========== Глава 1. И грянет шторм. ==========

«Теперь безумным считается человек, который лишился твердой почвы своей непосредственной истины и утратил самого себя». Поль Мишель Фуко

Ему снилось кровавое солнце. Огромный алый диск, похожий на глаз древнего чудовища, медленно приближающийся к горизонту, к той границе зрения, где небеса сходились с земной твердью, словно гигантский купол, закрывающий целый мир. Только вместо голубых и белых тонов, какими художники изображали древние легенды о небе, доставшиеся от давно исчезнувших предков, отливали всеми оттенками красного, с темными свинцовыми облаками, словно пропитанные кровью и висящие так низко, что почти касались вершин старых гор.

Кровавое солнце, напитавшееся кровью павших и утомленное человеческой жестокостью, медленно опускалось за горизонт, словно пыталось спрятаться от происходящего внизу, сбежать как можно дальше от того безумия, что называли войной. Сама природа протестовала против того, что происходило прежде и будет происходить снова и снова, повторяясь бесконечное количество раз, пока живы люди, течет время и существует судьба. Такова природа разума, разрушать все вокруг, поскольку именно для этого он и был создан. Именно это было главным его предназначением, а все остальное, что так тщетно пытаются показать более важным или значимым, всего лишь обман, поддерживающий эту главную цель.

Он смотрел на него до боли в глазах, до слез, застилающих зрение, но держался, открывшись для яркого и обжигающего света, способного очистить душу от того ужаса, что сам же и совершил. Солнце, прямой наследник богов, их величайший дар и единственная надежда всех живущих, оставалось его единственным спасительным лучиком, способным вывести из того мрака и ужаса, к которому так уверенно шел.

А потом был ворон, иссиня-черный, как ожившая тьма, облачившаяся в животную форму. Мудрая и жестокая птица, прилетевшая сюда на запах крови и трупов, первым прилетающим на поле брани. С размахом крыльев никак не меньше его вытянутой руки, но с глазами умнее, чем у многих людей. Размеренно взмахивая крыльями, птица села на ближайший труп, огласив поле своим презрительным карканьем, громким эхом разнесшимся над полем боя…

Здесь шла жестокая битва, в которой сошлись сразу несколько сторон, жаждущих уничтожения друг друга. Поле боя покрывали разбитые танки, еще горящие и поднимавшие в небо длинные столбы черного и едкого дыма. Простреленные и смятые экзоскелеты и шагоходы, наваленные друг на друга, обгоревшие или даже расплавившиеся, лежали среди гор трупов, не оставивших ни пяди свободной земли. Сваленные в кучи тела, вцепившиеся друг в друга в последней отчаянной борьбе, с раскрытыми глазами, полными отчаяния и ненависти, жестокости и отваги, казались бесконечными. Их миллионы, погибшие здесь всего лишь за несколько часов непрерывного сражения, брошенные в самую мясорубку, где шансов выжить не было.

Ворон опустился на одно из таких тел, молодого бойца, успевшего заслужить знаки отличия младшего офицера, с зиявшим в груди сквозным ранением от рельсового орудия. В руках еще держал знамя своего полка, прижимая древко и собственным весом удерживая его от падения. Птица присела на кевларовый шлем, чуть слышно цокая коготками по внешней металлической обшивке, поправляя перья и примериваясь в окровавленное лицо под разбитым забралом. Прицелившись, ворон каркнул и одним резким ударом вырвал глаз, а потом, запрокинув голову, быстро его заглотил. Снова с удовольствием закаркал и застучал когтями по шлему, выбирая, как лучше подойти, чтобы добраться и до второго глаза, частично скрытого за обломком забрала.

Воронов прилетали тысячи, они спускались и спускались с неба, выбирая для себя свой собственный пиршественный стол, привлеченные столь приятными для них запахами пролитой крови. Карканье и шелест крыльев заглушали лишь резкие порывы ветра, несущие за собой поднятые тучи радиоактивного пепла, но слетавшееся воронье не обращало внимания на радиацию и густые облака химического оружия, еще не до конца рассеявшиеся над полем сражения. Они пировали на роскошном столе, накрытом для них совершенно бесплатно, наедаясь до отвала и довольно каркая, напоминая злорадный смех.

Один из воронов приземлился совсем рядом, настолько близко, что можно разглядеть каждый изгиб его перьев, острый клюв, покрытый мелкими царапинами, умные и внимательные глаза, сосредоточившиеся именно на нем. Только почему на нем? Он же живой, он же… осознание приходит так же неожиданно, как и понимание всей остальной картины. Он мертв, убит в этом бою, и теперь лежит здесь, рядом со своими товарищами и братьями, доверившихся ему и пошедших следом за ним, и которых он подвел и не смог защитить, пав одним из последних. В нем не больше жизни, чем во всех тех трупах, что сейчас лежат вокруг, и потому ворон выбрал его, как то блюдо, с которого начинает пиршество.

Нет! Не здесь и не сейчас должно все это закончиться, он не должен был погибнуть и, уж тем более, не должен был стать пищей для воронья.

Ворона что-то спугнуло, и недовольно каркнув, птица снова взлетела в воздух, отлетев в сторону на несколько метров и все еще поглядывая на понравившийся ему труп, не решаясь подлететь ближе.

– Эдвард… Эдвард… - слишком знакомый голос, чтобы не узнать его сразу же. От одних лишь его звуков вспомнил прошлое, чьим закономерным итогом стало случившееся здесь. Изабелла шла к нему, одетая все в то же свадебное платье, в каком была в тот день, когда ее убили, забрызганная кровью и с хорошо заметными пулевыми ранами, вырывавшими куски из тела. Шла прямо, словно не касалась наваленных здесь тел, осторожно переставляя ноги и глядя прямо на него. Она давно мертва, но все же пришла к нему, чтобы спросить лично, - Эдвард, прошу тебя… ответь, Эдвард, почему? Почему ты сотворил все это? Почему? Зачем? Зачем все это? Мне не нужна была твоя месть, мне не нужны были твои страдания… Я лишь хотела, чтобы ты был счастлив, пусть нас и разлучили… Зачем, Эдвард? Зачем тебе было нужно все это?

***

– Барон, с вами все в порядке? – спокойный и уверенный голос разбудил его, оборвав сон и заставив вернуться в родную реальность, где не было ни трупов, ни воронов, ни Солнца. Только тяжелый бархатный балдахин кровати, с поднятыми сейчас шторами. А над ним склонился его адъютант, киборгизированный человек, не нуждавшийся во сне и покое, бодрствующий все время, и сегодня ночью находившийся в соседней комнате со всем необходимым снаряжением, готовый помочь в любое время. Странно только, что он разбудил его сейчас.

– Да, все в порядке, - кивнул Эдвард, приподнимаясь в постели и пытаясь присесть. Сердце стучало как бешеное, выдавая, наверное, не меньше сотни ударов в минуту, а на лбу выступил холодный пот, - Все хорошо, - повторил он, не зная, кого больше обманывает, себя или своего адъютанта. Все равно тот снова разогнулся и замер рядом с кроватью по стойке смирно, - Это был всего лишь сон, ничего более того…

– Вы кричали во сне, - заметил адъютант, чуть склонив голову и посмотрев на своего барона, словно пытаясь найти на его лице какую-то реакцию на сказанное, - Параметры вашего состояния были выше стандартных, оптимальным решением было разбудить вас и убедиться, что ничего не произошло.

– Все хорошо, - кивнул Эдвард, жестом руки отпуская его, с трудом восстанавливая дыхание и пытаясь понять, что ему только что приснилось. Сон сейчас казался даже слишком реальным и похожим на правду. В таких случаях обычно все равно происходящее воспринимается лишь как рефлексия сознания, облачающего в зрительные образы переживания последних дней, сжатые в несколько минут быстрых и скомканных фантазий.

Только сейчас это сновидение отложилось в памяти со всеми мельчайшими подробностями, со всеми тонкими ароматами и запахами, зрительными и тактильными ощущениями, эмоциями и тем страхом, неожиданно сильно отпечатавшимся в его душе. Всего лишь второй раз в его жизни снился подобный столь яркий и столь четкий сон, оставшись в памяти во всех подробностях, и почему-то ему казалось, что приснился не просто так. Изабелла снова пришла к нему, как и в первый раз, словно желая предупредить.