Пушкин в жизни: Систематический свод подлинных свидетельств современников

Мария Ивановна была женщина очень энергичная; она усиленно старалась пристроить своих дочерей, даже открыто наседала на намеченного жениха с требованием сделать предложение, указывая, что он уже компрометировал ее дочь; напористо наседала и на важных особ, включая самого царя, устраивая карьеры своих сыновей. Была большая сплетница, с очень злым язычком, и умела мстить врагам: проиграв процесс с Меншиковым, она всюду рассказывала, что эти Меншиковы «родились от матери, но не дети своего отца». Нравом была крута. Однажды собралась в театр, а спектакль отменили, потому что директор театра Ф. Ф. Кокошкин уехал за город со своей любовницей-актрисой. Корсакова вызвала к своей карете служащего из театральной конторы, узнала, что спектакль вправду не состоится, и сказала:

– Передайте Федору Федоровичу Кокошкину, что он дурак. Пошел домой!

И, отъезжая, величественно пояснила:

– Я – Мария Ивановна Римская-Корсакова.

Мораль ее ярко сказывается в письмах к любимому сыну Грише: «Надо к службе рвение, если и не в душе его иметь, но показывать: дойдет до ушей всевышнего (т. е. царя), – вот и довольно, на голове понесут». – «У кого дядюшки есть, тем лучше на свете жить: из мерзости вытащат и помогут». – «Не должно ничем пренебрегать; лучше доброе слово не в счет, нежели скажут: гордец. Приласкать человека немного стоит». Была богомольна. Когда возвращалась с бала, не снимая платья, отправлялась в церковь вся разряженная; в перьях и бриллиантах отстаивала утреню и тогда возвращалась домой отдыхать. Дом ее был большой, просторный, в два этажа и в два десятка комнат, с залой, умещавшей в себе маскарады и балы на сотни персон и благотворительные концерты. Фасад дома выходил на Страстную площадь. В недавнее время в доме этом помещалась 7-я мужская гимназия, а теперь – Коммунистический университет трудящихся Востока. По преданию, именно в этом доме разыгрывается действие «Горе от ума». Рассказывают, что однажды на балу у Корсаковой Грибоедов сильно нападал на пристрастие москвичей ко всему французскому. Это вызвало общее изумление и негодование. Все порешили, что Грибоедов сошел с ума. Весть быстро распространилась по городу, многие заезжали к Грибоедову справляться о его здоровье. Грибоедов сказал: «Я же им докажу, что я не сошел с ума». И написал «Горе от ума».

Григорий Александрович Римский-Корсаков

(1792–1852)

Сын предыдущей, приятель Пушкина и Вяземского. Служил в военной службе, участвовал в наполеоновских войнах, сильно кутил и проказил, подвергался часто взысканиям; матери много приходилось за него хлопотать. В 1821 г. он был полковником лейб-гвардии Московского полка в Петербурге. На каком-то балу он расстегнул за ужином мундир. Командир гвардейского корпуса Васильчиков послал сказать ему, что совершенно недопустимо расстегиваться в присутствии начальников и что поэтому он просит его оставить корпус. Корсаков подал в отставку – совсем. Александр I был в это время в Троппау. На представлении Васильчикова об увольнении Корсакова в отставку с мундиром царь положил резолюцию: «Мундира Корсакову не давать, ибо замечено, что оный его беспокоит». Впрочем, расстегнутый мундир был только предлогом; было перлюстрировано какое-то письмо Корсакова «весьма дурного тона», по-видимому, касающееся кары, постигшей Семеновский полк после известной семеновской истории.

Выйдя в отставку, Корсаков проживал преимущественно в Москве, жуировал, был усердным танцором. «Особенно памятна мне одна зима или две, – воспоминает Вяземский, – когда не было бала в Москве, на который не приглашали бы Григ. Ал. Корсакова и меня. После пристал к нам и Пушкин. Знакомые и незнакомые зазывали нас и в Немецкую слободу, и в Замоскворечье. Наш триумвират в отношении к балам отслуживал службу свою, наподобие бригадиров и кавалеров св. Анны, непременных почетных гостей, без коих обойтиться не могла ни одна купеческая свадьба, ни один именинный обед…» Многие годы Корсаков был на виду у московского общества. Все знали его, везде его встречали. Он был одним из первозванных московских львов. Видный собой мужчина, рослый, плечистый, с частым подергиванием плеча, он был на примете везде, куда ни являлся. Умственная физиономия его была также резко очерчена. Он был задорный, ярый спорщик, несколько властолюбивый в обращении и мнениях своих. В Английском клубе часто раздавался его сильный и повелительный голос. Корсаков не прочь был иногда пошалить – в таком, например, роде. Однажды, за обедом в Английском клубе, он заметил, что у его соседа очень крупные икры, не подходившие к его сухой фигуре; Корсакову захотелось проверить, не накладные ли у него икры, нагнулся, как будто что-то поднять, и воткнул в икру вилку. После обеда сосед встал и, ничего не замечая, стал прохаживаться с болтавшейся на икре вилкой. Корсаков позволял себе кое-что и похуже. В своем пензенском имении он, рассердясь, так избил одного татарина, что тот чуть не умер, и соседу его А. А. Тучкову, пользовавшемуся среди татар большой популярностью, еле удалось успокоить сбежавшихся татар. Вяземский, однако, замечает, что Корсаков был замечательный человек по многим нравственным качествам и по благородству характера. Н. А. Тучкова-Огарева, жена поэта Огарева, со своей стороны тоже считает Корсакова одним из самых выдающихся людей по оригинальному складу ума, познаниям, необыкновенной энергии и редкой независимости характера. «Если бы он родился на Западе, – замечает она, – то ему выпала бы на долю одна из самых блестящих ролей в общественной жизни, а у нас в то время не было места таким личностям».

Александра Александровна Римская-Корсакова (1803–1860)

Дочь Map. Ив. Корсаковой. Высокая и стройная, с бархатными глазами. Была, по отзыву матери, «с характером». Четырнадцати лет все шесть недель великого поста упрямо ела только пустые щи да кашу, хотя все в доме ели и рыбу. Шестнадцати лет, живя поздней осенью в деревне, на пари сходила в полночь, одна, на кладбище и положила на условленную могилу платок, «даже камушек положила, чтобы ветром не унесло». Вообще, как говорила мать, если бы она что твердо предприняла, то верно сделала бы.

Пушкин познакомился с Корсаковыми вскоре после приезда в Москву из деревенской ссылки. Судя по некоторым данным, он в 1826–1827 гг. увлекался Александрой Александровной. Подробностей мы не знаем, но какие-то влюбленные отношения были. В мае 1827 г. Мария Ивановна с дочерью уезжала на Кавказ. Пушкин дал ей письмо к брату своему Льву, где с шутливой ревностью писал: «…прошу не влюбиться в дочь». Когда в декабре 1828 г. Пушкин приехал в Москву, Вяземский писал А. Тургеневу: «Пушкин ни в кого еще не влюбился, а старые любви его немного отшатнулись. Вчера должен он был быть у Корсаковой, не знаю еще, как была встреча». А через месяц писал ему же: «Пушкин что-то во все время был не совсем по себе. Не умею объяснить, ни угадать, что с ним было, но он не был в ударе. Постояннейшие его посещения были у Корсаковых и у цыганок; и в том, и в другом месте видел я его редко, но видал с теми и другими, и все не узнавал прежнего Пушкина». По дважды повторенному свидетельству Вяземского, Пушкин имел в виду А. А. Корсакову в следующей строфе седьмой главы «Онегина»:

У ночи много звезд прелестных,Красавиц много на Москве.Но ярче всех подруг небесныхЛуна в воздушной синеве.Но та, которую не смеюТревожить лирою моею,Как величавая луна,Средь жен и дев блестит одна.С какою гордостью небеснойЗемли касается она!Как негой грудь ее полна!Как томен взор ее чудесный!..Но полно, полно; перестань:Ты заплатил безумству дань.

Александра Александровна начала полнеть, страдала приливами крови к голове. В Париже один врач посоветовал ей пустить себе кровь. Она послала за кровопускателем и велела пускать себе кровь до обморока. От этого она так ослабела, что некоторое время боялись за ее жизнь. Умереть она не умерла, но так подорвала свое здоровье, что стала совсем хилой.

В 1832 г., двадцати девяти лет, Александра Александровна вышла замуж за пензенского помещика, отставного офицера князя А. Н. Вяземского. Он когда-то состоял членом Северного тайного общества и после декабрьских событий был переведен из кавалергардского полка в армейский драгунский полк. Был он человек самонравный, страстный картежник, выигрывал и проигрывал десятки тысяч. Брак их не был счастлив. Александра Александровна своей расточительностью тоже порядком расстроила состояние мужа. Жизнь она вела совершенно бездеятельную. Живя в Москве, ложилась спать в три-четыре часа ночи, спала до второго часа дня, утренний чай пила в четвертом часу, обедала в семь. С прислугой обращалась высокомерно и грубо, изводила ее, домашних и мужа своими прихотями и брезгливостью. От постели к туалетному столу шла не иначе, как по белым простыням. Стул, на который садилась, тоже должен был быть покрыт чистой простыней. Девушка причесывала барыню в бумажных белых перчатках. Потом начиналось бесконечное умывание с бесконечными покрикиваниями на горничную:

– Ах, как ты глупа, да ты, кажется, с ума сошла! Ты ничего делать не умеешь! Что с тобой сегодня, ты совсем поглупела!

Одевалась она часа два-три. Потом подавали чай. Человек в белых перчатках должен был нести поднос в салфетке так, чтобы даже перчатками не коснуться подноса. И опять:

– Не трогай рукой! Ты хочешь, чтоб я ничего не ела? Я не стану после этого пить, это просто противно, как ты подаешь!

В особенности мучила она своих детей и горничных в дороге. К карете горничная должна была идти в калошах, при входе в карету человек должен был с нее калоши снять, – не дай бог коснуться пола кареты калошей. В карете горничная не смела ни прикоснуться ногой к ноге барыни, ни шевельнуться, ни кашлянуть.

Граф Федор Иванович Толстой (Американец) (1782–1846)

Бретер, кутила, карточный игрок, – «необыкновенный, преступный и привлекательный человек», по отзыву Льва Толстого. Обучался в морском корпусе, оттуда поступил в лейб-гвардии Преображенский полк. В августе 1803 г. отправился в кругосветное плавание в экспедиции адмирала Крузенштерна. За буйное поведение, не поддававшееся никакому воздействию, Крузенштерн высадил Толстого на берег Камчатки или на один из Алеутских островов, где Толстой несколько месяцев прожил среди дикарей. В Россию он вернулся сухим путем через Сибирь в 1805 году. Немедленно по приезде в Петербург он был переведен из Преображенского полка в гарнизон Нейшлотской крепости (очевидно, в связи с полученными сведениями о его поведении в морской экспедиции), с воспрещением въезжать в столицу. В 1808–1809 гг. участвовал в русско-шведской войне, где выказал безумную храбрость. Между прочим, благодаря его смелой разведке Барклай-Де-Толли совершил свой знаменитый переход по льду Ботнического залива и неожиданно явился на берегах Швеции, что привело к окончанию войны. В 1811 г. Толстой на дуэли «прострелил» капитана генерального штаба Брунова и убил наповал офицера лейб-егерского полка Нарышкина. За последнюю дуэль он был разжалован в рядовые и заключен в Выборгскую крепость. В 1812 г. жил частным человеком в своей калужской деревне. При нашествии Наполеона поступил опять на военную службу в качестве ратника московского ополчения, на войне вернул себе чин и ордена, получил Георгия, при Бородине был тяжело ранен в ногу. Вышел в отставку полковником и поселился в Москве, в Староконюшенном переулке, изредка наезжая в Петербург и проводя лето в своей подмосковной деревне.

Жил на широкую ногу, вел большую карточную игру, не всегда чистую, имел ряд дуэлей, иногда самого фантастического свойства. С. Л. Толстой, со слов отца своего Л. И. Толстого, рассказывает такой случай. На одном вечере приятель Толстого сообщил ему, что только что был вызван на дуэль, и просил его быть его секундантом. Толстой согласился, дуэль назначили на другой день, в 11 часов утра. Приятель должен был заехать к Толстому и вместе с ним отправиться на место дуэли. Назавтра приятель в условленное время приехал к Толстому, застал его спящим и разбудил. Толстой спросил спросонья: