Путешествие среди людей

– Ну, так это же здорово, раз с загадкой. Вам с ними еще сколько учиться… – она перевела дыхание. Слышно было, как она улыбнулась. – Впереди еще столько всего будет. Я даже завидую тебе сейчас. Еще твой дедушка говорил, что студенческие годы – лучшие годы. Будут, конечно, не хуже. Первые дети, первые квартиры, семья, кризисы, но это все не то. Студенческое – то, в общем. Дальше – хуже, словом, – она снова улыбнулась и замолчала.

– Да, я помню эти слова. Ты уже говорила мне, – я улыбнулся ей в ответ. – Я соскучился по тебе. Даже по твоим наставлениям. Хочется признать, что они не так уж и плохи были.

– Ого, даже по моим наставлениям? – рассмеялась она. – И много же ты уже выпил, а?

– Нет, мам, ты чего? Так, бокал пива. И то не весь.

– Ну, ладно тебе. В любом случае, не налегай – пузо появится.

– Да, мам, я помню-помню… Знаешь, пожалуй, лучше без наставлений.

Она лишь посмеялась мне в трубку. Добрый материнский смех. Ни один смех на свете не улыбнет тебя так, как ее.

– Но я очень тебя люблю, – добавил я напоследок. – Пожелай мне доброй ночи, и я пойду.

– И я тебя, милый мой. Конечно, иди. Доброй ночи, – она уже убрала телефон от уха, когда вспомнила о своем материнском долге. – Да, и вы в общагу-то собираетесь вообще? Время-то позднее уже.

– Да, мам, конечно собираемся, – естественно, я забыл о времени. – Мы уже собираемся. Я напишу тебе из комнаты, часа через… пол, ладно?

– Ладно, – и снова улыбка. – Доброй ночи, сынок.

***

Мы потерялись во времени и не знали, успеваем ли в общагу до комендантского часа. Нам хотелось продолжать – и мы продолжали. Стопка за стопкой, стакан за стаканом нас уносило из бара. Помещение стало расплываться и, в один момент, превратилось в мольберт, на котором каждый рисовал что-нибудь свое. Друг друга мы пока не знали, но выпитый алкоголь насыщал нас, позволяя нам раскрываться все глубже и глубже. Каждый мог быть каждым или никем вообще. Мы рисовали себя в глазах окружающих и были свободны в выборе красок.

Один из ребят рассказал мне, как сильно ему хотелось бы стать политиком. Не одним из тех проходимцев, притворявшихся людьми, а человеком, не потерявшим добро и любовь к людям. Он мечтал изменить в мире хоть что-нибудь. Любую пошлую, по его представлениям, деталь человечества. Я понимал его в этом, но мои грани пошлости были куда более размытым, нежели его. Он хотел просто помогать людям и выбрал лично свой путь, дарующий ему, по итогу пройденных испытаний, возможность влиять на мир. Но правда в том, что у каждого есть такие мысли. И мысли эти должны созревать в действия. Поэтому я был особенно рад, когда услышал от него подобное:

– Забавно, как сильно может звучать человек, не заинтересованный во внушении своей правды, – едва не показавшись мне трезвым, сказал Никита. – Ты сейчас стоишь передо мной, куришь и просто говоришь со мной. То есть, говоришь со мной. Просто… – трезвым он мне уже не казался. – То есть я хочу сказать, что ты вкладываешься в слова не только своей головой, но и сердцем. Ты по-настоящему слушал меня… Я всего лишь сказал тебе, что хотел бы стать кем-то важным в этой жизни, а ты начал говорить мне все эти вещи. Вещи, так нужные мне, чтобы быть тем, кем я хочу быть, а не мечтать собой стать. Я только что понял, что это не просто желания идейного подростка, а настоящая цель!

– Это не просто цель, мой друг. Это способно поглотить тебя всего! Это может избавить тебя от смерти, тем самым сохранив или улучшив жизни миллионам других людей. Ты будешь способен не просто влиять, но звучать в чьей-то голове. Кто-то будет тебя слушать, верить, а потом получать обещанное. Ты сможешь быть лучше остальных в этом деле – я это вижу. Они, конечно, будут пытаться задавить тебя. Возможно, даже задавят… Но я просто хотел сказать тебе, что вижу в тебе. А если что-то видишь – нельзя промолчать.

Мы уже возвращались в бар, когда он спросил, отойдя слегка от нашего обсуждения:

– Слушай, а ты-то чего бы хотел?

– Я? – открывая ему дверь, улыбнулся я. – Писать. Хочется писать.

Он лишь рассмеялся.

– Так пойдем поссым. Чего такого-то?

Я рассмеялся в ответ.

– Пошли-пошли. Только в разные кабинеты, госдумовец.

Как только я зашел внутрь, меня тут же выпихали обратно на улицу. То были Влада и какая-то странная парочка. Стрельнув тому, из парочки, я предложил угостить Владу – она отказалась. Повторив процедуру со второй дамой, я достал себе и подкурил от зажигалки Влады. Они уже достали каждая свою и миленько беседовали о какой-то чуши.

Мы стояли: они в обнимку, а мы неловко. Разговор никак не завязывался, несмотря на их девичий треп. Но в один момент подул легкий ветерок и так мягко пролетел между нами с Владой, что мы посмотрели друг на друга и решили сблизиться, чтобы ветер обдувал нас двоих вместе. Мы потянулись друг к другу и обнялись. Ветерок стал обдувать нас так же мягко, но теперь еще сильней. Мы лишь улыбались, а разговор все так же не клеился.

Через некоторое время те двое ушли, оставив нас наедине.

– Это так странно, – сказала она.

– И мне, – прошептал я.

– То есть мы знакомы меньше трех часов, а мне уже хочется тебя обнимать. – она смотрела мне в глаза, слегка отпрянув. – Почему мне хочется обнимать тебя?

– Потому же, почему и мне хочется обнимать тебя, – сказал я так же тихо и поцеловал ее.

Мне не хотелось говорить ей этой фразы. Я даже не знаю, почему сказал ее. Эта девушка навевала во мне что-то приятное, вызывала интерес и жажду, но внутри ее я ничего не видел такого, что заставило бы такое говорить искренне. Вот только сказать такое означало завоевать ее поцелуй – чего я и хотел. Сорвавшись с цепи родительской будки, я стал направо и налево бросать подобные фразы. Что в разговоре с юным политиком я говорил с пафосом и демагогией, что с Владой улыбался и слышал все эти «ветерки» в голове. Также ветрено я с ней и говорил. Другое дело, что, если через десять лет я услышу его имя в новостях, это будет значить, что все мои слова – правда, и что все не зря.

Мы пришли в общежитие с пятиминутным опозданием. Всю дорогу прошли с ней за руку и очень мило молчали. Как в самом стремном фильме для подростков. Но мне это нравилось. В жизни все выглядит куда мягче и ничего не режет глаза, как перед экраном.

Распрощавшись с ней, я пошел в комнату, где уже спал Матвей. Оказалось, что он еще час назад пришел и, буркнув что-то в пустоту, лег спать. Знакомство для него прошло куда менее приятно, чем для меня, и теперь он бурчал на меня за то, что я его разбудил во втором часу ночи.

Нам с ним явно не удалось бы ничего обсудить, а спать в одной комнате с ним я не хотел, так что я пошел к Владе. Зайдя к ней, я не вызвал на ее лице и единой эмоции. Она точно знала, что я зайду. Я и зашел.

– Давай поговорим в коридоре, – сказала она, покосившись на соседок.

Разговора у нас с ней не вышло. Уединившись в коридоре, мы целиком отдали себя поцелую. От ненужных глаз нас защищал массивный выставленный кем-то шкаф. Этот кто-то, казалось, специально поставил его для нас и теперь спокойно себе спал. Казалось, весь мир спал, пока я ее целовал.