Путь

Ильсид веско произнёс эти слова, заложив руки за спину, и снова замолчал, как бы подчёркивая их вес и значимость. Доктор воспользовался паузой.

— Ну, вот давайте по-другому попробую спросить. Я понимаю, что путь у каждого свой, и его не описать. Но как, скажите мне, Ринат Мансурович, — продолжил Саня, — как вы тогда понимаете, что сбились с пути? Если путь не описать, как вы говорите, то, как его понять?

— Погоди, — Ильсид пригладил бородку и задумчиво посмотрел на него. Секунд через тридцать он спросил:

— Скажи мне, Шуран, тебе раньше нравилось ежедневно шлёпать на нелюбиму работу? Вспомни, что ты в то время чухал* (чувствовал)? — задал он короткий вопрос.

Саша наморщил лоб, вспоминая эти монотонные будни, ни к чему не приводящие, никуда не ведущие. Как он, действительно, топал на работу под низким небом и февральским дождём. Как однажды поскользнулся в зимне-весенней грязи, упал прямо в лужу, выронил туда же документы. Как через силу, через холод еле отапливаемого помещения, где жил, заставлял себя вставать по утрам. Как в одиночестве жевал холодный завтрак за кухонным столом. Вспомнил такие же скучные вечера с невкусным ужином, остывающий интерес к работе, ежедневную жвачку рутины. Вспомнил вонь в квартире. Брюзжание управдома, порицания на работе, бессмысленные опыты…

Такой была его жизнь, пока в неё не начал вторгаться алкоголь — тогда она стала ярче, но пошла под уклон. И поскакали мысли по кругу: зачем уходить на работу, зачем возвращаться с неё? Работа днём, отдых от неё — ночью. Без денег, без смысла и удовольствия. Он много раз хотел что-то изменить, но прошло несколько лет, прежде чем на самом деле что-то поменялось. Это случилось тогда, когда он по ошибке поехал на конференцию «Две двойки». А если бы не поехал?

Он аж вздрогнул.

— Я помню — это неприятные ощущения, — ответил Шуран.

Ильсид кивнул, подняв брови, мол, ну, давай думай дальше, развивай мысль.

— И что? При чём тут ощущения? — криво улыбнулся Доктор.

— Паршивое дело всегда неприятно, как его не назови, Шуран. У кого мысля смурная, у того и всё в сраму. А жись — что такое? Это процесс, тебе ли не знать, учёному человеку? И тут сам решашь, какой она будет. Хошь — муторной, хошь — отрадной. Могёшь гордиться тем, что делашь, а могёшь презирать. Решай сам. Помни токмо, что дни пролетают быстро — чем больше тянешь, тем меньше времени успеть перевести с минуса на плюс.

— То есть… то есть вы хотите сказать, что жизнь нужно научиться не только понимать, но ещё и… чувствовать?

Ринат Мансурович скорчил забавную физиономию, пригладил бородку жестом старого китайского монаха и важным голосом произнёс:

— Мне больше нечему учить тебя, ученик. Теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Всему остальному тебе научат враги.

***

Саша проснулся от того, что его будила Бо.

— Стучатся, Саша!

— Кто? Куда?

— В дверь!

— Кто там?

— Не знаю я!

— Ща, погоди-ка!

Саша вскочил, еле продирая глаза, накинул шорты и ринулся к двери, захватив по дороге кухонный нож.

— Кто там? — крикнул он в домофон.

— Это я — Мирон!

— Ты чего в такую пору?

— Открывай, Саня, там дорогу заваливают!

Доктор махом распахнул дверь, сунув нож в карман куртки, висевшей возле стены.

— Кто, где? Что случилось?

Мирон влетел, запыхавшись, сел на лавку и тут же сбивчиво принялся докладывать.

— Короче, я сегодня ночью решил заночевать у Изи в «Израэль Хэндсе», новой харчевне, которая прямо возле моста под Путём. Как выезжаешь и сразу направо…

— Я знаю, где это, — прервал Саня. — И что дальше?

— Короче, шум среди ночи. Я на улицу выбегаю, а там два грузовика подъехали и вывалили две кучи щебня прямо у переезда, поперёк дороги. Я к ним. Чего, кричу, творите, демоны! А они мне в ответ мычат, что типа решение суда выполняют. Главный выскочил, бумажки какие-то показывает. Я ему в ответку ору, чтобы он ими подтёрся и обратно загружал, что вывалил. Тот, короче, перепугался, говорит, что они люди подневольные, и уже утром приставы приедут проверять работу, а они, начиная с ноля часов одной минуты сегодняшнего дня, обязаны засыпать путь. И бумажкой своей машет!

— Кто машет-то?

— Бригадир ихний.

— Чем машет?

— Исполнительный лист какой-то на решение суда. Засыпать проезд под мостом.

— Гамота тебя за ногу! Бо! Бо! — прикрикнул он, но та уже выскочила в гостиную, одеваясь на ходу. — Бо, срочно собираем малый совет. Мне нужен Юсуф, мне нужен Оливер и вы двое. В темпе нужно решать, что делать. Говорил мне Ильсид, что нужно сразу ждать ответки! — хлопнул Доктор себя по лбу. — Малака ты, стоеросовая!

*

Через час все были в сборе. Александр как раз успел кое-что обдумать.

— Так, Юсуф, ты езжай на Ганзейский Двор, узнай всё, что можно предпринять. Бо считает, что твоё место именно там — поближе к чиновникам, подальше от криминала. Не против? Сможешь?

— Саша! Конечно! Не против! Всеми руками — за! Постараюсь оправдать доверие…

— Хорошо, Юсуф, давай докажешь делами, а лирику оставишь на потом!

Александр вгляделся ему в глаза и повернулся к следующему.

— Мирон, ты езжай обратно на дорогу, к мосту, постарайся придумать, как остановить их настолько, насколько сможешь. Бумаги возьми, разрешение на строительство и прочее. Если не сможешь приставов переубедить, то соглашайся с ними, гривой кивай, но водителей и этого бригадира предупреди: пусть разгружают, но не на дороге, а рядом. Знаешь, там, как из-под моста выезжаешь, напротив харчевни, сбоку овраг? Я думал, потом его засыпать, парковку сделать. Так вот, пускай там выгружают. Понятно, что это ненадолго, приставы быстро просекут, но хотя бы какое-то время выгадаем. Сможешь?

— Думаю, да. Убеждать-то я мастак!

— Замечательно! Олли, малака, ну и видок у тебя!

— Прости, босс, — выдохнул перегаром Оливер, действительно выглядевший и пахнувший отвратительно.

— Бо простит, а мне некогда, — деловито ответил Саня. — Давай беги в ванную, приводи себя в порядок, бритву одноразовую и мыло там найдёшь. Я тебе дам свою одёжку, переоденешься в чистое. Поешь, кофе выпьешь, в чувство придёшь и следом за Мироном — будешь помогать ему уговаривать водителей не сыпать соль на рану.