Путь на восток

Мой пёс испуганно скулит и забивается под ближайшую скамейку, трусливо поджав хвост.

Намереваясь успокоить Вещь, я отхожу подальше от Торпа и усаживаюсь на корточки, ободряюще потрепав собаку по загривку.

Он доверчиво льнёт к моей ладони, глядя снизу вверх блестящими глазами-бусинами — а мгновением позже вдруг шумно втягивает носом воздух и заливается лаем. И в ту же самую секунду на забаррикадированную дверь клиники обрушивается мощный удар снаружи.

Нельзя сказать, что это было неожиданностью.

Твари должны были приползти сюда рано или поздно, привлечённые громкими воплями блондинки и манящим запахом свежей плоти.

Но всё равно невольно вздрагиваю, когда до моего слуха доносится глухое утробное рычание по ту сторону хлипкой двери — вряд ли жалкая конструкция из пластика и стекла способна долго держать оборону.

Хренов герой тоже это понимает. Грязно выругавшись сквозь зубы, он бегом бросается к двери и плотнее пододвигает к ней скамейку. Но этого ничтожно мало. Быстро осмотревшись по сторонам, я замечаю в противоположном конце коридора тяжёлый белый шкаф. То, что надо.

Резко вскочив на ноги, я быстрым шагом приближаюсь к шкафу — но сдвинуть его с места в одиночку мне не по силам.

— Помоги, — не без внутренней борьбы прошу я, бросив на Торпа короткий взгляд.

Вдвоём нам удаётся передвинуть тяжёлую громадину и усилить баррикаду входной двери.

Не слишком надёжно, но лучше, чем ничего.

Чуть раздвигаю створки жалюзи на ближайшем окне, чтобы оценить обстановку — и сиюминутно понимаю, что мы в дерьме по самые уши. На улице топчется несколько десятков проклятых плотоядных тварей. Большая часть сгрудилась на пороге клиники, отрезав нам путь наружу, ещё штук пятнадцать слоняется по парковке между машинами.

А основной запас огнестрельного оружия остался в багажнике моего джипа.

— Сколько у тебя патронов? — отвернувшись от окна, оборачиваюсь к доморощенному герою, но он в ответ лишь сокрушенно качает головой.

— Почти нет. У тебя?

Я быстро проверяю магазин автомата, хотя и без того прекрасно знаю, что патронов в нём катастрофически мало. Всего семь штук.

Против огромного стада на улице — всё равно что ничего. Расклад хуже некуда. Мы снова заперты в ловушке, а нашим врагам не требуется вода, еда и отдых — они способны держать осаду хоть до скончания веков.

Погано, чертовски погано.

— Поищем другие выходы, — предлагает Торп, но эта идея с большей долей вероятности обречена на провал. По всей видимости, пространство клиники ограничивается одним-единственным коридором со множеством кабинетов. Однако попытаться стоит.

Энид снова заходится истошным надрывным криком — и твари мгновенно оживают, принимаясь остервенело долбиться в запертую дверь. Под их яростным напором тонкий пластик начинает буквально ходить ходуном.

Вещь скалит зубы и угрожающе щетинится.

— Что случилось? — в коридор выходит бледный как смерть Петрополус, и при виде забаррикадированной двери его лицо мгновенно теряет последние краски, становясь белее снега. — Черт… Много их там?

— Слишком много, — с досадой отзывается Торп, опасливо покосившись в сторону окна. — У нас почти нет патронов. Не знаю, как долго продержится дверь. Как Энид?

— Схватки учащаются, — благоверный блондинки тяжело вздыхает и ниже надвигает на лоб свою идиотскую синюю шапку. — Бьянка сказала, что раскрытие примерно восемь сантиметров. Вроде как это уже много…

Не желая вникать в тонкости процесса, я распахиваю дверь ближайшего кабинета и проверяю все окна — но проклятые твари рассредоточились вокруг всего здания. Захватили нас в смертоносное кольцо, как стая голодных шакалов. Обхожу кабинет за кабинетом, но с каждым новым осмотром шансы выбраться отсюда живыми неизбежно тают.

Мертвецов слишком много, и они повсюду.

Нам не успеть добежать до машин — не говоря уж о том, что Синклер после родов вообще не сможет быстро передвигаться.

Oh merda. Трижды. Десятикратно.

В последнем кабинете я усаживаюсь прямо на пол, привалившись спиной к белой стене.

Руки бьёт мелкой дрожью от холода — насквозь мокрая одежда неприятно липнет к телу, и я машинально кутаюсь в тонкую джинсовку хренова героя. Но это практически не помогает. Холод буквально пробирает до костей. Если каким-то невероятным чудом нам повезёт здесь уцелеть, я точно свалюсь с температурой.

Блондинка продолжает вопить от боли на заднем плане, срывая голос до хрипоты.

Хмурое небо продолжает извергать ослепительные молнии и тонны воды.

Я продолжаю сидеть на грязном кафельном полу, дрожа всем телом от мерзкого холода и тщетно пытаясь придумать план спасения.

Так проходит час.

Может быть, два.

Или даже три.

Сложно сказать точно — часов у меня нет, а интуитивное ощущение времени стирается перед лицом неотвратимой гибели. Старуха с косой в очередной раз занесла над нами костлявую руку — и теперь мы вряд ли сможем её перехитрить.

Мой взгляд невольно падает на брошенный рядом автомат. Семи патронов не хватит, чтобы отбиться от кровожадного стада… Но их хватит на нас. Чтобы успеть расстаться с жизнью прежде, чем мерзкие заживо гниющие твари начнут рвать нам глотки.

Похоже, план всё-таки есть.

Не спасения. Но избавления.

Интересно, о чём должен думать человек на смертном одре? Вспоминать о былом или же жалеть об упущенном? О чём подумал мой брат за мгновение до того, как на его горле сомкнулись зубы кровожадной твари? И успел ли он вообще о чём-то подумать?

Не знаю. Никогда прежде не рассуждала на эту тему. Даже тогда, когда бесцельное и бесконечное скитание по выжженной мёртвой земле осточертело мне до тошноты, у меня не возникало мыслей пустить себе пулю в лоб.

Черт знает, почему.

Ведь это было самым простым и логичным решением — на заре эпидемии так поступали очень многие отчаявшиеся.

Наверное, всему виной было моё природное неискоренимое упрямство — я никогда не искала лёгких путей и никогда не плыла по течению, будучи твёрдо убеждённой, что человек сам вершит свою судьбу.