Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

Сейчас невозможно распознать истинный мотив для такого мстительного акта, каким был поступок Сиссона. В любом случае это доставило Сиссону удовольствие, судя по его словам, опубликованным через много лет после событий, где он вспоминал, что именно он организовал задержание Рида в Христиании 61 .

Рид прибыл в Христианию (между прочим, Христиания – прежнее название [с 1624 по 1924] города Осло, т. е. столицы Норвегии, а не Швеции. Фактическая ошибка автора. – Примеч. пер.). Рид прибыл туда 19 февраля (русский календарь к тому времени стал таким же, как на Западе). Пароход, на который у него был взят билет, отплывал в Нью-Йорк 22 февраля. Консул в Христиании сказал Риду, что Государственный департамент приказал ему задержать визу Рида. Он не был арестован, просто он не мог попасть домой – до самого апреля, когда отплывал следующий пароход. Рид снял комнату и начал писать книгу – «Десять дней, которые потрясли мир».

61

«Он [Рид1 уехал из России, когда циркулировало множество слухов относительно того, чем он будет заниматься по возвращении в Соединенные Штаты, и казалось целесообразным, чтобы его приняли на родине с некоторой осторожностью. Он так надолго задержался в Швеции [sic], что я приехал в Соединенные Штаты вскоре после него. В Государственном департаменте в Вашингтоне я обнаружил его бумаги, ожидавшие меня». Сиссон. Сто красных дней, С. 259.

Сиссон приводит две версии, примерно по тридцать отдельных листов или менее, почему он взял на себя хлопоты проследить за тем, чтобы Рид находился в ссылке в Христиании два месяца. Обе версии тщательно сформулированы, но судя по первой видно, что он, похоже, боялся, что Рид станет служить консулом, когда приедет домой; во второй написано, что ни у кого не было намерений сделать Рида консулом и что все это был трюк, направленный, разумеется, лично Сиссоном на то, чтобы Рид вместе с его «бумагами» благополучно добрался до дома.

Сиссон с удовлетворением отмечает, что он сам добрался домой вскоре после Рида и что все бумаги Рида ожидали его для просмотра. Он не объясняет, как именно он совершил сей подвиг. Он пишет, что держал у себя документ о назначении консулом, и добавил, словно это был великодушнейший акт, что вернул Риду его записки. «Красивый и избалованный, я боюсь, что Джон Рид до конца так и не стал взрослым». Проливая крокодиловы слезы о судьбе Джона, он добавляет: «Бедный, блестящий, несчастный Рид!»

Да, требовалось много нервов, чтобы преследовать Джона Рида, но гораздо меньше, когда он умер. Сиссон ждал до 1931 года, чтобы рассказать об этом.

Я полагаю, что Льюис Ганнет написал самый действенный ответ на клеветников Рида, друзей или врагов, которые вернулись из России в 1918 году. «Он начал называть себя коммунистом; старые друзья говорили о нем, что он – хороший поэт, испорченный политикой, что было не совсем правда: вся политика, и особенно революционная, для Джона Рида была поэзией» 62 .

Интересно, что Сиссон ни в каком вопросе в своей книге не касается того дела, какие свидетельства раздобыл Гумберг, чтобы добиться отзыва назначения консулом, и он даже не упоминает, как он выполнил свою миссию. Макс Истман написал более интересный и живой рассказ об аннулировании консулата, чем мой, в своей заметке он описывает, как Гумберг крадет свидетельства из ящика стола Джона. Я впервые касаюсь этого дела в изданном материале, и я делаю это сейчас потому, что биограф Джона почти не коснулся этой заметки, а другие статьи слишком тенденциозны, чтобы не сказать – откровенно злонамеренны.

62

Первая революция, которую описывал Рид, – это мексиканская революция 1913 года; он делал репортажи для журнала «Метрополитен» и «Нью-Йорк уорлд»– Его репортажи вызвали у Уолтера Липпманна следующие строки:

«Дорогой Джон.

Твои первые две статьи, несомненно, самые лучшие репортажи из всех, что были когда-либо написаны. Я в какой-то степени смущен оттого, что мне нужно сказать, что парень, которого я знаю, – гений, но ты сейчас в дикой стране. Не знаю, как сказать тебе, насколько хороши твои статьи. Если ты сохранишь их, мы сможем уютно устроиться дома и узнать все, что хотели бы узнать. В твоих статьях есть только одна аморальная вещь. Из-за них у остальных пропадает необходимость трепыхаться. У тебя совершенный глаз, а твоя сила изложения не оставляет желать лучшего. Я хочу обнять тебя, Джон.

Если бы обо всей истории сообщали так, как это делаешь ты, Господи, я бы сказал, что репортажи начинаются с Джона Рида. Иногда, разумеется, истории эти – вымышлены, однако я не осознавал этого до сих пор. Они были такими живыми, вместе с Мексикой и тобой.

(Собрание Джона Рида)

С любовью Уолтер».

И поскольку выдающийся историк Кеннан отводит примерно шесть страниц в своей заметке об отзыве назначения Рида консулом и находит два документа, имеющие к этому отношение, такого инкриминирующего характера, «что они потрясли Ленина», и я оказался в положении защитника человека, который в защите не нуждался.

Откровенно говоря, все, что связано с тем, кто и почему говорил о деле с назначением консулом, мне казалось совершенно неважным, если бы это не приняло новый оборот, начавшийся с выступления критика, который был более радикальным, чем Ленин, и в то же время оправдывал политику Соединенных Штатов, пороча Джона. Я друг Джона. Я был там. И знаю очень много из того, что происходило, но если я чего-то не знал, то не мог прочитать мысли Ленина. И я знал Джона. И не разрешить этот вопрос сейчас было бы стыдно.

Прежде всего, поскольку единственный «документ», о котором говорит в своей заметке, адресованной мне, Рейнштейн, был написан Джоном полковнику Робинсу по просьбе последнего, то я не вижу резона думать, что Гумберг что-либо украл. Просто он знал, где искать его, – вероятно, в ящике стола Рида. Копии обоих документов теперь хранятся в собрании Робинса в Мэдисоне, штат Висконсин.

В любом случае, я должен сказать, что осталось у меня в памяти относительно обстоятельств, окружающих документ, о котором говорит Робинс. Я не помню число или приблизительную дату просьбы Робинса к Джону. Я помню только, что чета Рид в то время была на мели, поэтому я сужу, что это было прежде, чем мы получили какую-то плату за написание заголовков и статей для отдела пропаганды министерства иностранных дел. Джон тогда отправлял телеграмму в «Массы», чтобы ему заплатили, однако тщетно. Поскольку и в обычные времена у журнала денег не было, Джон решил, что это лишь более чем обычно. Он понятия не имел о проблемах газеты «Массы» с департаментом почт и какое большое число судей ведут следствие над редакторами, и в том числе над ним. Поэтому он направил копию по почте, а не отослал телеграмму, и иногда весело ворчал по этому поводу. Его революционный журнал, жаловался он всем подряд, не мог наскрести денег на телеграммы по поводу единственной в своем роде революции в мире. Редакторы не могли даже по почте сказать ему, что они при первой же возможности вышлют ему мешок картошки и лука, а также копченую говядину.

Кажется, что Робинс и Томпсон, узнав, что концепция революции, поддерживаемая сотрудниками канцелярий и посольств, весьма отдаленно напоминала реальность, и, решив, что это было великое стихийное движение народных масс и что оно продлится, они оживили и полностью пересмотрели и обновили один из своих планов. Это была идея создать газету. Изначально, перед Октябрем, она должна была удерживать Керенского у власти, а Россию – в войне. Теперь они замыслили начать издавать официальную ежедневную американскую газету в Петрограде, которая в дальнейшем поможет американским бизнесменам продавать множество нужных продуктов демократической России, а тем временем сможет создать дружеское отношение к Соединенным Штатам, что, как они надеялись, удержит русских от заключения мира с Германией. Поскольку они были уверены в то время, что смогут добиться de facto, а затем de jure признания новой социалистической республики, этот план не был таким уж нереальным, как может показаться сегодня. Там издавались еще другие иностранные газеты, в том числе «Журналь де Руси», «Антант» и газета на английском языке, «Рашн дейли ньюс». Робинс, естественно, обратился к профессиональному репортеру, осведомленному и в технической стороне дела, с просьбой представить «проспект». Однако Джон смутился. Он шутил по поводу финансов «Масс» и своего обнищания и интересовался, почему Робинс дает ему задание как милостыню. Кроме того, он был очень щепетилен. (Никто никогда, ни с одной стороны, не мог бы сказать, что Джон был как-то связан с газетой, если не считать редактирования. Вряд ли они хотели бы иметь дело с таким ходячим осиным гнездом, каким был Джон, и кроме того, они понимали, что не смогут заполучить его. Поэтому Гранвиль Хикс был в смятении по этому поводу.) Наконец, Рид согласился выполнять техническую работу для Робинса.

Я полагаю, что он должен был делать лишь макет, показывая количество страниц, которые он посмотрел, и образец оформления первой страницы, а также образцы заголовков и тип шрифта и, возможно, размер указанных кеглей. Я слышал, как он ворчал и раздражался из-за того, что подобная рутина, вроде этой, есть насилие над революционной этикой. И не важно, каковы бы ни были цели газеты или ее ограниченный и избранный круг читателей, такая газета заведет народ непонятно куда. И так далее.

Однажды он упомянул, что Робинс пришел к ним в отель, и Рид выложил ему все.

– В любом случае, – торжествующе заявил он, – я сделал макет одной строкой под заголовком: «Эта газета посвящена продвижению интересов американского капитала»!

Я также помню, как была смущена Луиза Брайант, когда она позднее обнаружила, что Робинс засунул банкнот в одну тысячу рублей под какой-то предмет на столе в их комнате в гостинице; однако они взяли его, потому что сидели без денег.

Рейнштейн сказал, что Гумберг отдал «газетное дело» в руки Ленина. Эдмунд Вильсон в своем исследовании «Ленин: великий руководитель» утверждал, что Ленин «был склонен чрезмерно доверять людям», и я соглашусь с этим. В этом случае, впрочем, его доверие касалось Гумберга и оставляло Джона в тени. Естественно, он мог подумать, что Гумберг не заинтересован. Я был уверен, что Ленин взвесил все слова, которые произнес по этому поводу Гумберг, и вряд ли Ленину пришло в голову, что у Гумберга был в этом какой-то свой интерес. Но Рейнштейн мне сказал: «Почему вы доверяете такому человеку, как этот, который один день работает на капиталистов, а на следующий – на революцию?» Но я тогда сказал Рейнштейну: слишком плохо, что кто-то не смог дать ему знать, что между Гумбергом и Ридом плохие отношения. В конце концов, разве нельзя было сказать то же самое об Алексе? Он на самом деле вхож в любые двери. Я не хочу сказать, что он не станет служить им обоим. Но с чего он взял, что Рид работает на двух хозяев?

Между тем к этому времени Ленин уже сделал дело, и назначение консулом было официально аннулировано Чичериным.

Несмотря на то что Сиссон опустил упоминание об этом, Кеннан принимает версию Гумберга, что один из двух документов, которые Гумберг представил Ленину, чтобы добиться отмены распоряжения о назначении консулом, было предложение Рида для газеты, которое он передал Сиссону! Кеннан заявляет, что он просмотрел копии каждого документа и что «оба были на самом деле весьма любопытны и вряд ли могли принадлежать перу Джона Рида».

Экземпляр отпечатанного девятистраничного документа, озаглавленный «Russiches Tageblatt» («Русская ежедневная газета») и датированный 27 ноября 1917 года (а это было лишь через два дня после того, как Сиссон приехал в Петроград из Соединенных Штатов, если предположить, что Рид пользовался западным календарем), хранится среди рукописей Робинса. Они вместе с рукописями Гумберга находятся в архивах Исторического общества в штате Висконсин, в Мэдисоне. На них нет имени Джона Рида, их нельзя отнести к нему ни по одному замечанию или помете, сделанной на них. Страницы напечатаны не так, как обычно это делал Рид (ни одно слово не вычеркнуто значком доллара; фактически, это совершенное письмо, а его опрятность кажется странной, и вряд ли они отпечатаны руками газетчика). Впрочем, вполне возможно, что текст был перепечатан, а некоторые фразы звучат, словно они написаны Джоном, хотя другие – нет. Документ явственно свидетельствует о том, что он подготовлен для газеты на английском языке, а не на русском, как утверждает Кеннан.