Путь воина: Неофит

Гордей вспомнил Маженну с окровавленным мечом, улыбнулся тепло. За долгих три месяца она ещё немного подросла, округлилась и похорошела. Если бы не её отчаянная храбрость это его тело, а не того стражника, остывало бы сейчас в подвале на камнях храмового ледника. Любомир такой идиот, что бросил Маженну ради сокровищ вдовы бандита. Гордей тряхнул головой отгоняя навязчивые воспоминания о сытной и тихой жизни на хуторе у Арины. Он устал, он голоден, он изранен. Если он позволит себе расслабиться хоть на миг его поймают. Люди из его же деревни охотиться на него. А эти пришлые с Зимовитом бросят юношу в клетку, как дикого зверя. Теперь Гордей твёрдо знал, что никто в Белых Липах не придёт на помощь одинокому оборванцу без семьи и дома, никто не заступиться за сироту. Да, он знал, что его дом превратился в горькое пепелище, он видел погребальный камень у корней высокой сосны во дворе, он прикасался к землице могильного холма, под которым покоилось тело его непутёвого отца. А когда он произнёс "последнее прости" месту прежде бывшему его домом и отправился в храм Даждьбога за советом и помощью, что он получил?! Предательство! Кругом одно сплошное предательство. Гордей теперь знал, что осиротел дважды — от него отказалась община Белых Лип.

Первый день и второй, и третий, без продыху, жители Белых Лип лазали по горам. От их криков, топота и шума поднимались и птица, и зверь, вот только Гордея так и на поймали. Лиходей словно сквозь землю провалился и среди людей пошёл уверенный слух, что Гордей вовсе не человек, а злобный дух восставший из могилы или, того хуже, — демон посланный Чернобогом что бы извести деревню. Люди роптали, не желали выходить на поиски до рассвета и спешили вернуться по домам до заката.

Людей уже не прельщало обещанное князевым слугою золото. А Зимовитов посланник, дознаватель Ронья, лютовал и пил брагу, обещая высечь каждого, кто откажется участвовать в облаве. Только Берендей, да Маженна хранили молчание и никак не показывали своих истинных чувств.

Поздним вечером третьего дня, когда Маженна возвращалась в храм, её окликнула Ивека:

— Маженна, дочка, подойди! — старуха поманила девушку толстым пальцем украшенным массивным серебряным перстнем.

— Да, матушка. — смиренно подошла Маженна.

Ивека ухватила девушку за руку и, пристально глядя той в глаза, спросила:

— Что будешь делать если Любомир погиб? Я всё равно буду относиться к тебе как к невестке. Ты ведь моя невестка, не так ли? Да?

— Да.

— Хорошо, большое облегчение это слышать. Не хорошо оставлять тебя в храме, когда там теперь столько одиноких мужчин поселилось, да к тому же солдат. Верно? Будешь теперь жить вместе со мною и Рыськой.

— Но как же дядюшка Берендей?

— А что Берендей, он волхв, ему юная девка не нужна. Я научу тебя прясть и вязать, идём, дочка. Сегодня ты будешь ночевать у меня в комнате. Согласна?

— Согласна. — не смея перечить пролепетала Маженна и поплелась за Ивекой к её дому.

Это был просторный дом, с покатой крышей из черепицы, большим скотным двором и фруктовым садом. Каждый год Ивека нанимала батраков, что бы те следили за её хозяйством: поили-кормили скотину, рыхлили грядки на огороде, собирали спелые плоды в саду.

В доме старосты было четыре просторные комнаты, отдельная кухня, ледник в подполе много разных солений и маринадов. Ивека всегда, даже в голодные для Белых Лип годы не в чём себе не отказывала. Предложение Любомира стать его женой было для сиротки Маженны, истинным подарком судьбы. Конечно, Маженна не могла отказать Ивеке, когда та, так любезно, предложила девушке кров и стол в своём доме.

Сразу за воротами раскинулся фруктовый сад. Около дома Ивеки был вырыт колодец и даже своя банька была. Это было удобно, ведь остальные жители деревни посещали общую большую баню у реки.

Когда женщины шли через сад, мимо баньки, их окликнул из темноты знакомый, хрипловатый голос:

— Матушка Ивека!

Старуха громко охнула от испуга, подалась назад, к Маженне.

— Гордей? — удивлённо прошептала она побелевшими губами. — Что тебе здесь нужно?

Парень ответил не сразу, бросился к бадье. Та ещё с утра была наполнена свежей водой из колодца. Зачерпнув ковшом нагретой за день солнечными лучами воды, Гордей начал жадно пить. Маженна едва заметно улыбнулась: Гордея мучала жажда и пил он шумно, фыркая, как конь. Но юноше сейчас было наплевать на приличия, он валился с ног от усталости. Маженна увидела, что ноги Гордея сбиты в кровь, в волосах запутались репяхи, а одежда настолько грязна, что такую и за три раза не отстираешь.

Утолив жажду, Гордей поднялся с колен:

— Послушай меня Ивека, твой сын жив. Ничего дурного с ним не случилось. Не зови людей, я пришёл сюда, только что бы сказать тебе это.

— Любомир жив. — не веря своим ушам повторила за Гордеем Ивека.

— Но тогда где же он? — воскликнула Маженна.

— Я не знаю. — покачал головою Гордей. — Но он жив — это правда!

— Тогда чем он занят? Почему не вернулся домой?

Гордей бросил виноватый взгляд на Маженну, потом поспешил опустить глаза.

— Я… Я не могу тебе этого сказать. Я сказал всё, что мог, а теперь должен идти дальше.

Гордей попытался уйти, но Ивека встала у него на пути.

— Не спеши. Разве ты не голоден?

— Шутишь? Я не ел несколько дней. Меня гнали по горам и долам, как зверя те кого я считал земляками. как же я ненавижу эту деревню!

— Бедный, Гордей! Тогда я принесу тебе поесть, сейчас что-нибудь соображу. — участливо предложила Ивека. — Не бойся, стражники сюда не заглянут, а ты пока иди в баньку, помойся, а то от тебя и правда смердит хуже чем от дикого кабана.

— Благодарю! — в горле у Гордея поднялся комок невыплаканных слёз, он схватил руку Ивеки и жарко поцеловал её.

Ивека вздрогнула, будто прикоснулась к чешуе гадюки, но виду не подала.

— Ну-ну! Хватит, хватит. Маженна затопи баньку, помоги Гордею помыться, пока я занимаюсь едой.

Староста поспешила к дому. Вскоре она вернулась принеся крынку ледяного кваса, половину пшеничного хлеба и солоноватый овечий сыр.

— Можешь заночевать сегодня в предбаннике. — предложила Ивека. — Отдохни до рассвета, Гордей, а я помолюсь, что бы боги сжалились над тобою.

Поблагодарив за еду и гостеприимство Гордей остался наедине с Маженной.

Гордей быстро расправился с едой, она была такая вкусная после долгих и голодных дней скитаний, что юноша пожалел, что Ивека не принесла в двое больше. Подкрепившись, Гордей зашел в предбанник. Пока Маженна носила из колодца воду для купания, юноша положил на лавку меч и стал снимать с тела рубище, в которое от долгих мытарств и скитаний превратилась его одежда.

В бане у Ивеки было просторно, приятно пахло кедровой доской. На стенах висели дубовые и берёзовые веники, ковши и шайки, на полу постелены домотканые половики, в горшках на полке стояло пастообразное серое мыло. Это мыло варили здесь же в его деревни, добавляя собранный высоко в горах, застывший черными слезами на склонах, вулканический пепел. Гордей помнил, как оно жжётся и обильно пениться, когда натираешь им кожу. Рядом с горшками лежала новая, связанная из тонкого лыка, мочала.

Маженна уже закончила с растопкой, размочила берёзовый веник, достала с полки стопку чистых полотенец. Гордей вошел в парную и его сразу окутал исцеляющий жар. Плеснул на раскалённые камни водою и крепко притворив за собою дверь, что бы не выпустить драгоценное тепло.

В ожидании Гордея, девушка присела на лавку, на самый краюшек, подальше от меча. И как ей хватило смелости взять его в руки, там у храма?! Маженна тихонько вздохнула. Ей очень хотелось побольше узнать о судьбе Любомира и она решила подождать, пока Гордей попарится, а после выпытать из него правду.