Пусть говорят
Шрифт:
При этом она манерно закатила глаза, точно так, как актриса в заграничном фильме, который они намедни смотрели с Катькой в кинотеатре. Затем заглянула в мутное зеркало у двери, практически целое, доставшееся ей в наследство от предыдущего обитателя комнаты. Она подумала о том, что, если ее одеть точно так же, как Катьку, мужчины и на нее станут обращать не меньше внимания.
***
Сашка, по-видимому, вышел задолго до назначенного времени. Он пританцовывал на месте, пытаясь согреться, а нос на морозе стал просто пунцовым.
У Ани почему-то тревожно забилось сердце –
Вспомнив походку Елены Ивановны из четвертого подъезда, вдруг очень смело завиляла бедрами. Жаль только, что под телогрейкой этой не раз репетированной походки было не видно.
– Ань, а ты красивая, – Сашке все-таки удалось разглядеть в девушке значительную перемену.
– Да, ну тебя, – смущенно махнула рукой Аня и тут же поскользнулась.
Сашка подхватил ее под локоть.
– Держись, – с готовностью подставил свою руку.
– Обойдусь! – Аня кокетливо дернула плечом и прибавила шагу.
Через двадцать минут езды в переполненном трамвае они оказались на окраине города. Дымящиеся трубы одноэтажных домов напомнили Ане о родной деревне.
За высокими воротами, перед которыми они наконец остановились, гулко залаяла псина. Перед тем, как войти, Сашка почему-то внимательно огляделся по сторонам.
– Здравствуй, чадо, да пребудет с тобой божье благословение, – услышала Аня странное приветствие, от которого ей стало грустно до тошноты.
Значит, Соломонов ее все-таки обманул?! И привел к верующим?
Вслед за старухой, назвавшейся Евдокией Ивановной, они прошли в дом. Ничего, что напоминало бы о веселом застолье. Три лавки по стенам, на которых сидело человек пятнадцать – большинство – люди среднего возраста, два старца, три старухи и еще три молоденькие девчушки, которых ей представил Сашка – Катя, Надежда и Раиса.
Из молодых мужского пола был только Соломонов. Чуть поодаль, в глубине комнаты стояла тумбочка со стопкой толстенных книг.
Верхнюю Аня узнала сразу же. Точно такая же книга хранилась у них дома вплоть до смерти матери. Куда потом она подевалась, Аня не знала, да никогда и не интересовалась. Это была Библия.
– Рассаживайтесь, любезные чада, все в сборе, – смиренным голосом сообщила старуха Евдокия Ивановна. Это ее «чада» вызвали в Ане невольное возмущение.
– Ты куда меня привел?! – зашипела она на Соломонова. – Я же говорила тебе…
Вдруг из соседней комнаты вышел молодой человек лет тридцати. Аня запнулась на полуслове, так как была мгновенно и наповал сражена его необычайной красотой.
Она словно воочию увидела принца из своих девичьих мечтаний. Высокий, статный, с красивой черной бородкой, вьющимися волосами и удивительно проницательными темными глазами, обрамленными густыми ресницами.
При одном его взгляде у Ани подкосились ноги, и она покорно опустилась на приготовленное для нее место. Больше она не возмущалась и не задавала Сашке никаких вопросов.
Молодой проповедник Владимир Николаевич начал свою речь в полнейшей тишине. Он поздравил
всех с празднованием Рождества Христова, с явлением на свет Спасителя и коротко поведал известную Анне с младых ногтей библейскую историю о непорочном зачатии, знамениях, волхвах и счастливом явлении на свет маленького Иисуса.Аня не очень внимательно следила за сутью повествования, она вслушивалась в тембр голоса говорящего, чувствуя, как временами у нее по коже пробегают мурашки, особенно, когда красивый молодой человек проникновенным голосом несколько раз повторил слово «любовь» и «любить». «Любовь Спасителя к своей пастве…»
– Какое сегодня число? – спросила она у Сашки, все еще не до конца понимая, почему о рождении Иисуса нужно говорить именно сегодня.
– Двадцать пятое декабря, – шепотом ответил Соломонов.
– Но ведь Рождество седьмого. В ночь с шестого на седьмое.
– У католиков и баптистов двадцать пятого.
– А вы католики?
– Баптисты.
Придя, наконец, в себя от еще одной неожиданной вести, Аня начала внимательнее прислушиваться к словам проповедника. Все, о чем он говорил, было ей хорошо знакомо.
В памяти вдруг совершенно отчетливо всплыли картины богослужения в канун Рождества в деревне, счастливые лица прихожан, освещенные каким-то внутренним, рвущимся наружу благодатным светом.
***
Маленькая златоглавая деревенская церквушка была для Аннушки средоточием добра и самых положительных эмоций. Это был праздник: маленький по воскресеньям, большой в православные праздники: со звоном колоколов, громким хоровым пением, словами поздравления и самое главное – одновременным, объединяющим всех прихожан счастьем, написанным на их лицах.
– Приложись, доченька, к руке Спасителя, – восторженно шептала ей мать, подталкивая к иконе в золоченой оправе. Ее голос тонул в гуле голосов остальных прихожан, заполнивших церковь в праздничный день до отказа.
Люди пели осанную вместе с церковным хором. Красивая, размеренная мелодия, малопонятный для маленькой Анечки текст вызывали в душе у совсем еще несмышленой девчушки непонятную бурю восторга и благоговения.
Вот мать приподняла Аню, и та поцеловала руку Иисуса на иконе. – Молодец, дочка, – похвалила мать, – никогда не забывай благодарить Спасителя, ведь он помогает нам во всех наших делах.
Помогает?! Почему же тогда он не помог бедной женщине и ее малышам, большей половине прихожан той самой церкви, в которой так горячо и искренне его славословили? Разве мать не молилась перед смертью и не просила пощадить хотя бы детей? Чем она заслужила такую несправедливость?
– Бог призывает по своему усмотрению, – смиренно говорила дочери умирающая мать. – Ему лучше знать, кому оставаться на этой грешной земле, а кого он заберет к себе в царствие божие. Запомни, Бог всегда выбирает только самое лучшее из того, что могло бы с тобой произойти. Мать до последнего надеялась посеять в душе маленькой дочери, еще не до конца осознающей, что же на самом деле происходит, уверенность в том, что та никогда не останется одна – ведь с нею каждую минуту пребывает ее духовный отец – сам Господь Бог.