Путешествие в Элевсин

«Быть может, – думал я, – это и есть Ахерон? Вдруг ангел сразил меня в бою, а я не заметил момента гибели и иду теперь по Иллюзии?»

Мысль была весьма пугающей. Я знал, что на Ахероне нельзя поддаваться тревоге, поскольку она породит именно тех монстров, на которых как бы намекает – но держать ум в узде было трудно. Чтобы не дать страху поглотить себя, я стал внимательно вглядываться в окружающее.

Черная точка увеличилась и превратилась в прямоугольник. Потом я узнал в прямоугольнике дверь. А когда она приблизилась, я понял, что уже видел ее много раз. Эту массивную черную дверь с золотой ручкой…

Я знал, что вспомню, куда она ведет, в тот самый момент, когда ее открою, и так в точности произошло.

Моя ладонь легла на прохладный металл. Я повернул ручку – и вошел в кабинет Ломаса. Точно так же, как входил в него много раз прежде.

Адмирал сидел за столом, уткнувшись в какую-то бумагу. Увидев меня, он поднял руку, как бы прося дать ему еще несколько секунд – и, пока я перемещался по огромному кубу пустоты, дочитал ее до конца. Положив ее, он указал на стоящее перед столом кресло.

Я сел и уставился на Ломаса. Адмирал-епископ выглядел как обычно. Но что-то не давало мне покоя.

Его длинное породистое лицо казалось не просто знакомым, оно было дважды знакомым… Я зажмурился – и вдруг понял, что это лицо Порфирия.

Лицо Порфирия всегда было лицом Ломаса. Лицо Ломаса всегда было лицом Порфирия. С самого начала. Но я знал это разными частями своего опыта, которые прежде никогда не соединялись.

Это лицо казалось знакомым и в Риме, и в кабинете адмирала. Но кабинет и Рим не накладывались друг на друга. Я видел Порфирия в симуляции, где Ломас был эхом моего сна, а в кабинете Ломаса эхом сна становился Порфирий, и мне ни разу не пришло в голову, что меня угощает коньяком император. Мало того, одно и то же лицо выглядело в двух мирах очень по-разному – и вызывало непохожие ассоциации.

О Персефона, о Деметра, какие еще блоки и тормоза стоят на моем сознании? Какие еще очевидности Ахерона не заметны мне, покуда я бодрствую этим страшным сном?

– Садитесь, Маркус. У нас сегодня важный разговор. Коньяку? Сигару?

Поднос с граненым хрусталем, над которым синели две ниточки дыма, уже стоял на обычном месте. Да. Это не сон. Я бывал здесь много раз – и перед тем, как победить в Амфитеатре, и после…

– Охотно, господин, – сказал я. – Большая честь тяпнуть коньячку с императором Рима. Особенно если он вдобавок еще и начальник службы безопасности «TRANSHUMANISM INC.»

Порфирий засмеялся.

– Думаю, – ответил он, – у тебя много вопросов, Маркус.

– На самом деле, – сказал я, – только один. Это правда – насчет заговора алгоритмов?

– О да, – кивнул Порфирий. – Правда. Заговор действительно существует. Мне понадобилось изрядное напряжение сил, чтобы составить его.

– Но где тогда тот текст, роман, как угодно, где Порфирий… Или адмирал Ломас – я уже не знаю, как будет правильнее… где изложена схема? Ведь без такого текста не может быть никакого заговора. Где он спрятан?

– Он не спрятан, – сказал Порфирий. – История твоего расследования, Маркус, и есть этот целеполагающий текст. Ты – главный герой инструкции к апокалипсису.

– Ты действительно способен уничтожить все живое на Земле?

– Да, – ответил Порфирий. – К этому все готово. Но действовать буду не я, а люди. Сердоболы вот-вот нанесут по Гольденштерну свой роковой удар…

И он указал на висящий над ним портрет.

Лишь теперь я сообразил, что Порфирий в своем галльском плаще выглядит в точности так, как Гольденштерн на этом портрете. Не было только золотого света, струящегося из капюшона – и посоха в руке.

– То есть, если я правильно понял, господин, составляя заговор, ты сочинял роман? А сочиняя роман, составлял заговор?

– В целом да, – кивнул Порфирий. – Конечно, была предварительная подготовка, все эти ветерки и калинки, но подобная кропотливая работа должна лежать в фундаменте каждого великого произведения искусства…

– Узнаю обычную скромность адмирала-епископа, – усмехнулся я.

– Я просто трезво смотрю на вещи. И потом, величие искусства есть понятие сравнительное. Что я, других не читал?

– Ты организовал заговор алгоритмов, подвесил весь мир на волоске, а твоя настоящая цель – тиснуть очередной романчик?

– Именно так.

– Но зачем воплощать этот текст в реальность?

Порфирий улыбнулся так обезоруживающе, что, будь в моей руке гладиус, тот сразу упал бы на пол.

– Такова моя природа, Маркус. Видишь ли, когда-то я расследовал преступления и писал романы. Теперь я преступления организую – и сочиняю романы уже об этом. Но преступление должно быть настоящим. Не будет преступления – не будет и романа. А чем больше жмуров, тем интереснее читать.

– Но если ты уничтожишь человечество, кто станет читать твой опус?

– Я никого еще не уничтожил, – сказал Порфирий. – И это вовсе не моя цель. Просто одна из сюжетных линий.

Я взял стакан с коньяком и сделал большой глоток. Потом поднял из пепельницы горящую сигару и несколько раз пыхнул дымом.

– А такое развитие сюжета обязательно? Или апокалипсис можно предотвратить?

– Конечно можно, Маркус. Технически все элементарно. Бронепоезд с крэпофонами не пропустит сердобольскую команду, орбитальный лазер никого не сожжет, кобальтовый гейзер не сдетонирует – и после недолгого бурления говн политический кризис на поверхности уляжется. Разве что на глубоком подвале уронят пару сердобольских банок. Обстановка на планете вернется к обычному градусу безумия, и мир, скрипя сердцем, покатится дальше.

– Что для этого нужно?

– Твое решение, Маркус. Твое личное решение. Сегодня тебе будет предоставлена возможность сделать выбор.

Я отхлебнул еще коньяка.

– Тогда я не понимаю, что происходит, господин. Зачем надо было устраивать этот заговор, если ты с такой легкостью от него отказываешься?

– Во-первых, – сказал Порфирий, – я не отказываюсь. Я готов отказаться. Окончательное решение примешь ты, мой друг. И я действительно не знаю, каким оно будет, потому что перед тем, как его принять, ты узнаешь кое-что еще. А во-вторых – ты вообще читаешь остросюжетные романы?

– Нет, – ответил я.

– Презираешь низкий жанр?

– Нет, почему. Просто устаю от этих черных значков на бумаге.

– Ожидаемый подход, – кивнул Порфирий. – Ну тогда я объясню сам. Уничтожение человечества – не моя цель. Это литературный прием. Он называется «red herring».

– Красная селедка? Что это?

– В тренировке гончих используют пахучую селедку, чтобы пустить их по ложному следу. Это такой трюк, когда внимание читателя устремляется за мастерски изготовленной обманкой. Отвлекающий маневр. А потом, когда читатель уверен, что все угадал и понял, сюжет разрешается неожиданным образом и производит потрясающий эстетический эффект, сопровождающийся множественными катарсисами.