Путь
Шрифт:
Как и следовало ожидать, он пришёл в ликей пораньше и добрых полчаса ждал в рассветной тишине прихода уборщицы. На работе он пытался что-то поделать, но безуспешно — хорошо хоть, что по понедельникам у него не было лекций. Помучавшись до вечера, он понуро поморосил к другу.
**
Купив по дороге четыре пинты пива, вскоре он уже стучал в дверь Юджа. Тот, как всегда, открыл только минуты через две.
— Дрочишь ты все время что ли? Никогда сразу дверь не открываешь, — почему-то раздраженно буркнул Алекс с порога, стряхнул с волос морось, и протянул ему пакет. — Держи, я пивасика принес.
— Здорова! — ответил Юдж, впуская. — Заходи, коль не шутишь.
— Да какие уж тут шутки, — снял обувь Алекс и направился
— Пишу вот… задумался, музыка играет, наушники, — оправдывался Юджин.
— Господь дал тебе крайнюю плоть, но ты решил открыть сыромятню. Ладно-ладно, рукоблудничай себе на здоровье, — не слушая его, махнул рукой Алекс и сел на диван, пока Юдж доставал из мини-холодильника пельмени и молоко, заталкивая туда пиво. — Значит не помирился со своей? — он огляделся. — Опять быка включил* (заупрямился) и не извиняешься? С Кулаковой по новой?* (онанируешь)
— Да пошёл ты в хер дырявый, — вдруг вспылил друг. — Не спрашивай лучше ни о чём. Сам знаешь, у неё одна песня — денег нет, как с тобой жить и детей от тебя заводить?
— А ты что?
— Ничего. Сижу вот, стихи пишу.
— Ну, а что она?
— А она ушла, — раздражённо ответил Юдж, — Алек, чего ты до меня докопался?
— Да ты просто малака!
— Чего это я малака?
— Потому что ерундой занимаешься. Женщина же не молодеет с годами, ей семью нужно, а ты калякаешь себе в стол какую-то писанину. Кто её читать будет, Юдж, я тебе как другу говорю, кому она даром нужна? У тебя такая симпотная деваха — добрая, хорошая, а ты…
— Да ты меня-то пойми, Алек, — морщился Юдж. — Она пилит меня всё время, семь дней в неделю, а я наушники надену и пишу, пойми меня, пишу! Я словно и живу только в этот момент, а потом снова оказываюсь в этой серости будней. Мне самому с собой хорошо, наедине, но и её я не могу отпустить, люблю потому что. Просто… я понять что-то хочу, разобраться в жизни и, когда я пишу, то мне кажется, — неуверенно замялся он, — что у меня получается разобраться.
— Да в чём ты разобрался, Юдж? — Алек плюхнулся в старенькое кресло. — Ну-ка, скажи мне? Ты посмотри, где ты и как ты? Я, конечно, не лучше, но я-то холостой, а у тебя девушка, и ей хочется жить красиво. А что ты ей можешь дать, Юджин? Оглянись вокруг, — усмехнулся Алек, поганя всё вокруг своим настроением, но, заметив обиженное лицо друга, тут же воспринял его эмоции микродвижениями своего лица и с извиняющей интонацией произнёс, — Ну ладно, друг, ладно, не лезу я в вашу личную жизнь. Извини, Юдж, если задел словом, просто плохо мне, давай лучше пива уже бухнем.
— А что такое? — тут же простил друг. — Кстати, поведай, где ты сегодня был, Алек, человек с мутными глазами? — достал из холодильника две бутылки пива и сел на мягкий диван Юдж.
— О-хо-хо! Устраивайся поудобней, дружок, ты такого ещё не слышал, — с ковбойской усталостью произнёс Александр, открыл бутылочку сначала другу, потом себе и не спеша рассказал большую часть истории Юджину, исключая упоминания Аттала, конечно, а тот внимательно слушал, попивая пиво и удивлённо качая головой. Алекс что-то ещё долго бы рассказывал, ведая о своих злоключениях, приключениях и огорчениях, но в конце третьей бутылки почувствовал облегчение в теле, получив взамен сильную вялость и апатию. Никакого желания поддерживать разговор не стало, поэтому он сделал ход конём и попросил Юджа почитать стихи. Тот сначала отнекивался, но потом сдался и очень мягко и немного устало прочитал что-то личное:
Уходя, не прощайся словами, ведь слова — это лишняя пыль,
Всё проходит, вода точит камень, каждый миг превращается в быль.
И не слушай обид и упрёков, и не нужно чего-то в ответ:
Всё забудется. Всё. Понемногу. Через год. Через несколько лет.
Уходя, расставайся без фальши — оттолкнувшись от самого дна,
Ты придумаешь, что будет дальше.
И пойдёшь в это дальше одна.
Когда он закончил, Алекс спал.
***
Месяц прошёл как в мутном сне. Это были тяжёлые семьсот часов, во всех смыслах этого слова — он чувствовал, как втрескался в Алису по уши, просто не мог думать ни о ком и ни о чём другом, кроме неё. Она чудилась ему во встречных девушках, он вздрагивал, когда слышал похожий голос или видел очертания лица, напоминающие о ней, её образ приходил к нему во сне ночами. Алиса была на страницах книг, которые он читал и в музыке, что слышалась порой. Приближался сезон сессий, но Александр настолько потерялся, что не вошёл ни в один из экзаменационных советов с двойным окладом, он просто забыл об этом, а на работе целыми днями шатался и бесцельно пил кофе. Для вида он смеялся со всеми и в эти минуты даже немного отогревался душой, но всё равно съедала Шурика тоска-печаль.
У него обострился тот самый дофаминовый передоз, что будоражит несчастные мозги любого влюблённого. Помимо повышенной возбудимости и страстного желания, повышенный дофамин давал и побочки, выраженные в падении количества серотонина. В такие минуты Алекс становился беспокойным, неуверенным, раздражительным, невнимательным, зато острее чувствовал любую боль — как физическую, так и душевную, просто потому что оба эти чувства завязаны на серотонине и даже обрабатываются по соседству.
Влюблённость — не что иное, как рост содержания дофамина в стриатуме. Следствием этого становится сильная концентрация на том предмете, даже при воспоминании о котором повышается приток этого приятного медиатора. По тому же принципу, кстати, работают человеческие пристрастия: мы фокусируемся на них, они становятся важнее всего на свете, мешая лобным долям размышлять трезво. Многое теряет свою цену — дружба, родители, образование.
Иногда влюблённость перерастает в депрессию, поскольку в состоянии пониженного серотонина и повышенного дофамина мы становимся ранимы — ревнуем, обижаемся, грустим. Кажется, что мир несправедлив, всё против нас, и жизнь погружается в болото меланхолии. Мы легко вступаем в конфликты, отчего, кстати, нередко между вчерашними пылкими влюблёнными вскипают бешеные ссоры из-за безобидной шутки.
Вот такое безрадостное состояние царило и в душе у Алекса. Он бесконечно вспоминал Алису, он только о ней и мечтал, и даже понимая суть электрохимических процессов у себя в голове, не пытался с этим абсолютно ничего поделать.
Боялся ли он Кащея? Да он про него просто не вспоминал вообще, не до того как-то было. Да и Наташка теперь его совершенно не прельщала. Алекс просто видел в ней говорящего человека и ни чувствовал к ней абсолютно ничего. Она не раз надевала свой самый откровенный наряд с настолько глубоким декольте, что видны были ареолы сосков. Падали все мужики в ликее, особенно учащиеся юноши. Даже женщины с откровенной завистью таращились на её шикарный бюст, шипя вслед бессильные ругательства, а всё потому, что старшему проректору такой вид сотрудницы ужасно нравился. Короче говоря, никто не оставался равнодушным. Кроме Александра.
В его мыслях была только она — Алиса. Алиса. Алиса.
Сколько раз он порывался съездить к ней, но всегда останавливал себя. Ну как он, в конце концов, покатит к её дому — на велике? Может, ещё короткие штанишки наденет? Подумывал одолжить мобиль, но, малака такая, не у кого. Да и вообще, что он может дать дочери богатейшего человека полиса? Двадцать метров квартирёшки да скромную зарплату преподавателя? Кто он в это мире? Что он в нём делает? Да и вообще, нужно ли задавать себе такие вопросы или лучше попытаться смириться? Алекс не знал правильного ответа, и от этого настроение нашего героя падало всё ниже, хотя, признаться, ни на какого героя он никак не был похож — и Александр это прекрасно понимал! Жилось ему тяжко настолько, что и жить-то, собственно, не хотелось. Лишать себя жизни, пожалуй, нет, но вот уснуть и не проснуться, это, наверное — вполне. Его обессиливала опустошённость, особенно рано утром и поздно вечером.