Пусть грянет гром

Ох, ни хрена себе!

Верно... сфокусируйся.

– Я ни за что не позволю им разделить нас, - говорю я ей.
– Но, если...

Я не могу помешать себе вспомнить лицо Одри, когда Оз угрожал нам. Я думал, что она выглядела взволнованной, но...

– Если?
– спрашивает она.

Я вынуждаю себя сесть, осторожно, чтобы посмотреть на ее лицо вместо многих других мест, на которые я бы с удовольствием посмотрел.
– Ты хочешь быть связанной со мной?

– Я... хочу, чтобы ты был счастлив.

– Это не то, о чем я спросил.

Она отводит взгляд, а теперь я серьезно становлюсь взволнованным.

– Ты не передумала, не так ли?

– Нет...

Хорошо, это правильное слово, но то, как она произносит его... подразумевает "но"... не точное утверждение.

– Если что-то изменилось, ты должна сказать мне. Я не...
– Мой голос ломается, и я откашливаюсь.
– Я не хочу, чтобы ты чувствовала, что застряла со мной.

Она возвращается ко мне, ее выражение лица невозможно прочитать.

– Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя привязанным ко мне. Теперь, когда ты встретил Солану...

– О, Боже... о чем идет речь?

Я так расслабляюсь, я не могу сдержать смех, когда я хватаю ее и тяну к себе... что оказывается плохой идеей, потому что я все еще без рубашки, и, черт побери, у ее платья такой низкий вырез. Я глубоко вздыхаю, пытаясь вспомнить то, что я собирался сказать, и наконец могу пробормотать:

– Солана - хорошая девушка, но она никогда не будет тобой.

– Но... как ты можешь хотеть быть с девушкой, чья мать убила твоих родителей?

Она опускает подбородок, но я наклоняюсь и тяну его обратно, вынуждая ее смотреть на меня.

– Я никогда не буду винить тебя в этом, Одри. Я даже не уверен, виню ли я твою маму. Особенно теперь, когда она...

Одри закрывает глаза.

– Мне жаль, что не сказал тебе об этом раньше, - бормочу я.
– Я не знал, что сказать.

Это слабое оправдание даже мне, но Одри позволяет мне выходить сухим из воды. Она просто сидит там, выглядя такой душераздирающе грустной.

– Хочешь об этом поговорить?

– О моей маме?
– Она качает головой.
– Нет. Она выбрала свой собственный путь. Но...

– Но?
– спрашиваю я, когда она не заканчивает фразу.

Одри вздыхает, опуская глаза к вырезу ее платья. Я пытаюсь не следовать за ее взглядом... но это не легко.

– Что?
– спрашиваю я спокойно.

– Я просто... в таком беспорядке. Между моей матерью и Бурями и...
– Она снова вздыхает и обмякает.
– Солана, настолько прекрасная и симпатичная и...

Есть только один способ остановить это безумие. Я тяну ее ближе и целую ее со всем, что я имею.

Она опускается в мои объятия, открывая губы, когда она прижимается ко мне. Порыв жара заставляет мою голову кружиться, или возможно это от прикосновения кожи к коже. Ее губы проходят вниз по моей шее, и я понимаю, что, если я позволю этому движению продолжиться, я не смогу остановиться... и у нас отчасти заканчивается время. Таким образом с последним рывком воли я целую ее еще раз и отдаляюсь.

– Теперь ты будете считать, что я хочу быть с тобой?
– спрашиваю я, усмехаясь, когда вижу, как она задыхается.

Ее улыбка исчезает.

– У тебя могла быть любая.

– Ха! Я серьезно сомневаюсь относительно этого. Я едва ли был хитом с человеческими девочками... и не только из-за тебя, хотя ты определенно не помогала. Но что еще более важно, ты когда-нибудь прекратишь во мне сомневаться? Или чтобы сделать это, я должен вытатуировать твое имя через все мое тело, потому что я действительно не поклонник игл, но я помещу большое "Мое Сердце у Одри" прямо здесь, если будет нужно.

Я провожу рукой по груди.

Она качает головой, и я задерживаю ее, сопротивляясь убеждению поцеловать ее снова, когда шепчу в ее ухо.

– Я выбираю тебя. И если кто-либо когда-либо будет пытаться разорвать нашу связь, то я разрушу их... а затем я буду упорно искать тебя и просить позволить мне сформировать связь снова.

Она улыбается у моей шеи, давая мне гусиную кожу, прежде чем она наклоняет подбородок и шепчет:

– Тогда, что мы будем делать с Озом?

– Я не знаю. Но я не доверяю ему, - шепчу я в ответ, чувствуя себя лучше просто говоря это вслух.

– Я тоже, - признает она через секунду.
– Значит. ты не собираешься учить его Западному?

– Я не думаю, что физически могу. Я испытываю желание сбежать просто обдумывая это. Но что относительно остальной части Бурь? Я не знаю, как я буду жить с собой, если я позволю большинству из них умереть за меня...

– Это не твоя обязанность волноваться о других опекунах.
– Она прослеживает пальцы вдоль края моего ушиба, позволяя своим искрам ослабить часть боли.
– Ты также ставишь свою жизнь на линию... и они знали риск, когда давали свою клятву. Они все знают, что их работа может быть смертельна.

Слово чувствуется, что бросает тень на нас.

Биться до смерти.

Я думаю, что мог отослать их, но я действительно не считаю, что мы с Одри достаточно сильны, чтобы сразиться со всеми Буреносцами. И если Живые Штормы будут свободно гулять по долине...

Я чувствую, как будто меня ударили в грудь, когда я понимаю то, о чем забыл, и я, спотыкаясь, иду к своей тумбочке, чтобы достать мой длинный заброшенный сотовый телефон.

– Что случилось?
– спрашивает Одри, когда я включаю его и вижу, что на нем все еще есть немного зарядки.

– Кому-то лучше быть мертвым, - ворчит Айзек, когда он отвечает, что заставляет меня понять, сколько сейчас времени. Без четверти шесть на часах у моей кровати.

– Эй, - бормочу я, готовясь к тому, как неловкий это будет.
– Я знаю, что тебе это покажется странным, но... мне нужно, чтобы ты уехал из города на несколько следующих дней. Прямо сейчас.

Я могу услышать шелест простыни, когда он садится на постели.

– Ты в своем уме?

– Да... и я не пьяный, если это твой следующий вопрос. Просто доверься мне, когда я говорю, что ты будешь в безопасности, если ты уедешь из пустыни на некоторое время. Возьми Шелби и твою семью. Мои родители поехали в Мексику, возможно, ты можешь встретиться с ними там.