Пять мгновений любви

— Ты уверена? — он покосился на целый батон, который лежал на столешнице.

— Да, и агушу для Яры захвати. Три штуки, — потом глянула на нее. — Нет, лучше пять.

Миша решил не переодеваться из домашнего и просто накинул куртку, стал зашнуровывать кроссовки.

— Кузнецов, а ты чего сидишь? Помоги Мише.

— Помочь кроссовки зашнуровать или хлеб донести? Понял-понял, хлеб так хлеб.

С шумом и ворчанием они наконец закрыли дверь квартиры, а девушки посмотрели друг на друга. Ярослава не знала, с чего начать, и лишь теребила в руке колечко из бисера, которое обнаружила в кармане джинсов минутой ранее.

— Мы с тобой совсем недавно так сидели у тебя на Рождество в комнате под покатой крышей с бутылкой шампанского и салатом.

— Тогда мне действительно нужна была помощь, а теперь эта помощь нужна тебе. Тогда бы я без тебя не справилась, а теперь готова помочь всем, чем смогу.

Яра судорожно выдохнула и расслабилась. Посмотрела на тоненькое неровное колечко, и на него упала крупная слеза. Ее плечи стали подрагивать, а она закрыла лицо руками. Почувствовала, как Саша ее крепко обнимает, и распалась на миллион слезинок, которые превратились в целый поток.

Когда голос перестал дрожать и она перестала икать, то начала свой рассказ с самого нового года.

— Почему это так больно, Саша? Я не могу найти в себе силы продолжать жить дальше так, будто ничего не было.

— Так и не надо делать вид, что этого не было, — она бережно гладила ее по мокрым волосам. — Это ведь часть тебя. Мы все состоим из любви, и наша жизнь тоже состоит из нее, не важно, счастливой или нет. Но, как по мне, это все здорово напоминает нашу с Мишей ситуацию?

— Ты думаешь, что ему кто-то что-то про меня рассказал?

— Возможно. Потому что, если у него все в порядке с головой, он не мог так резко поменять к тебе отношение.

— Изначально он говорил этой самой Вите, что не хочет никаких отношений, почему он вдруг решил из-за меня поменять свое мнение? Как по мне, он его не менял, а захотел просто… воспользоваться мной? А на самом деле девушка ему действительно и не нужна. Либо он в последний момент струсил.

— Поговоришь с ним?

— Ни за что! Я не готова к этому. И никогда не прощу эти слова, — тихо прошептала она, чувствуя, как обида до сих пор отдавалась в ней тупой болью. — Просто надеюсь, что наши пути больше никогда не пересекутся.

Разговор по душам и правда ее освободил. Саша смогла разделить с ней горе, отчего ноша стала на порядок легче, и даже стало казаться, что она видит единственную верную дорогу. Подруга пожала плечами.

— А если здесь все сложнее, чем кажется?

— Конечно, сложнее, он ведь сам все усложнил! Если Вита согласна терпеть такое отношение к себе, то это ее дело, а я сматываю удочки.

Глава 12.2

За окном проносился унылый и однообразный пейзаж. Голые поля, пустые огороды, дачи, заколоченные на холодное время года, практически опавшие листья и грязь. Электричка неслась вперед по рельсам, не спеша покачивая своих пассажиров. В основном пассажирами были старушки с мешочками на колесиках, которые непонятно зачем ехали посреди октября обратно к себе в деревню. Возможно, проверить все тщательнее, а возможно, они так привыкли быть все время чем-то занятыми, что сидение дома становилось для них невыносимым.

Яра, не отрываясь, глядела в окно, прижимала к себе черный рюкзак, в котором чувствовались кругляшки апельсинов, конфеты «Мишка косолапый», любимый бабушкин яблочный джем и книга “Унесенные ветром” — подарок на юбилей.

Поезд, скрипя рельсам, остановился около их села. До дома бабы Лиды оставалось пройти пару улиц, что занимало минут десять. Она шла не спеша, прислушиваясь к своим ощущениям.

В селе жизнь будто замерла. Ничего не поменялось с прошлого ее приезда, и так вот уже двенадцать лет. Хотя заброшенных домиков становилось все больше.

То тут, то там лаяли собаки; соседский упитанный рыжий кот подставлял мордочку единственному выбившемуся из-за туч лучику; грядки больше не были покрыты зеленой ботвой и оголили свои черные внутренности. Под ее резиновыми сапожками хлюпало, а побеспокоенный гусь даже намеревался зашагать за ней следом, уже раскрыв крылья.

На их дворике около гаража, предназначенного для мотоцикла, все так же лежал ее брошенный маленький голубенький велосипед. Краска с него еще не полностью слезла, но он уже насмерть покрылся ржавчиной. Под сливом с крыши стояла бочка, собирающая дождевую воду; деревянные качели, построенные папой, пропитались дождевой водой, отчего дерево разбухло, а веревки почернели.

— Ярочка, ты чего тут делаешь? — раздался позади голос ее бабушки — бабы Лиды. Она шла к ней, переваливаясь с ноги на ногу, в телогрейке и цветастом красивом платке, который шили на заказ — подарок мамы. — А я тебя ждала у Зиновьевых.

— Здравствуй, ба, — она крепко обняла старушку и чмокнула в сморщенную щеку. — А ты с каждым годом все краше и краше.

Та засмеялась и покрутила внучку перед собой, чтобы получше рассмотреть со всех сторон.

— И ты тоже, моя ягодка. Пошли, мы с Дашей уже чайку заварили, с листьями смородины, как ты и любишь, пирожков напекла яблочных. И вафли я купила, лимонные.

— Нет, бабуль, постой, — Яра так и осталась стоять около крыльца. — Я хочу зайти.

На лице бабы Лиды проскользнула обеспокоенность.

— Зачем, Ярочка?

— Мне надо, просто для самой себя.

Она стащила сапожки, заправила прядь волос за ухо, крепче сжала лямку рюкзака и тихо нажала на ручку двери.

Внутри пахло выпечкой, дрожжевым тестом и корицей, а еще, как говорил Вилли Вонка, “благородной старостью”, немного пылью, шерстью и сушеными яблоками.

Яра осматривалась, пытаясь восстановить в памяти, как она запомнила бабушкин дом в семь лет. Та же вешалка с куртками, старый кухонный гарнитур, только выкрашенный краской молочного цвета, раньше он был серым. На подоконниках цвели фиалки и герани, огромное зеркало с комодом стояло в ее спальне. У него все также был отколот нижний правый угол — неудачный бросок попрыгунчика. Старая печка, которая давно не использовалась по назначению, в ней теперь хранилась обувь.

Везде на полах лежали паласы, а в некоторых местах круглые коврики, связанные бабой Лидой из разных старых лоскутов длинными зимними ночами.

Чем ближе Яра подходила к кладовой, тем больше замедляла шаг. Бабушка неустанно следовала за ней. Наконец она остановилась, разглядывая дверь. Дверь была другая. Приоткрывая ее, захотелось зажмурить глаза, но она наоборот раскрыла их шире.

С той стороны больше не было следов от ее ногтей, ручка вообще была без замка. На полу лежал ковер, закрывая бетонный пол. По всему периметру и в шкафу стояли многочисленные банки с ярко-красным вишневым компотом, клубничным и смородиновым вареньем, засоленными помидорами и огурцами. На стенах висели сушеные травы, из которых вся их семья любила заваривать чай. Старые куртки перекочевали немного вглубь.

Ярослава шагнула в кладовую, бабушка обеспокоенно засуетилась.

— Ярочка, внученька, давай мы свет сейчас включим.

— Не надо, подожди. Еще немного.

Стук сердца ускорялся, но такого страха, как прежде, она не испытывала. На указательном пальчике левой руки крутила маленькое черное колечко, пересчитывая бисеринки. Все чудовища отступили вглубь. Теперь здесь даже пахло не сыростью, а травами и пылью.

Место, которое вселяло страх, исчезло. Вместо него была уютная кладовка, которая хранила в себе целую кладезь вкусностей. Закрой бы кто-нибудь сейчас Ярославу в этой комнате, она первым бы делом слопала варенье и выпила компот, перед тем, как плакать и проситься наружу.