Пустой Трон

– Если ты искренен...
– начал было он.

– Так и есть.

– Тебе придется исповедоваться в своих грехах, - сказал он.

– Я так и поступлю.

– А подношение церкви докажет искренность твоих намерений.

– Считай, что оно уже сделано, - ответил я в том же смиренном тоне. Стиорра пораженно уставилась на меня, остальные были удивлены в той же мере.

– Ты действительно этого желаешь?
– спросил отец Пенда.

Он был полон подозрений. В конце концов, я был самым известным язычником во всей саксонской Британии, человеком, решительно противостоящим церкви, убийцей священников, печально известным варваром. Но всё же священник питал определенную надежду. Мое обращение и крещение прославит Пенду.

– Я желаю этого всем своим сердцем, - ответил я.

– Могу я спросить, почему?

– Почему?

– Это всё неожиданно, господин. Господь говорил с тобой? Или он благословил своего Сына предстать пред тобой?

– Нет отец, но он прислал мне ангела.

– Ангела!

– Она явилась в ночи, - сказал, - её волосы горели подобно пламени огня, а глаза сверкали как изумруды. Она уняла мою боль, взамен принеся радость.

Стиорра поперхнулась. Отец Пенда взглянул на нее, но она быстро опустила голову на руки.

– Я плачу от счастья, - приглушенным голосом проговорила она. Эдит густо покраснела, но отец Пенда этого не заметил.

– Хвала Господу, - сумела вымолвить Стиорра.

– Воистину восславим его, - дрогнувшим голосом произнес отец Пенда.

– Надеюсь, вы крестите новообращенных в здешней реке?
– поинтересовался я.

Он кивнул.

– Но в такой дождь, господин...
– начал было он.

– Дождь был ниспослан Господом, дабы очистить меня, - заявил я.

– Аллилуйя, - отозвался он. Ну а что ещё он мог сказать?

Мы отвели Пенду к реке, там он макнул меня в воду, и я был крещен уже в третий раз. Я был слишком мал, чтобы помнить первый, но когда погиб мой старший брат и мой отец нарек меня Утредом, меня повторно окропили, на случай если Святой Петр не признает меня у небесных врат, окунув в бочку воды из Северного моря. Третье крещение прошло уже в студеных водах Сэферна, хотя прежде чем отец Пенда начал свой ритуал, он настоял на том, чтобы я встал на колени и исповедовался во всех грехах. Я уточнил, действительно ли он имел ввиду все мои грехи. Он с жаром кивнул, так что я начал с раннего детства, хотя, кажется, кража свежевзбитого масла была не из числа того, о чем ему хотелось услышать.

– Лорд Утред, - осторожно начал он, - ты ведь говорил мне, что воспитывался в христианской вере? Неужели ребенком ты не исповедовался в грехах?

– Я так и делал, отец, - смиренно ответил я.

– Тогда нам нет нужды вновь их выслушивать.

– Но я никогда не признавался в истории со святой водой, отец, - горестно протянул я.

– Святой водой? Ты, наверное, не пил её, да?

– Я помочился в неё, отец.

– Ты...
– он запнулся, не в состоянии продолжать.

– Мы с братом устроили небольшое состязание, - пояснил я, - чтобы выяснить, кто выше пустит струю. Ты наверняка баловался в детстве так же, отец.

– Но никогда в святую воду!

– Я сожалею об этом грехе, отец.

– Это ужасно, но продолжай!

Итак, я рассказал ему обо всех женщинах, с которыми переспал, по крайней мере, о тех, на которых не был женат, и несмотря на дождь, отец Пенда требовал дополнительных деталей. Пару раз он даже завыл, особенно, когда я рассказывал о том, как вспахивал монашку, хотя я предусмотрительно не назвал имени Хильд.

– Кто она была?

– требовательно спросил он.

– Я так и не узнал ее имени, - соврал я.

– Ты должен был узнать! Ответь мне!

– Я лишь хотел...

– Я знаю, какой грех ты совершил!
– сурово заметил он и затем с искрой надежды спросил: - Она ещё жива?

– Я не знаю, отец, - невинно ответил я. В действительности Хильд находилась в полном здравии, кормя голодных, исцеляя больных и одевая нагих.
– Думаю, её звали Уинфред, - ответил я, - но она так стонала, что было сложно различить её слова.

Он опять завыл, а потом вытаращил глаза, когда я признался в убийстве священников.

– Теперь я знаю, как сильно заблуждался, отец, - заявил я, - и что хуже, отец, я получал удовольствие от их смертей.

– Нет!

– Смерть брата Дженберта, - смиренно продолжал я, - доставила мне удовольствие, - я и правда наслаждался его смертью. Засранец организовал так, что меня отправили в рабство, и прикончить его было сплошной радостью, как и вбить отцу Цеолберту зубы в глотку.
– И я нападал на священников, отец, на Цеолберта.

– Ты должен извиниться перед ним.

– О, отец, я так и сделаю. И я желал прикончить других священников, например, епископа Ассера.

Отец Пенда запнулся.

– С ним было бы нелегко справиться.

Я едва не рассмеялся.

– Но есть один грех, отец, лежащий самым тяжким грузом у меня на душе.

– Очередная женщина?
– загорелся он.

– Нет, отец. Именно я, отец, обнаружил мощи Святого Освальда.

Он нахмурился.

– Это не грех!

Мне пришлось рассказать ему, как я подделал находку, спрятав кости там, где их могли найти впоследствии.

– Это просто кости с кладбища, отец. Я оторвал руку, чтобы труп походил на Святого Освальда.

Пенда задумался.

– Сад жены епископа, - сказал он, очевидно, имея в виду мрачную жену Вульфхеда, - страдал от нашествия слизняков. Она отослала Вульфхеду кусок прекрасного холста в качестве подарка для святого, и слизняки исчезли! Произошло чудо!

– Ты хочешь сказать...
– начал я.

– Ты считал, что провел церковь, - с жаром прервал меня Пенда, - но рака сотворила чудеса! Слизняки были изгнаны! Думаю, Господь направил тебя к истинным мощам святого!

– Но у святого была лишь одна рука, - заметил я.

– Еще одно чудо! Хвала Господу! Ты был орудием в его руках, лорд Утред! Это знак свыше!

Он отпустил мне грехи, выклянчил очередное обещание дать ему золота и повёл к реке. Вода оказалась холодной, ужалив рану, как ледяной кинжал, но я терпеливо снес все молитвы и восславил пригвожденного бога, после того как отец Пенда глубоко окунул мою голову в ряску. Он проделал это три раза - первый за отца, второй за сына, а третий за святого духа.

Пенда был счастлив. Он свершил своё знаменитое обращение, призвав Финана и моего сына в свидетели и мои крестные отцы. Я взял большой серебряный крест Финана, повесив его себе на шею, и взамен отдал ему свой языческий молот. После этого я обнял за узкие плечи отца Пенду и, оставшись лишь в одной мокрой рубахе, повел его вверх по берегу реки к лачуге из ивняка, где мы спокойно побеседовали. Мы говорили лишь несколько минут. Сначала он не желал сообщать мне нужных сведений, но затем сдался моим уговорам.