Пусть умрет
Шрифт:
– Уж не путаешь ли ты, – человек усмехнулся, – поле боя с ареной. На поле боя сражаются за свою землю и свой дом, за своих жен. А на арене? За деньги… В лучшем случае за свою жалкую жизнь. Коли ты обречен, уж не лучше ли потратить эту единственную, даруемую свыше материю, на свершение чего-либо великого.
– В первый раз слышу, что сражаться за свою свободу и жизнь недостойно.
– Ты дерзок для раба... г-мм... но я тебя прощаю. С другой стороны, что наша жизнь? Короткий путь к бессмертию. Но, к сожалению, он лежит через одну неприятную процедуру – смерть! И тот, кто пройдет этот путь с честью
Гладиатору в его голосе послышались нотки раздражения. Ему показалось, что его слова задели незнакомца за живое, но было непонятно, куда он клонит?
А тот продолжил:
– Итак, я призвал тебя сюда, чтобы вознаградить. Видишь эти две чаши? Они полны полновесных монет. Это не какие-то недовески, как при Нероне, – пробурчал он. – Они твои!
На мраморном столике в слабом свете Александр разглядел две большие, наполненные серебряными монетами, чаши. Незна-комец подошел и приподнял одну из них двумя руками. По усилию, которое он совершил, было заметно, что чаши тяжелы – в каждой не менее тысячи денариев.
– Мне не нужны деньги, – промолвил Александр.
– Хм...
Александр не разглядел, но почувствовал в темноте, что человек нахмурился.
– Что же ты хочешь? Скажи мне, и я попробую исполнить твою просьбу. Если это будет в моих силах… – Тон его опять стал насмешливым.
– Не думаю, что кто-то сможет выполнить мое желание, господин.
– Ты даже не ведаешь кто перед тобой! И при этом утверждаешь, что я не смогу исполнить твою просьбу?!
Человек подался вперед, и свет от лампад выхватил его лицо из темноты. Он был уже немолод. Пострижен на модный в ту пору римский манер: густые светлые волосы, тронутые сединой, обрамляли короткими завитками бледное, чисто выбритое лицо. Умные серые глаза смотрели на Александра в упор. Одет незнакомец был в легкую тунику, по которой сверху вниз шли пурпурные полосы. Это окончательно подтвердило догадку Александра о том, что перед ним знатный человек.
Лицо Александру показалось знакомым. Впрочем, он не был в этом уверен.
Патриций, не скрывая иронии, повторил вопрос:
– И все же скажи, что же ты хочешь такого, чего я не смогу исполнить?
– Если хочешь вознаградить меня... я, правда, не знаю, за что ты так добр ко мне… тогда... – он замялся, потом, наконец, решился: – Я хочу свободы, но… не для себя.
– А-а... не для себя. Истинно благородное желание. И для кого же, если не секрет? – в голосе снова послышалась насмешка.
– Для женщины. Она рабыня.
Человек громко рассмеялся.
– И здесь женщина! – выдавил он сквозь смех. – Так нет ничего проще – забирай деньги и купи ей свободу. Я думаю, здесь хватит на десяток отменных рабынь. Хотя лично я считаю, что глупо тратить деньги на столь бессмысленное и неблагодарное дело.
– Она не продается, – сказал с вызовом Александр, потом с горечью добавил: – Ее не продадут.
– Ты хочешь сказать, что у нас в Империи есть рабыня, которая не продается? Ты либо лишился рассудка, либо плохо знаешь жизнь. Слушай меня: продаются все – продаются рабыни, продаются плебейки, продаются патрицианки, и притом с большим удовольствием.
Часто даже без посредников. Продается даже... Нет, жена цезаря, разумеется, вне подозрений! – он возвел палец к небу, и в его голосе прозвучали новые нотки. – Можешь мне поверить как опытному покупателю. Ха-ха! Вопрос только в цене.– Она не продается, – упрямо повторил Александр.
– Как хочешь. Только запомни: раб навсегда останется рабом. Нельзя дать свободу тому, кто ее не желает брать. Ты когда-нибудь видел, чтобы мышь, взращенная в клетке, сбегала из нее? Нет! Она возвратится обратно, сто;ит дать ей свободу. Она не может жить без клетки... Впрочем, не только мышь. То же и с народом. Люди творят кумиров – не могут не преклоняться кому-нибудь.
Он резко развернулся:
– Однако мы заговорились, гладиатор. И кто же она, эта прекрасная рабыня, завоевавшая любовь такого отважного воина?
– Ее зовут Гера, – ответил Александр.
– Так, так... Уж не та ли это красавица, которая принадлежит твоему господину, гладиатор? – человек, прищурившись, пристально посмотрел на Александра.
На губах его заиграла едва заметная улыбка, и он задумчиво промолвил:
– Та-ак... Ну да! Как же я сразу не догадался. Можешь не отвечать. Это хорошо... Очень кстати, – продолжая бормотать, он стал мерить дворик быстрыми шагами.
Александр не ответил. Он с удивлением посмотрел на не-знакомого господина, не понимая, что хорошего тот нашел в его словах.
– Так ты говоришь, ее зовут Гера?.. Пожалуй, я постараюсь что-нибудь сделать для тебя... – он замялся. – А почему ты решил просить об этом меня? Я повторяю – ты даже не знаешь, кто я такой.
– Я не слепой и вижу, что, судя по всему, ты обладаешь большими возможностями.
Патриций, не подав виду, что ему было приятно это услышать даже от раба, продолжил:
– Хорошо, я помогу тебе. Но при одном условии. Ты тоже должен будешь оказать мне одну услугу.
— Что же я могу сделать для столь могущественного человека?
— Сущие пустяки! Ты всё узнаешь в свое время. Я не думаю, что это будет для тебя что-то необычное. В некотором роде, это связано с твоей профессией.
– Я должен с кем-то сразиться?
– Ты задаешь много вопросов, – нахмурился патриций. – Так что, ты согласен?
– Я сделаю всё, что в моих силах, добрый господин, но мой хозяин...
— Уверяю, это в твоих силах. Ты находишь меня глупым? Не способным понять, что бессмысленно просить совершить то, что находится за пределами возможностей человека?
— Я имел в виду вовсе не это, господин!
– Ладно... С твоим достойным хозяином я знаком и попробую договориться. Я вижу, ты не глуп. Согласись, то, о чем ты просишь, очень и очень непросто исполнить, – покачал он задумчиво головой. – Особенно когда дело касается частных интересов. Иногда легче договориться со всем сенатом об освобождении сотни государственных рабов, чем с одним из них о его собственном. Ведь когда дело заходит о частной собственности, люди становятся очень несговорчивыми. Особенно те, для кого деньги не играют большой роли. А твой хозяин, Аррецин Агриппа, слывет человеком богатым, и ему незачем продавать свою любимую рабыню – ты и сам сказал. Не уверен… быть может, здесь личная привязанность.