Путешествия по следам родни

– Старший пограничного наряда лейтенант Овамосемов! – откозырял молодой круглолицый человек без всякой растительности, с тем румянцем, который прямо пробивается сквозь нежную кожу, как подзаалевший персик. – Куда направляетесь? Предъявите ваши документы.

Как я их всех любил, какие они в ту минуту были все правильные, эти молодые люди, военнослужащие моей великой Родины! Сама любезность, подтянутость, воинский долг. Ни малейших следов порока на лицах! Именно таковы и должны бить бактериофаги при встрече с поганой спирохетой, даже если она еще сыздаля тотчас мимикрирует в нормальный лейкоцит.

Я сказал, что я художник и направляюсь к другу, тоже художнику, который живет тут в деревне неподалеку.

– Да, действительно, есть тут такой, - неожиданно для меня ляпнул второй из наряда. Я почему-то даже не удивился, что столь полная отсебятина нашла моментальное подтверждение и что лейтенант, держа удостоверение журналиста, согласен, что перед ним еще и художник. Лейтенант молча откозырял, третий подхватил свою языкастую собаку, и они так же стремительно, как появились, как десантники в джунглях или группа захвата, удалились по моим следам. А я пошел вперед уже на ватных ногах, и прежнее светлое диверсионное настроение вернулось нескоро.

Это было первое из путешествий, и я только входил во вкус. Я исполнял некую работу по необходимости (скажем, разметал засыпанный листьями каменный мешок городского двора), и вот в стене серого камня появилось сквозное окно в яркий, цветной, радужный мир. Я, метущий жухлые листья, краем сетчатки приметил и н о е. Бросил метлу и пошел взглянуть. Нет, не тропическая бабочка (откуда ей взяться в городе?), а окно в иной мир. Windows, но не такой, куда можно лишь запустить глазенапа, залюбовавшись цветными яркими картинками, а реальный в ы х о д. Сунул туда руку, голову – и осознал, что тот мир привлекателен, как волшебная сказка. И, удовлетворяя первичное любопытство, я настолько же и сразу был захвачен новизной, что о необходимости исполнять порученную оценщиками моих возможностей унылую безрадостную должность под сосредоточенное и тоже унылое размышление о ближайшей родне, как нам прокормиться, - забыл. Всё было забыто. Господи Иисусе Христе, что за райское местечко эта лесная весенняя дорога под Себежем! И после миновавшего страха перед опасностью коррекционных сил до чего пленительное!

Давно я не вкушал такого наслаждения!

Минут через пять показалась всхолмленная луговина с разбегающимися дорожками и за ней та ровная, хорошо затравенелая насыпь, по которой безошибочно угадываешь шоссе. Цвели травы, но я боялся к ним прикасаться, чтобы не натурализовать чрезмерно тот общий восторг, который подымался в душе. Почему этот восторг и подступающее блаженство наказуемы, было непонятно, но я чувствовал, что пограничники и другие коррекционные силы весьма озабочены бегством пленника из каменного мешка. Я отчетливо чуял, что вот это – прекрасно, а то, откуда я пришел, - чудовищно; и что хотя меня еще не хватились инспекторы, контролеры, корректоры, но это возможно и потому следует незамедлительно действовать. Времени в обрез, а жизнь хороша.

Сойдя с тропы, я долго ступал по метелкам трав ради лишь наслаждения попирать настоящую, а не гудронированную землю, но все же взобраться на насыпь и выйти на шоссе пришлось. Час был еще ранний, в обе стороны оно было пустынным. Вправо, в полукилометре за мостом я заметил обширную бетонированную площадку контрольно-пропускного пункта и несколько контейнеровозов «Совтрансавто». Сообразив, что это и есть граница и что, пожалуй, оттуда меня уже и заметили, я безразлично встряхнул рюкзаком, как бы давая им всем понять, что мне еще топать несколько верст к другу-художнику в его деревню. На деле же внутренне подтянулся и медленно спустился по другую сторону шоссе, к ракитнику, за которым угадывалась речка. Надо было обдумать положение: посидеть три-четыре минуты на траве, не спеша выкурить последнюю сигарету и обдумать, как перейти границу. Уже в двухстах метрах ближе к мосту лежала полоса светло-бурой перепаханной земли. Из шпионских кинофильмов вспомнил, что это, должно быть, одна из тех самых нейтральных полос. Чтобы на ней отпечатывались следы преступника.

«Однако, - сосредоточенно думал я, - кругом лес, а они не могли его весь перепахать. Очевидно, можно обогнуть КПП стороной, лесом. Но идти без дорог еще рано и опасно, а на проселках я нарвусь на патруль. Кажется, в таких случаях у них же, у пограничников, берут пропуск – или это только в военное время? Дождаться темноты? Утро-то какое: каждый камень подчеркнуто обозначен, всё насквозь просвечено, как в океанской лагуне. Если огибать КПП лесом, это верст пять. И неизвестно, что за ним; может быть, еще один. Они же сказали, восемнадцать километров, а я не прошел и трех».

«Трусоват был Ваня бедный. Раз осеннею порой…» - подумал о себе почему-то чужими словами, вновь выйдя на шоссе и медленно направляясь прочь от моста. Решил, что на первом же проселке налево сверну и, углубясь по нему с версту, почешу прямиком по лесу, ориентируясь по солнцу. К сердцу подступал страх от дерзости принятого решения. «Как они ухитрялись пересекать границу по нескольку раз?» - завистливо подумал я о революционерах-нелегалах начала века: в моих глазах это было немыслимым подвигом. Сегодня ответственный день.

Но, как это часто бывает в прогнозах, составленных без учета действительности, первый проселок налево оказался стометровым и вел в небольшую беспорядочную деревню из восьми изб. Туда даже не вела грунтовка, меж домами не было даже, как показалось сперва, тропы. Несколько деревьев, драночные четырехскатные крыши; избы торчат прямо из травы, так что кажутся вросшими, а трава так зелена, густа, муравчата, какой она бывает, когда ее топчут, но не вытаптывают.

В безотчетном недоумении я обошел эти восемь домов, но не встретил ни души – только в одном месте заметил забытый велосипед, а в другом – распахнутый дровяной сарай, в котором, когда заглянул туда, никого не оказалось. Непроизвольно, как шар, когда он катается по зеленому сукну бильярда, я отшатнулся от борта крайней избы и оказался на низком берегу небольшого озера. На дощатом свайном плоту, чуть поднятом над водой, стояли две босые и очень мокрые девочки, белокурые, с засученными рукавчиками и, по-моему, полоскали платья для кукол. На их открытых круглых лицах не отразилось никакого страха, а одно лишь безграничное любопытство, от которого я чуть смутился. Боясь спихнуть их в воду, я прошел до конца помоста и уже оттуда спросил как можно простодушнее и приветливее, как говорят с детьми:

– Как называется озеро?

– Засиненское.

– Как?

– За-си-нен-ское.

– Какое непонятное названье. А деревня?

– Засиненье.

– А вы из этой деревни?

– Мы из города. Мы здесь у бабушки живем.

– Почему-то я так и понял.

– Мы уже купались, - сказали они, видя, что я расстегиваю рубашку. – Здесь мелко.

Я сложил одежду горкой на помосте и спрыгнул в воду по бедра. Обе девочки уставились с большим любопытством и даже выкручивать свои блеклые тряпицы забыли. Младшая как будто робела, зато старшая казалась бойкой.

Вода оказалась почти теплой, особенно возле плота, на мелкоте. Овальная чаша озера, похожая скорей на селедочницу по форме, сверкала нестерпимой голубизной среди темной плотной зелени, хотя берега были открыты и поросли лишь травой. Под ногами был плотный намывной песок. Место для купания было очень хорошее, я это сразу почувствовал всем телом, особенно когда окунулся с головой и его облегла более тяжелая, чем воздух, обливная сила воды.

Ветра не было. Припекало, пейзаж был так мирен, девочки так домашни, вода тепла, что я наслаждался, как в детстве. Оказывалось вдруг, что можно жить совсем б е з у с л о в и й.

Но наслаждаться долго не позволили, как не дает расплодившемуся леммингу познать вкус жизни и одиночества на его слеповатых глазах происходящая драка совы с зайцем. Он-то думал, что он самый сильный и звероватый, но тут его приструнили.

Хотя утро только устанавливалось к жаре, в сотне метров вперед по берегу разыгралась пьяная сцена. Молодой мужик в штанах, но без рубахи телепался в низких камышах у берега, направляясь в глубь озера. Он был очень неустойчив. Опережая его и широко вышагивая в мелкой воде, оттуда же по направлению к нам брела молодка без лифчика, но в юбке. «Паша! Паша!» - кричала она. «Х`аля! Х`аля!» - отвечал он на каждый пятый ее вопль. Они так жизнерадостно брели друг за другом и грозились, что меня разобрало любопытство: я вернулся к плоту и достал из ботинка очки.