Пути-Пучи

– Как не хрен делать, - сказала Дина, - хоть я и не знаю, что это такое. Если он у тебя есть, его можно отнять, это закон.

Ендоба все же не верил.

– Ну и как они это делают?

– А вот я тебе расскажу!

Не иначе как спьяну, а, может, и с дальним замыслом, во что я не верю, Дина сходу начала выдавать моему Сашеньке все технологические ноу-хау пути-пучеристского мастерства. То есть, конечно, не все, а только первой ступени, но, как потом выяснилось, она и сама ничего, кроме первой ступени, не превзошла. Но Саша тогда этого ничего не знал и слушал, несмотря на опьянение, раскрыв рот. Запало ему, показалось, что понял и что умеет с самого начала, только никогда об этом не думал.

– Вон оно что, - сказал Саша, выслушав, - Понимаю.

– Ни черта ты не понимаешь, - горько сказала Дина. – Козел ты. Лох и козел. Почему мне всегда козлы нравятся? Принца хочу – на белом коне и малиновом Мерседесе.

Она к тому времени окосела до состояния неадекватности.

– Нет, - упрямо возразил Саша, на оскорбление никакого внимания не обратив. – Именно что понимаю. Вот давай я по твоему рецепту что-нибудь у тебя отниму. Я потом отдам, не бойся.

– Отдавать, - печально сказала Дина. – Этому нас не учат. Это высший класс. Недоступный. Нам, гагарам…

– Нет уж! – решительно сказал Саша. – Ты сказала, я сделаю. Я понял, что ты сказала, ты молодец. Я тебе не какое-нибудь чмо. Приготовься.

– Может, ты и чмо, - чуть не плача сказала Дина. – Но я на тебя запала. Сама не ждала такого. Вот дура-то!

Это было первое объяснение в любви, которого от Дины удостоился мой Автобус. Услышь он его секундой раньше, то был бы на вершине блаженства, именно такого признания он с содроганием ждал от нее все время их знакомства. Оно переворачивало с ног на голову (или наоборот) все их отношения. Он бы стал хозяином, а не она. Но в тот момент почему-то все как-то переключилось, он просто не заметил признания, ему было интересно другое.

– Вот смотри!
– сказал он.

Он сосредоточился, еще раз повторил про себя Динины инструкции, сумбурные и для любого другого человека звучащие, наверное, как обыкновенный пьяный бред (он абсолютно, "навсегда" протрезвел в то время), но они, как он сказал мне, пытаясь быть поэтичным, "вошли в резонанс с моим сердцем" и поэтому он не только понял их – он их вспомнил.

Он еще не знал, что именно он может отнять, но знал, что может, и знал, как это делается. Это делается так: взглянул, фьюить, и все. Он немножко – не сильно – удивился, когда понял, что отнял доллары, заначенные в косметичке, 860 долларов, восемь стольников, один полтинник и еще мятая десятка. Он даже и не подозревал, что Дина носит с собой такие суммы.

– Ну что, - сказала она, изображая иронию. – Что отнял, девственность?

– Не… доллары. Это не девственность, - глупо улыбнулся Ендоба. – Это доллары.

Дина тупо поизучала его глаза, потом тоже стала трезветь. Потом как-то очень угрожающе кивнула головой, схватила сумочку, стала рыться, издала какой-то нечеловеческий, смертный звук, типа басовитого крякания и заорала на хрипящем ультразвуке:

– Схвола-а-а-ачьх!

И кинулась когтями, ведьма полная, и щеки разодрала, и чуть не убила, Саша еле успел глаза спасти, потом с перепугу врезал ей, и все замолкли вокруг.

– Все нормально!
– вскричал Саша, улыбаясь и вскакивая.
– Все сидят на местах, это не ограбление. Посчитайте нам, пожалуйста, сколько мы вам должны.

Он чувствовал, как кровь со щек капает ему на воротник рубашки. Потом оказалось, что чушь, ничего не капало.

– Деньги давай, гадина!

– Да вот они, бери, не нужны они мне, - вынул из правого нагрудного кармана – медленно, по бумажке, сложил в стопочку, выровнял, шмякнул на стол.

Цапнула, разъяренная.

– Ну и гусь!

Снова загомонили, побежал к ним официант – все в порядке, все нормально, все хорошо, маленькие разборки, не обращайте, нам, пожалуйста, еще водочки и кагора, и закусочки какой-нибудь, и зелёнки…

– Как ты это сделал? – басом спросила Дина, когда официант ушел.

– А черт его знает… Как ты меня учила, так и сделал. Сама ж просила. Ни хрена себе! А как это?

Он немножко лукавил. Он не понимал, каким именно образом доллары Дины оказались в правом кармане его пиджака, но на самом деле вопросов не возникало. Совершая манипуляции, предписанные Диной (он так и не рассказал мне тогда их сути), он был твердо уверен, да что там уверен – знал! – что доллары эти обязательно перетекут от Дины к нему. То есть удивления не было. Было прозрение. Без понимания механизма. Который, в общем-то, и не интересовал никого. Ну, механизм и механизм. Почему яблоко падает – ведь никто не знает.

Пока он приводил в порядок физиономию, Дина задумчиво пила. Потом сказала, изучающее глядя:

– Тебя надо показать нашим. Обязательно.

Ни черта в ней соблазнительного не осталось. Ведьма ведьмой, воплощенная гадость.

Сашенька мой подумал немножечко и сказал:

– А что? Пошли.

Пойти удалось только через два дня. Встретились неприязненно, взяли такси, поехали куда-то в район Бескудниково, долго искали нужную улицу, водитель попался дурацкий, со своим мнением, остановились перед кирпичной многоэтажкой, шел вязкий и мокрый снег. Вошли в дверь со сломанным домофоном, поднялись по загаженной лестнице на второй этаж, Дина громко постучала, хотя была кнопка звонка. Долго молчали, потом открыли. Сирпрайз!

Для тех времен, когда люди еще не очень привыкли к тому, что квартира, даже и приватизированная, есть твоя собственность, с которой ты можешь делать почти все, что захочешь, это действительно был сюрприз. Квартира, по всей вероятности, бывшая трехкомнатная, представляла собой большой зал с небольшим аппендиксом в виде совмещенного санузла, с небольшим кабинетиком, которого Саша по первости не заметил, кухни не было, зато по стенкам много дешевых книжных шкафов и картин в выпуклых старинных рамах начала двадцатого века, очень попорченных; меж ними на диванах перед темным телевизором сидели люди. Резко и, кажется, испуганно повернув лица в сторону вошедших.

Ендоба мне их красочно описал. С не соответствующей ситуации ненавистью.

Был там пронзительно брюнетистый толстячок с пьяными глазами и нарочито растрепанной шевелюрой – его представили Фимой, но про себя Саша тут же обозвал его Сумасшедшим Ученым, тем более, что, как чуть позже выяснилось, Фима и впрямь имел отношение к какой-то там из наук и даже хронически писал кандидатскую диссертацию, всем до смерти надоевшую. Выделялся яркостью образа и Гурий Семенович Загибов, которого все, несмотря на его преклонный возраст (где-то под шестьдесят) звали Юра, а Саша обозвал Урия Хип, потому что скользкостью, потливостью, мерзостной, въедающейся улыбкой и привычкой постоянно потирать длинные, противные руки, он поразительно напоминал ему этого персонажа в старости. Как потом оказалось, этот самый Урия, может, и был сволочью, даже и наверняка был, но во всей последующей истории проявил себя наибезобиднейшим существом, то есть не проявил никак.

Урия постоянно ходил, терпеть не мог сидеть на диванах, он первым ринулся к Дине с возгласом "ах ну вот наконец-то" и даже попытался ее облобызать, от чего Дина с поспешностью уклонилась.

Из мужчин Ендоба в первый раз больше особенно никого не заметил, разве что Анночкина Сергей Степаныча – тот отличался худобой и непомерным скепсисом, ироническая улыбка ни на секунду не сходила с его тщедушного тела. Тот помалкивал и, представляясь, только кивнул. Дина потом сказала: "Степаныч у нас в особенных. Он не какие-нибудь там мысли ворует. Еду. Причем прямо из желудка и пищевода".