Путь к себе
Шрифт:
Она крепко зажмурила глаза, и все вокруг исчезло. Грязная подворотня, полутемный двор, освещенный облупленным фонарем, разбитая песочница. В целом мире остались только они, слитые воедино, глухие, слепые, бездумные, пылающие.
— Уф-ф-ф, — выдохнул он, опуская ее, наконец, на землю. — А жаль, что никто не проходил мимо. Вот был бы прикол: идет приличная такая старушка с собачкой, а мы тут с тобой…
— Замолчи, пожалуйста.
Лику покоробил его развязный тон. Виталий насмешливо посмотрел на нее:
— Эй, принцесса, а где это вы потеряли свои трусики? Не иначе как
Лика вспыхнула до корней волос, благодаря судьбу за вечно разбитые лампочки в подворотне. По сути, он прав, не ей разыгрывать принцессу-недотрогу, но все равно вульгарный тон его был ей неприятен.
Виталий почувствовал ее замешательство, прижал к себе и, уткнувшись лицом в волосы, прошептал:
— Извини, они, кажется, восстановлению не подлежат. Но если вдуматься, так даже лучше. Я буду заводиться от одной мысли, что там у тебя ничего нет и можно затащить тебя в любой темный уголок и ублажить без возни с этими дурацкими тряпками. Вот так, например.
Прежде чем она успела среагировать, он нырнул с головой к ней под юбку. Темная сладостная волна накрыла ее, и прежде чем кануть в ее бездонную глубь, Лика успела подумать, что этот человек всегда будет для нее неразрешимой загадкой, которую нечего и пытаться разгадать.
В «берлоге» было тесно и дымно. Бродили какие-то люди, длинноволосые мужчины в жилетках на голое тело, худые девицы в бесформенных хламидах или почти невидимых платьицах, агрессивно накрашенные, с неизменной сигаретой в алых прорезях ртов.
Лика почувствовала себя аккуратно причесанным подростком, которому только что тщательно вымыли уши и шею, перед тем как идти в воскресную школу. Перехватив несколько откровенно оценивающих взглядов, Лика поняла, что ей здесь не нравится.
На кровати тощий Валентин взасос целовался с другим парнем. Лика заметила, что никто не обращает на них внимания, и решила, что в этой насквозь богемной среде это дело привычное.
Виталий принес два больших стакана с чем-то оранжевым.
— Что это? — спросила Лика.
— «Скрю драйвер», по-нашему. «Отвертка».
Лика знала, что под этим лихим названием скрывается очень милый коктейль, водка с апельсиновым соком.
— Тебе надо нас догнать, — сказал Виталий. — Ты здорово отстала.
— То есть?
— Все уже бухие, а ты как стеклышко. Не годится.
— А чем это хоть пахнет таким странным? — спросив Лика, поднося стакан к губам.
— Травку курят, — небрежно ответил Виталий. — Только не говори, что не пробовала.
— Никогда.
Лика сделала глоток и тут же выплюнула все обратной кашляя и утирая слезы. Язык и губы нестерпимо жгло.
— Да это же чистый спирт!
— А ты что думала?
Виталий опрокинул в себя добрую половину своего «коктейля» и даже не поморщился. Лика, прищурившись, наблюдала за ним. Глаза его странно, неестественно блестели, лицо покраснело и сразу стало простоватым. Он вынул из пальцев сидящей рядом девицы самокрутку, с удовольствием затянулся, плотно сжав губы, задержал дыхание и лишь потом медленно выдохнул.
Он протянул папироску Лике. Она не стала спорить, взяла, улучив момент, незаметно передала обратно
девице в кресле.К ним подошел высокий человек с худым аскетичным лицом. Как бывает у очень светлых блондинов, брови и ресницы у него тоже были светлые. Бледному голубоглазому лицу явно не хватало красок, так и хотелось взять палитру и чуть-чуть подретушировать.
В отличие от Виталия и всех остальных он выглядел свежим и совершенно трезвым. Лишь по слегка сузившимся зрачкам Лика поняла, что и он отдал дань общему увлечению.
— Кто такая? — спросил он, окинув Лику заинтересованным взглядом. — На остальных баб не похожа. — Заметив, что по лицу ее пробежала тень и еле заметно вздрогнули брови, он поспешно пояснил: — Цитирую Тургенева.
— Значит, это следует расценивать как комплимент, господин Базаров, — отозвалась Лика.
Он широко улыбнулся, обнажив ряд ослепительно белых, безупречных зубов.
— А как же иначе? Что занесло вас, в это насквозь прогнившее гнездо, прелестная бабочка?
Он говорю с еле заметным прибалтийским акцентом. Лика поняла, что перед ней тот самый художник, автор странных натюрмортов, украшающих стены «берлоги».
— Сбавь обороты, Ульмас, — сказал Виталий. — Она со мной, так что твое убойное эстонское обаяние здесь не к месту.
— Обаяние всегда к месту, — возразит тот. — Глядя на вас, становится жаль, что я не пишу портретов.
— Никогда не поздно начать.
— Только если вы согласитесь позировать, э-э-э-…
— Лика.
— Ульмас.
— Я подумаю, — нерешительно сказала она.
— Не соглашайся, Ленка, — пробурчал Виталий. — Он тебя нарисует с клешнями и всю заросшую ракушками.
— Почему именно так? — спросила с любопытством Лика.
— Тоска по морю, — ответил Ульмас. — По-моему, вам пойдет.
— Ей все пойдет.
Виталий уже раздобыл где-то папироску и теперь потягивал ее, зажмурив от удовольствия глаза. Он успел прикончить оба коктейля и стоял, пошатываясь, бледнея лицом. Язык ворочался с трудом, глаза стекленели. Он с заметным усилием сфокусировал их на Лике.
— Лучше всего совсем без одежды и этих сраных ракушек.
Под его мутным взглядом Лика поежилась. Она вдруг всей кожей ощутила опасность и инстинктивно шагнула назад. Он поймал ее руку и крепко сжал.
— Стриптиз! — закричал он неожиданно громко, перекрикивая общий говор. — Стриптиз! Ленка, покажи им!
В комнате воцарилась тишина. Все взгляды, пьяные, одуревшие, насмешливые, устремились на нее. Лика почувствовала в панике, что неудержимо пунцово краснеет.
— Номер объявлен. Публика ждет, — требовательно заявил Виталий.
Лика беспомощно посмотрела на Ульмаса. В его бледных глазах плясали искорки смеха и еще что-то, очень похожее на вполне клинический интерес. Так смотрят дети, когда сажают в банку жука, чтобы поглядеть, что он будет делать.
Поняв, что с этой стороны помощи ждать не приходится, Лика повернулась к Виталию, рассчитывая обернуть все в шутку. То, что она увидела, повергло ее в панику: перед ней был совсем чужой, незнакомый человек. Сузившимися холодными глазами он смотрел на нее, кривя в ухмылке губы.