Путешествие из Нойкукова в Новосибирск(Повесть)
Шрифт:
Так Джони приобрел свой скипетр, но королем еще не стал. Однако, как правильно заметил старичок, у Джони все еще было впереди.
Но с тех пор этот почти Геркулес, этот еще не король каждый день отправлялся на лесную полянку. Ездил он туда на стареньком велосипеде: футболисты прогнали его со стадиона — нечего, мол, на футбольном поле ямки выбивать! А здесь, скрытый от людских глаз, Джони метал и метал, да так, что все живое разбегалось, а бабы, собиравшие в лесу хворост, вскоре стали всякие небылицы плести о сумасшедшем великане из Нойкукова. Так прошло два месяца, а когда начался третий, Джони Рабе с Розенштрассе стал окружным королем — или чемпионом округа. Это еще не много, но все-таки король!
Сперва-то его не хотели выпускать — сетки не было. Да и не с кем ему было состязаться — один же! Но не на того напали — неужто вся его тренировка
Довольно ему чистить и убирать свою ресторацию да одергивать смешной тренировочный костюм. Шутки ради он выжимает тяжелый стол для постоянных посетителей. Затем он отправится наверх и переоденется. Натянет брюки, сшитые у лучшего портного, английские ботинки, шотландский пуловер и куртку из мягкой коричневой кожи. Спустится в гараж, выкатит свой «польски-фиат» и отбудет в Росток обедать. Случается, что он и в Варнемюнде ездит. Джони Рабе человек состоятельный. Его питейное заведение — лучшее в Нойкукове. И весь доход ему одному — ни жены, ни детей. Время от времени он заводит себе подружку в Ростоке, но ни одной до сих пор не разрешал навещать его в Нойкукове, разве когда на лодке с ней катается. И ни одной еще не признался, что он единственный владелец ресторанчика. Для них он тренер, и все.
…Так Джони Рабе стал королем в районном масштабе, и почти в то же самое время пивная перешла в его руки. Родители умерли один за другим и оставили ему питейное заведение «Нойкуковер Хоф». Джони выдержал сроки траура, а затем поручил мастеру, маляру Брумму, нарисовать новую вывеску. Теперь на ней значилось: «Заходите к Рабе!» В какой-то книжке он прочитал — иногда ведь он и книги читал, — что в Берлине есть знаменитый ресторан того же названия, но в Нойкукове это мало кто знал, разве что книготорговец Альбрехт, аптекарь да священник. Они же первыми заказали постоянный столик у него. Остальные нойкуковцы не торопились, только приговаривали: «Свихнулся, что ли, этот Рабе?»
Не-е-ет, не свихнулся Джони. Он все хорошо обдумал. Он же решил стать молотометателем и хорошо знал, что метателю молота надо кушать, и хорошо кушать. А так как он к тому же знал, что ничему не обучен, кроме как стрелять и разливать пиво, то и решил зарабатывать свой хлеб ресторатором. А для этого ему надобен был клиент-посетитель. И такой, чтобы посидел немного и деньжат толику оставил. Потому он и приказал всю залу перекрасить и обставить так, как ни у кого другого. Начал он с вывески. Сняв старую, он не сразу новую повесил. Прежде всего он, заперев дверь, засучил рукава и чистил, и малевал, и лучшую посуду с чердака притащил, из комода матери достал все ее столовое белье, объездил все деревни и выменял у новых крестьян и управителей старых замков у кого старинное кресло, у кого замысловатую кружку, а один бургомистр подарил ему двадцать три рисунка, застекленные, в рамках, на которых были изображены всякие графы и господа в цилиндрах: они скакали по полям и лугам на разномастных лошадях с подвязанными хвостами.
— Забирай, парень, — сказал тогда бургомистр, — к чему нам все эти графья?
И Джони Рабе разукрасил свое заведение старинной посудой, скатертями, пивными кружками и «графьями». А когда все уже было готово, он прикрепил и вывеску, но дверей не отпирал, целую неделю не отпирал. «Совсем свихнулся!» — решили нойкуковцы. Но ни один из них не проходил мимо, не заглянув внутрь: «Что это там делается?» — но только так, ненароком, потому как нойкуковцы считают себя людьми нелюбопытными и соответственно этому должны себя соблюдать. А Джони, прикрепив вывеску, отправился к старому Брегенфельду — «Печатное дело. Брегенфельд и Геве» (Геве-то уже лет тридцать как помер) и за бутылкой тминной повел с печатником Брегенфельдом неторопливую беседу. В конце концов старый Брегенфельд, хлопнув Джони по плечу, достал из потайного ящика около сотни карточек твердого желтого картона и торжественно обещал
самым красивым шрифтом напечатать на них следующий текст:ПРИГЛАШЕНИЕ
«Многоуважаемый………….
Вы окажете мне великую честь, если совместно со своей уважаемой супругой прибудете на открытие полностью обновленного ресторана „Заходите к Рабе!“, Розенштрассе, 14, кое имеет быть 24 июня в 6 часов пополудни».
Ресторатор Иоганнес Рабе.
Джони-то хотел написать «состоится», но старый Брегенфельд настоял на «имеет быть». Впрочем, «состоится» или «имеет быть», а пригласительные карточки произвели в городе фурор, хотя хладнокровные нойкуковцы и виду не показали. Те из них, кто получил приглашение, восклицали: «Нет, вы поглядите только!», а остальные: «Говорили ж люди — свихнулся он!» Но это еще ничего не значило. Это ведь могло обратиться и признанием, но могло вылиться и в злорадство. Сам-то Джони ничуть не сомневался в успехе. Он-то был уверен, он-то знал, что делал, знал, что умел, и знал, что это было немало.
И снова Джони стал ездить в лес, часами метать молот. Прикладывая к земле длинную бельевую веревку, узлами разделенную на метры, он установил, что все чаще и чаще снаряд улетал за тридцать метров и однажды упал так далеко, что совсем немного оставалось до тридцати пяти. Тогда-то он и понял: все пойдет как надо. Да и весь вид его говорил об этом. Но только до того дня, когда до открытия «Заходите к Рабе!» осталась ровно неделя. В тот день почтальон принес ему небольшую посылочку и письмо от сухонького старичка. В посылочке Джони обнаружил новенький тренировочный костюм с гербом на груди и белыми буквами на спине. Гербом был косоглазый зубр, а из букв складывалось слово «Мекленбург». Еще до того, как распечатать письмо, Джони трясущимися руками натянул на себя тренировочный костюм. Оказалось, «будто сшит на него». Письмо было очень коротким:
«Дорогой друг Рабе!
С той же почтой посылаю тебе тренировочный костюм команды земли Мекленбург. Предназначен он для республиканских состязаний, которые состоятся в Берлине. Встречаемся 24 июня в 15 час. 00 мин. у здания театра в Шверине. В Берлин едем на автобусе. Не опаздывай, а то не поспеешь на состязания. Если у тебя обнаружится травма или болезнь, сообщи заблаговременно.
ФИЗКУЛЬТ-УРА!».
«Не может этого быть! — сказал себе Джони Рабе. — Невозможно! Я, наверное, неправильно прочитал». Однако все было правильно, двадцать четвертого июня в пятнадцать ноль-ноль. Когда он прочитал письмо в пятый раз, он упал на кровать и заревел. Давненько этого с ним не случалось, и сперва даже звучало как-то неуверенно. Но чем дальше, тем громче. В ту ночь впервые после большого перерыва ему приснился сон, в котором он видел, как буквы его имени делались все меньше и меньше и под конец уже ничего нельзя было прочитать… Все следующие дни до самого двадцать четвертого июня пролетели очень быстро. Оказывается, Джони Рабе придумал способ заставить их пролететь очень быстро. Каждое утро, поднявшись с постели, он вставал перед зеркалом и говорил себе: «Поеду вслед. Возьму да поеду вслед. Вот увидишь: двадцать пятого утром в шесть ноль-ноль выеду на велосипеде на Берлинское шоссе. Там много машин. Кто-нибудь меня подкинет. Так и сделаю! Только бы молот не забыть. Неизвестно, можно ли в Берлине молот напрокат взять».
После такой утренней молитвы он еще долго гримасничал перед зеркалом, непоколебимо веря в то, что ему наплел этот самый Джони Рабе. Плохо было только двадцать четвертого июня в пятнадцать ноль-ноль. Джони так и видел, как сухонький старичок вышагивает у остановки автобуса, как он закуривает одну «Унита» за другой, как достает свою обшарпанную «луковицу», как объясняет всей мекленбургской команде, что этот самый нойкуковский Рабе — парень что надо! Да, да! Мекленбург может положиться на него, но все, мол, сами знают, как нынче поезда ходят. Так что немного придется его подождать. Но такого парня стоит подождать.
Сколько они еще будут ждать? Полчаса? Час?
А когда стенные часы пробили четыре, Джони повязал свой кожаный фартук и спустился в залу, Джони Рабе — хозяин «Заходите к Рабе!».
И хозяин-ресторатор еще раз осмотрел своего помощника, нанятого на этот торжественный день, чист ли и опрятен? Проверил и в последний раз запасы светлого пива, неочищенного шнапса и молодого вина, темного пива, чистого шнапса и старого вина — немало побегал, прежде чем добыть его, — и занял свое место за стойкой.