Путь Короля. Том 1
Шрифт:
Мало-помалу спаянные в горниле сражения товарищи, одолевшие сообща крепостную стену, проложившие себе мечом путь через город, начинали разбиваться на мелкие группки, переговариваться меж собой вполголоса. Сплоченный отряд прекратил существование.
— Что ж, пусть Минстер нам не достанется, — пробормотал себе под нос Шеф. — Зато машины заполучить еще успеть можно… Бранд! — крикнул он. — Бранд! Теперь-то ты дашь мне двадцать человек?
Глава 5
В маленькой рощице, через обнаженные кроны которой сочился на землю тусклый зимний свет, рядом друг с дружкой расположилось несколько человек. Веревки тянулись от одного копья к другому, заключая людей в круг, расцвеченный алыми гроздьями рябины. Сюда на тайный Совет
Внутри круга было воткнуто серебряное копье Одина; рядом был разведен священный костер Локи. При этом не было в армии жреца, дерзнувшего бы взять себе копье Одина. Не было жреца и у Локи. Впрочем, о существовании обоих никто не забывал ни на минуту.
Также в пределах круга, но чуть поодаль от остальных и не смевшие заговорить здесь без разрешения, сидели двое мирян: ратоборец Бранд и Ханд, ученик Ингульфа. Они приглашены были затем, чтобы огласить свидетельство и, если понадобится, дать совет.
Первым, оглядев товарищей, взял слово Фарман:
— Настало время решить, что нам делать дальше.
Молча закивали головы. Эти люди без необходимости рта не раскрывали.
— Всем нам известно, что история мира, heimsins kringla — круг земной, — не является заранее предустановленной. Но многие из нас уже много лет лицезреют мир, который живет так, словно история его предначертана… Мир, в котором правят жрецы Христа. Где уже тысячу лет человек принадлежит ему одному и его жрецам. Затем же, по окончании этой тысячи лет — голод и дым пожарищ. И все эти тысячи лет — попытка держать человека в узде, убедить его позабыть этот мир и размышлять только о мире грядущем. Словно бы исход Рагнарёк — битвы богов и людей с гигантами — уже предрешен. Словно бы люди могут быть уверены в победе… — С неподвижным, почти окаменелым лицом он не спускал с жрецов пытливого взгляда. — Именно против такого мира боремся мы со всей страстностью; такого будущего хотим избежать… Вы помните, как чудесным образом мне удалось в лондонской таверне подслушать историю о смерти Рагнара Волосатой Штанины. Затем в одном из снов я получил откровение, что наступил миг, когда история может изменить свой ход. И тогда я призвал к себе Бранда, — он простер руку в направлении человека-горы, сидевшего на корточках в отдалении, — и просил его принести весть о смерти отца сыновьям Рагнара; передать же ее следовало так, чтобы те не смогли бы отмахнуться от этого вызова… Не знаю, есть ли на свете люди, которые вообще сумели бы вернуться живыми после такой миссии. И однако Бранду это удалось. Он сослужил нам великую службу, сделав это во имя того, кто придет с Севера. Придет же он, как все мы верим, для того, чтобы наставить этот мир на путь, ведущий к истине.
Собравшиеся почтительно протянули руки к своим пекторалям.
— Изначально я полагал, что сыны Рагнара, — продолжал Фарман, — нагрянув в христианские королевства Англии, смогут увековечить здесь свою власть, что станет оплотом для нас, людей Пути. Увы, я показал себя глупцом, ибо надеялся разгадать помыслы богов. И дважды глупцом, ожидая, что через зло, творимое Рагнарссонами, может истекать в мир добро… Они — не христиане, но дела их лишь укрепляют христианскую веру. Они пытают и мучают людей. Они насильничают. Оставляют после себя хеймнары.
Ингульф, наставник Ханда, решил добавить от себя:
— Ивар — это выкормыш Локи, посланный для истязания людей Земли. Но нам известна его оборотная сторона, — где нет ничего человеческого. Такое существо не может служить целям добра.
— Что же происходит? — подхватил Фарман. — Власть Церкви нисколько не уменьшается; более того, он заключает с ней союз! Для своего, конечно, блага — ибо только этот недотепа архиепископ способен довериться Ивару! И все же на какой-то период и те и другие стали сильнее…
— А
мы — беднее! — не выдержав, рявкнул со своего места Бранд.— Но не ясно, стал ли богаче сам Ивар, — произнес Вестмунд. — Не пойму, как братья сумели нагреть руки на этой сделке за нашими спинами. Разве что получили доступ в Йорк…
— А я тебе объясню, — вступил в разговор Торвин. — Я хорошенько поломал над этим голову. Помните, мы все обратили внимание, какие здесь никудышные монеты? Серебра немного, а все больше свинца да меди. Куда же девалось все серебро? Англичане сами никак этого не поймут. А я вам скажу куда: его прибрала к рукам Церковь… Нам даже не вообразить себе — да и Ивар не отдает себе в том отчета, — каковы богатства Церкви. Воцарившись здесь двести лет назад, она все это время принимала подношения и серебром, и златом, и землею… А в земле они находят серебряные копи! Впрочем, из земли, которой сами они не владеют, они также качают серебро в свои кладовые: берут за то, что обрызгали водой младенца, за то, что, объявив свадьбу церковным таинством, венчают жениха и невесту; даже за то, чтобы опустить их после смерти в землю и отвести угрозу вечного страдания — не за совершенные в жизни грехи, но за недоплаченные подати…
— Что же они делают со своим серебром? — спросил Фарман.
— Украшения для своего бога. Оно сейчас пылится без дела в Минстере, и проку от него столь же мало, как и тогда, когда оно лежало в земле. Серебро и золото переплавляют они в дарохранительницы, в распятия, купели, в подсвечники для своих алтарей, в ящики, куда складывают тела своих святых… А на чеканку серебра не хватает. Поэтому чем богаче становится Церковь, тем скуднее монетный двор… — От отвращения он даже передернул плечами. — Церковь по доброй воле из своих рук ничего не выпустит, а Ивару надо лишь протянуть руку, но он об этом не догадывается… Жрецы заверили его, что соберут все монеты, имеющие хождение в этом королевстве, и переплавят их: удалят весь основной металл и передадут ему серебро, из которого отныне будет чеканиться новая монета: монета Ивара Победоносного, короля Йоркского. И Дублинского в придачу. Так что несметных богатств на этой земле Рагнарссоны, быть может, и не стяжают. Но станут еще могущественнее.
— А Бранд, сын Барна, станет еще беднее! — вновь огрызнулся тот же злобный голос.
— Вот, значит, чего мы добились. Сосватали Рагнарссонов христианским жрецам. Что же ты теперь думаешь о своем откровении, Фарман? И как быть с мировой историей? И с будущим?
— Тогда я еще не получил того откровения, которое доведено до меня ныне. Я имею в виду этого паренька — Скьефа.
— Его зовут Шеф, — вставил Ханд.
Фарман согласно кивнул:
— Можно и так. Он открыто бросил вызов самому Ивару. Он выиграл holmgang. Взял приступом стены Йорка. И однажды, несколько месяцев назад, он явился на молитвенный сход, который вел Торвин, и заявил, что пришел с Севера.
— Да ведь он только хотел этим сказать, что пришел на Стаур из северной части королевства, из Норфолка, — попробовал вмешаться Ханд.
— Одно дело — то, что он сам хотел сказать, а другое — то, что хотели сказать этим боги, — возразил Фарман. — И потом, не забывай; я видел его по другую сторону. В обители богов!.. Но тут еще есть много диковинного. Кто его отец? Он-то сам считает, что это ярл Сигвард. Так сказала ему мать. А мне кажется, что мальчик этот — первый шаг великой перемены в мироздании. Возможно, ось витка в истории. Такое, конечно, никто не мог и помыслить. Теперь же я хочу задать его друзьям и тем, кто с ним знается, один вопрос… Ответьте мне: безумен ли он?
Мало-помалу все взгляды обратились к Ингульфу. Он наморщил лоб:
— Безумен… Лекари таких слов не употребляют. Но уж коль ты так заговорил, то я тебе отвечу: да, я уверен, что мальчишка этот, Шеф, безумен. Если иметь в виду…
Ханд не сомневался в том, что долго искать друга ему не придется. Тот стоял посреди свалки из обуглившегося дерева и искореженного железа в северо-восточной башне, что возвышалась над Ольдварком, и окружен был со всех сторон разинувшими от удивления рты людьми с амулетами. Ханд, словно угорь меж стеблей тростника, просочился в центр круга.