Путешественник из ниоткуда

Я невольно дотронулся до синяка на лбу. Синяк остался мне на память от соприкосновения с чемоданом обаятельной мадемуазель Плесси. Сегодня, впрочем, он болел гораздо меньше. А Ряжский меж тем продолжал рассказывать, каким сокровищем является Изабель Плесси. Она явно ему понравилась, что, впрочем, неудивительно: Ряжскому нравились все женщины, без исключения.

– Когда вы на ней женитесь? – осведомился исправник.

У меня возникло такое чувство, будто меня снова стукнули по голове чемоданом.

– Что?!

– Нехорошо, голубчик, – укоризненно молвил Григорий Никанорович. – Весь город знает, что вы поселились вместе с ней.

Я вспыхнул. Вчера, когда мы вернулись в N, Изабель заявила, что ни за что не потерпит, чтобы я оставался в доме, который пытались ограбить, и настояла на том, чтобы я перебрался в «Уголок для проезжающих».

– Если с вами что-нибудь случится, Аполлинер, я не переживу! – воскликнула она.

Мне и самому не слишком хотелось возвращаться в разоренную квартиру, так что я собрал свои вещи и занял номер по соседству с мадемуазель Плесси. Но, похоже, мой шаг был истолкован местными сплетниками как предложение ей руки и сердца.

– Григорий Никанорович... – начал я.

Но начальник остановил меня властным движением руки:

– Ни слова больше, голубчик! Вы же знаете, я по натуре не любитель совать нос в чужие дела, но посудите сами: вы всюду с ней, вас постоянно видят вместе... Нехорошо компрометировать бедную девушку, нехорошо!

– Она вовсе не бедная, – огрызнулся я.

– Тем более, – легко согласился исправник, – тем более. Женитесь, остепенитесь... Жизнь без заботы о хлебе насущном имеет иное качество, знаете ли. Она от вас без ума, что видно невооруженным взглядом. Ну-с... – Он бросил беглый взгляд на часы. – Простите великодушно, Аполлинарий Евграфович, но не хотелось бы опаздывать к началу венчания. Я же все-таки гость...

– Баронесса Корф тоже будет на свадьбе? – спросил я.

– Что? – Григорий Никанорович кашлянул. – Да, она обещала быть, если дела позволят. Мы тут, знаете ли, все ищем тело шпиона... обыскались уже, прямо скажем. Как сквозь землю провалился, паршивец! – Ряжский приосанился и поправил «Станислава» на шее. Для столь торжественного случая исправник облачился в парадный мундир, который наверняка должен был произвести неизгладимое впечатление на местных дам. – Но я вас, голубчик, убедительно прошу не беспокоить госпожу баронессу понапрасну. Все-таки воскресенье, да... Собачками занимаетесь?

– Какими собачками? – опешил я.

– Которые Жужу и Топси. Что, уже запамятовали? Кто-то ведь их убил, причем явно не дети. А?

Почему он так упорно хотел заставить меня заниматься столь никчемным делом? И тут у меня мелькнула догадка. Догадка, которая, окрепнув, превратилась в подозрение, а за подозрением последовал целый рой неприятнейших мыслей и соображений. Взять, к примеру, тот ключ, благодаря которому я вышел на след Стоянова, – ведь я нашел его неподалеку от камня, где сидел исправник. А его упорное нежелание принимать какие бы то ни было меры, когда я доложил ему об убитом пассажире? Что это, природная лень, просто нерадивость или... – или же нечто большее? А когда появилась баронесса Корф, он заметно запаниковал... Что, если это все неспроста? Что, если...

Однако даже воображение решительно отказывалось видеть благодушнейшего Григория Никаноровича членом немецко-австрийского заговора, ставившего своей целью ослабление нашей империи. Да, исправник сребролюбив и не слишком чист на руку, но, с одной стороны, не настолько же глуп, чтобы лезть в дела, участие в которых могло стоить ему большего, чем должностной выговор. Однако, ежели взглянуть с другой стороны...

Что, если я попросту его недооценивал? Что, если Ряжский каким-то образом связан с Леманном, или с Фридой Келлер, или с тем же Стояновым, или...

А Григорий Никанорович меж тем, не подозревая о крамольных мыслях, которые роились у меня в голове, обдернул обшлага, кашлянул начальственно, объявил, что ему пора идти, и вызвал лакея Федора, дабы тот проводил меня до дверей.

На улице было пыльно, шумно и весело. Я сделал десяток шагов в направлении «Уголка для проезжающих», где должен находиться ворчливый Аркадий, купленный эксцентричной француженкой вместе с его колымагой, но некстати мне пришли на ум намеки Ряжского, и я обозлился.

До Лепехина всего четыре версты, а оттуда до стариковского имения рукой подать. Вздор! Дойду пешком. И довольно пользоваться добротой мадемуазель Плесси. Надо дать ей понять, что мое расположение к ней чисто дружеское, и только. А то она уже наверняка бог весть что вбила себе в голову...

Кто-то окликнул меня, и я поднял голову. Навстречу шел секретарь Былинкин. Сегодня он вырядился сущим франтом и даже вдел в петлицу белую розу.

– А, Аполлинарий Евграфыч! Сердечно рад вас видеть!

И прежде чем я успел сослаться на неотложные дела, он уже приклеился ко мне и зашагал рядом, по пути угощая меня свежими городскими сплетнями. Прасковья Пантелевна так обиделась, что Веневитиновы не пригласили ее на свадьбу! А все дело в том, что она родственница Зацепина, бывшего управляющего, которого Андрей Петрович уволил, на прощание обозвав вором. Кстати, сам Зацепин недавно вернулся в N, Былинкин вчера его видел в трактире. Зацепин был зол, он ходил к Веневитиновым требовать, чтобы они ему заплатили, но те выставили его за дверь.

– С какой стати они должны ему платить? – спросил я.

– Как с какой? – удивился Былинкин. – Ходят слухи, что именно благодаря ему они сумели заполучить стариковское имение за полцены. На самом-то деле оно, конечно, стоит гораздо дороже, а благодаря Зацепину они так смогли опутать долгами прежнего владельца, что тот был рад его чуть ли не даром отдать. Хорошая получилась сделка, да только Андрей Петрович, когда все кончилось, не захотел отдавать Зацепину его долю. Мол, ты прежнего хозяина обманул и меня обмануть захочешь. Ну и выгнал его.

– Так Зацепину и надо, – равнодушно отозвался я.

Былинкин с любопытством покосился на меня.

– Ну не знаю, не знаю, может быть, вы и правы... А что новенького слыхать о том деле?

– О каком?

– Ну где пассажир погиб. Который вовсе не простой пассажир, а...

А, любезнейший Никита Егорыч, вот оно что! То-то ты не поленился тащиться за мной по жаре, да еще так преданно в глаза заглядываешь... Честное слово, неутомимость сплетников всегда поражала меня.

– О том деле я ничего не знаю, – как можно небрежнее ответил я. – Почему бы вам не справиться у баронессы Корф?