться довелось,Певец любви то резвой, то унылой;Играешь ты на лире очень мило,Играешь ты довольно плохо в штос.Пятьсот рублей, проигранных тобою,Наличные свидетели тому.Судьба моя сходна с твоей судьбою;Сейчас, мой друг, увидишь почему.

И просил должные ему пятьсот рублей уплатить Назимову. Великопольский ответил посланием:

Не прав ли я, приятель мой,Не говорил ли я заране:Не сдобровать тебе с игрой,И есть дыра в твоем кармане.Поэт! Ты честь родной стране,Но, – смелый всадник на Пегасе, –Ты так же пылок на сукне,Как ты заносчив на Парнасе.Конечно (к слову то нейдет),С тобою там никто не равен:Ты там могуч, велик и славен, –Но, друг, в игре не тот расчет:Иной пяти не перечтет,А в миг писателя подрежет,В стихах ты – только что не свят,Но счастье – лживая монета,И ногти длинные поэтаОт бед игры не защитят.

Послал ли Великопольский эти стихи Пушкину – неизвестно. По-видимому, они встречались еще не один раз – и в Пскове за время ссылки Пушкина, и потом в Петербурге и Москве: играли в карты с переменным счастьем. Однажды, за неимением денег, Великопольский уплатил свой проигрыш Пушкину знаменитой французской «Энциклопедией» XVIII в. и фамильными бриллиантами. Другой раз Пушкину пришлось уплатить свой долг экземплярами только что вышедшей второй главы «Онегина». Великопольский восхищался произведениями Пушкина, но, кажется, лично был к нему мало расположен и про себя писал на него эпиграммы в таком роде:

Арист – негодный человек,Не связан ни родством, ни дружбой,Отцом покинут, брошен службой,Провел без совести свой век;Его исправить – труд напрасен,Зато кричит о нем весь свет:Вон он-то истинный поэт,И каждый стих его прекрасен…

и т. д.

В 1827 г. Великопольский вышел в отставку и занялся устройством своих имений. В 1828 г. он выпустил отдельным изданием книжку «К Эрасту (сатира на игроков)», в которой живописал страшные последствия картежной игры. Пушкин напечатал без подписи в булгаринской «Северной пчеле» «Послание к В., сочинителю “Сатиры на игроков”», где высмеивал проповедников, учащих свет тому, в чем сами грешны:

Некто, мой сосед…На игроков, как ты, однаждыСатиру злую написалИ другу с жаром прочитал.Ему в ответ его приятельВзял карты, молча стасовал,Дал снять, и нравственный писательВсю ночь, увы! понтировал.Тебе знаком ли сей проказник?

и т. д.

Великопольский ответил Пушкину стихами:

Узнал я тотчас по замашкеТебя, насмешливый поэт!Твой стих весенний легче пташкиПорхает и чарует свет.Я рад, что гений удосужилТебя со мной на пару слов;Ты очень мило обнаружилБеседы дружеских часов.С твоим проказником соседнимЗнаком с давнишней я поры:Обязан другу он последнимУроком ветреной игры.Он очень помнит, как, сменяяБылые рублики в кисе,Глава «Онегина» втораяСъезжала скромно на тузе.Блуждая в молодости шибкой,Он спотыкался о порог;Но где последняя ошибка, –Там первой мудрости урок.

К четвертой строфе было подстрочное примечание автора: «Мы друг друга понимаем». Великопольский отправил стихи Булгарину для помещения в «Северной пчеле». Булгарин передал стихи Пушкину с запросом, согласен ли он на их напечатание. Пушкин написал Великопольскому такое письмо:

«Булгарин показал мне очень милые ваши стансы ко мне в ответ на мою шутку. Он сказал, что цензура не пропускает их, как личность, без моего согласия. К сожалению, я не могу согласиться:

Глава Онегина втораяСъезжала скромно на тузе –

и ваше примечание – конечно, личность и неприличность. И вся станса недостойна вашего пера. Мне кажется, что вы немножко мною недовольны. Правда ли? По крайней мере, отзывается чем-то горьким ваше последнее стихотворение. Неужели вы хотите со мною поссориться не на шутку и заставить меня, вашего миролюбивого друга, включить неприязненные строфы в восьмую главу Онегина? N. В. Я не проигрывал второй главы, а ее экземплярами заплатил свой долг, так точно, как вы заплатили мне свой – родительскими алмазами и 35-ю томами энциклопедии. Что, если напечатать мне сие благонамеренное возражение? Но я надеюсь, что я не потерял вашего дружества и что мы при первом свидании мирно примемся за карты и за стихи».