Путешествие в Элевсин

– Ты готов к битве?

– Мне надо поупражняться с мечом, – сказал я.

– Для этого я и велел выставить против нас сциссоров, – кивнул Порфирий. – Именно для твоей практики. Настоящая битва начнется позже. Идем. Время пришло.

Он положил топор на плечо и пошел к выходу из нашего постоялого двора на улицу.

– Взять гладиус и пелту?

– Нет. Они будут только мешать.

Делать было нечего – я направился следом. Когда мы оказались на улице, я обогнал Порфирия и пошел впереди, вглядываясь в сумрак.

Как и в прошлый раз, таинство показывало скрытое. Я знал, куда мы идем – видел по редким белым камням на мостовой и в стенах. Но все же приходилось оглядываться, чтобы не потерять Порфирия из виду.

Потом в голову мне пришла неожиданная мысль, и я остановился, чтобы дождаться его.

– Скажи, господин, а если бы я выбрал синий цвет, какое имя ты мне дал бы?

– То же самое, – сказал Порфирий. – Только не в два слова, а в одно.

Я втянул носом воздух.

– Ночь пахнет мускусом. Это из святилища, или мне кажется?

– Возможно, так действует таинство. Не отвлекайся, Маркус. Гляди вперед…

Я повернулся.

На улице впереди стоял легионер.

Так я подумал в первый момент, увидев на нем пластинчатый военный панцирь. Но тут же понял ошибку.

На его голове был шлем секутора с крохотными глазками и округлым гребнем. В левой руке он держал гладиус. А вместо правой блестела в лунном свете стальная труба, кончающаяся заточенным маятником.

За спиной первого сциссора появилось еще двое бойцов в такой же экипировке.

– Господин, – прошептал я, – у них не должно было быть панцирей… Они должны быть голыми по пояс. Такого воина невозможно победить.

Порфирий только хихикнул.

– Пора опробовать твой ангельский меч. Не бойся, я иду следом.

Сциссор приближался. Я не знал, как именно он нападет, но предполагал, что широкий взмах маятника будет главной атакой, а колющий удар гладиуса – вспомогательной. Оставалось положиться на слова Порфирия и его небесное оружие. Вздохнув, я нажал на брознового слона.

Перед моим лицом зажглась гудящая полоса красного огня. Сциссор остановился, оглянулся на своих – но, видимо, решил все-таки напасть. Как я и думал, он размахнулся маятником, и тот превратился в дугу шелестящей стали, летящую навстречу моему красному огню.

Я опасался, что маятник просто пролетит сквозь пламя – и так, в сущности, и произошло. Я ощутил лишь легкое содрогание бронзовой рукояти. Но огненное лезвие перерезало ножку маятника, и тот улетел в темноту. А затем я ткнул противника огнем в грудь – и вновь почувствовал только слабое сопротивление. Но на том месте, где пылающее лезвие коснулось панциря, в стальной пластине появилась дыра с раскаленными краями.

Сциссор издал похожий на кашель звук и повалился на землю. Завоняло горелым мясом.

Теперь я знал, как действует священное оружие – и сообразил, что отражать вражеские удары следует осторожно. Отвалившийся кусок стали мог попасть в меня, как это только что чуть не случилось с маятником. Лучшей тактикой было быстро атаковать самому, не разбирая, куда ударит иудейское пламя: оно с одинаковой легкостью рассекало и оружие, и латы.

Два шедших на меня сциссора развалились на куски. Один из сраженных, разделенный рубящим ударом почти надвое, заверещал на земле от боли, но его тут же прикончил топором Порфирий.

– Все идет по пла-а-ану, – пропел он по-гречески.

– Куда теперь? – спросил я.

– Вон туда…

От нашей улицы ответвлялась другая, узкая – и круто уходила вверх между основаниями двух храмов. Их фундаменты образовывали в начале подъема почти вертикальные стены и сходили на нет к его концу, так что улица напоминала каменное ущелье.

– Святилище там.

Мы пошли вперед.

Сциссоры заполняли улицу, спускаясь навстречу нам со стороны Телестериона. Видимо, они получили сигнал о нашем приближении и теперь спешили навстречу со всех направлений.

– Здесь лучшее место, чтобы расправиться с ними, – сказал Порфирий. – Быстро и со всеми.

– Почему?

– В тесном проходе они будут мешать друг другу. А твоему мечу теснота не помеха. Наоборот, одним ударом ты сможешь сразить сразу нескольких…

Порфирий не зря считался хорошим полководцем – он строил стратагемы быстрее, чем я соображал, куда повернуть. Все случилось в точности так, как он сказал. Я действовал сосредоточенно и быстро – но описывать эти минуты подробно я не буду.

Скажу только, что в каменной теснине сциссоры не могли как следует размахнуться своим грозным оружием – и пытались им колоть. Это выходило плохо, и ничего не мешало мне разваливать врагов на дымящиеся куски, отсекая их жала. Надо было лишь уворачиваться от горячих обрезков.

В священном опьянении я шел по улице вверх, крутил гудящим огнем над головой, кричал что-то грозное – и под конец без всякой необходимости разрубил на части двух бронзовых фавнов у чьих-то ворот.

Порфирий за моей спиной крикнул:

– Маркус! Все! Остановись!

Поняв, что врагов более не осталось, я погасил священное пламя.

Улицу позади покрывали куски тел, обрезки лат и шлемов, рассеченные маятники сциссоров. Пахло так, словно жарили кабана.

Впереди поднимался Телестерион. Огромное величественное здание с двойной колоннадой. Сердце мистерий. Он был темен и безлюден – только у входа горели два коптящих факела.

* * *

Порфирий задержался, чтобы добить сраженных и поднялся ко мне.

– Если не хочешь слышать предсмертные стоны, – сказал он, – старайся проткнуть оба легких или отделить голову. Обычным мечом это сложно, а таким – проще простого…

– Здесь больше некого рубить, – отозвался я. – Мы повергли всех.

– Не спеши. Быть может, еще не все соперники вышли нам навстречу.

Я не придал значения этим словам, потому что думал о другом.

– Господин, объясни мне одну вещь. Я слышал, что к Элевсинским таинствам не допускают тех, кто осквернил себя убийством. Ты великий понтифик – поэтому на тебя, вероятно, это правило не распространяется. Но как быть со мной? Не замарал ли я себя содеянным до такой степени, что не смогу участвовать в мистериях?