Путь в космос

Г о р е л о в. Какой там романтический порыв! Скорее наивная проза. И вспоминать-то не хочется.

В р а ч. Расскажите, Алексей Павлович.

А г е е в. Хотите, я? Случилось это еще в шестьдесят четвертом году, когда Алешка курсантом был и в отпуск домой приехал… В провинциальном городишке тогда вдруг узнают, что Гагарин у них проездом будет. Весь народ, естественно, к центральной площади потянулся. А там церквушка неподалеку, на ней колокола малинового звона… Все шло как по нотам…

Г о р е л о в. Нет, уж лучше я сам, а то этот мастер художественного слова такое подзагнет… В общем, хлеб-соль Юрию Алексеевичу преподнесли и прочее. Но только наш предисполкома рот открыл, чтобы речь толкнуть, колокола нашей церквушки как рванут! Гагарин спрашивает: «По какому это поводу? Может, сегодня Никола летний какой-нибудь выдался?» Наш предисполкома растерялся и успел только на ухо ему прошептать: «Это церковники в вашу честь». — «В мою? — удивился Гагарин. — Вот дают!» Гагарин хохочет, кругом все хохочут, колокола во всю моченьку ревут… Так без речей и уехали.

А г е е в. Потому Алешка с письмом к нему и не успел пробиться.

Ш у м и л о в. С каким письмом?

А г е е в. Заявление черкнул: «Возьмите меня в космонавты».

В р а ч. Жаль, что не успели, Алексей Павлович.

Г о р е л о в. Если бы не эта нелепая катастрофа!

В р а ч. Еще бы раз попытались?

Г о р е л о в (твердо). Да. Потому что попасть в космос — цель моей жизни.

А г е е в. Смотри ты, Алеша хороший, все рассчитал точненько…

Г о р е л о в. Ты все шутишь, Агеев, но скажи: должна у человека быть главная цель в жизни, заветная мечта?

В р а ч. Конечно, Алексей Павлович. Вы правы. (Встает, смотрит на часы.) А теперь отдыхать. (Шумилову и Агееву.) И вам тоже.

Горелов ложится на кровать, закрывается одеялом. Врач, Шумилов и Агеев направляются к выходу.

Ш у м и л о в (тихо). Ну как он?

В р а ч (улыбаясь). Как видите, летальный исход исключается.

А г е е в. А как летательный?

В р а ч. Думаю, все будет в порядке.

Входит С а н и т а р к а.

Арина Семеновна, сегодня больше никаких посещений.

Врач, Шумилов и Агеев уходят. Санитарка садится у двери. Через некоторое время входит К р е т о в а.

С а н и т а р к а (механически). Сегодня никаких посещений. (Шепотом.) Вы к кому?

К р е т о в а. К Горелову.

С а н и т а р к а. Нельзя, голубушка. К нему не велено никого пропускать. Идите, идите…

К р е т о в а. Арина Семеновна…

С а н и т а р к а. Сегодня никаких… (Тихо.) Откуда мое имя знаешь?

К р е т о в а. Я о вас почти все знаю.

С а н и т а р к а. Будто уж я так…

К р е т о в а. У вас двое детей. Сын пограничник. Верно? А как дела у дочки? Нашла золото?

С а н и т а р к а. Вроде бы ищет…

К р е т о в а. Не ищет, а нашла.

С а н и т а р к а. Ишь ты! Даже я этого не знаю, а ты так прытко шпаришь.

К р е т о в а. И еще, Арина Семеновна, я знаю, что вы до смерти любите сливочные тянучки, предпочитаете их «мишкам» и трюфелям. Так?

С а н и т а р к а. Вот уж истинно! Просто млею перед ними.

К р е т о в а. А посему держите, Арина Семеновна, этот небольшой презент, а я остаюсь здесь. Он же меня давно ждет, Алеша Горелов.

С а н и т а р к а. Э-э, милая! А если врач?

К р е т о в а. Дадите знать. Два стука в дверь — и я немедленно улетучиваюсь.

С а н и т а р к а. Ну и девка! Ураган, а не девка. (Уходит, слышен только ее голос.) Сегодня никаких посещений.

Г о р е л о в. Откуда вы, прелестное созданье?

К р е т о в а. Стыдитесь, товарищ Горелов. Все только и говорят о вас — скромный, деликатный с представительницами слабого пола, и вдруг такая фривольность в обращении к девушке, которую вы видите впервые, которая пришла к вам с самыми чистыми помыслами.

Г о р е л о в. Вы говорите — впервые? А я только что слышал, как вы отрекомендовались нашей нянечке моей старой знакомой и даже назвали меня Алешей. В нашем поселке Взлетный я вас что-то не примечал.

К р е т о в а. Это был всего-навсего тактический маневр, облегчающий атаку.

Г о р е л о в. Атаку? Вы хотите меня атаковать? Известно, что атакуют только противника. А я, как видите, противник уже поверженный. Госпитальная койка.

К р е т о в а. Алексей Павлович, вы меня неправильно поняли. Атака — это в переносном смысле. Эта атака, от которой зависит моя судьба, мое журналистское реноме и в особенности завтрашний номер нашей газеты, которую вы, надеюсь, читаете, которая гремит на весь мир, которая…

Г о р е л о в. Подождите, подождите, у меня в ушах запестрело от этого бесчисленного употребления слова «который».

К р е т о в а. Правда? Вот и опять сорвалась. Сколько раз мне говорил на летучке главный редактор… Знаете, что он говорил?

Г о р е л о в. Нет, разумеется.

К р е т о в а. Он говорил: «Электрона… это мое имя… ты была бы великой журналисткой, если бы отучилась употреблять слово «который». Ты бы тогда стала писать лучше самой мадам Жорж Санд».

Г о р е л о в. Возможно, он прав, ваш редактор.

К р е т о в а. Да, но он говорил и другое.

Г о р е л о в. Что же, если не секрет?

К р е т о в а. Он говорил: «Когда-то твоя бедная мама, решив шагать в ногу с веком, нарекла тебя Электроной. Она не ошиблась в одном: в тебе действительно заложена электронная энергия. Каждая твоя информация равносильна взрыву атомной бомбы». Мое отчество — Ивановна.

Г о р е л о в. Электрона Ивановна, а вы меня развеселили. Ваше воздействие сильнее всех пилюль, призванных, по мнению врачей, придать мне бодрость.