Пять минут между жизнью и смертью

Она медленно выползла из-за стола. Вымыла миску, долго полоскала ладонь под струей горячей воды. Бесконечно долго терла стол. И все косилась на окно, на ту самую лоджию, где почти ежедневно разыгрывались межличностные драмы.

Сейчас там никого не было, это не очень сильно, но успокаивало. Хоть там-то, бог даст, все наладится. Подрались. Помирятся. А вот у нее теперь…

У нее теперь, кажется, все рухнет. Все ее благополучие, весь милый обжитой уют, стойкая репутация в обществе светской львицы и красавицы, все может молниеносно быть раздавлено, скомкано, уничтожено кованым милицейским сапогом. Господи, какой ужас!

Наташа не знала точно, во что обуваются теперь милиционеры. Она, тьфу-тьфу, с ними тесно не общалась. Запомнила из какого-то старого сериала, что на них были сапоги с опасно цокающими каблуками. И ей казалось, что именно такими вот сапожищами пройдутся по ее судьбе эти ужасные люди. Они ни за что не станут ее слушать, и уж точно не поверят ей.

Да расскажи ей кто, и она бы не поверила во весь этот бред.

Так вот и они не поверят ей и наверняка арестуют. А тюремной камеры – она тоже видела в сериале каком-то – Наташа боялась пуще смерти самой.

Что же делать?! Кому звонить?! У кого просить помощи?!

Вспомнился тут же неулыбчивый мужик, представившийся ей частным детективом с какой-то рыбьей фамилией. Он, кажется, ей даже свою визитку оставлял. И просил позвонить, если она что-то вспомнит или ей станет что-то известно. Очень просил.

Но нет! Ему она звонить не станет.

Во-первых, он ей не понравился. Хотя одет был хорошо и дорого, но явно чувствовал себя в этой одежде неуютно. Не успел обносить, сообразила она тогда. Стало быть, носил всю жизнь что-то другое. А раз с одеждой не сжился, значит, и манеры его все сплошь наносные и приобретенные. Значит, и верить ему нельзя, и доверять также.

А во-вторых, он совсем не пленился ее красотой. Сколько она ни жеманилась, сколько ни стреляла в его сторону глазами и ноги ни демонстрировала, он оставался сухим и чопорным.

Стало быть, не понравилась она ему, раз он не поплыл. И что, после всего этого будет он ей помогать? Нет, конечно. Позвонит в милицию и сдаст им ее тепленькой.

Звонить было некому, помогать ей никто не станет. Но зато она может помочь себе сама. Она так часто этим занималась прежде, почему теперь не поступить так же?

Наташа засуетилась. Снова метнулась в кладовку, достала два чемодана. Потом подумала и один вернула на место. Ей не нужно много вещей. Она уедет ненадолго. Но далеко! Сейчас она позвонит своей давней знакомой в туристическое агентство, выхватит какой-нибудь горящий тур и умчится отдыхать.

Пусть тут расхлебывают последствия идиотского спектакля, как им вздумается! Ей все равно, как и кто станет оправдываться. Все равно! У нее была крохотная эпизодическая роль всего лишь. Она не была примадонной на этой сцене, и отвечать за то, кем она не была, не являлась и не будет никогда, Наташа не обязана.

– Пошли все к черту! – пропела она, забив чемодан до отказа легкими летними вещами. – Я еду отдыхать!

Глава 20

– Вам надо поесть!

Обнаглевшая до предела секретарша, не забыв покраснеть до кончиков ушей, сдвинула в сторону со стола все его бумаги, поставила поднос с какими-то накрытыми белоснежной салфеткой плошками и снова настырно повторила:

– Вам надо поесть немедленно!

– Почему?!

Сомов поднял на нее самый тяжелый из всех самых его тяжелых взглядов. Он полагал, что она поймет всю красноречивость его взгляда. И ему даже не придется спрашивать: «Почему ты себе позволяешь такое, а?!»

Он не спросил, а она не поняла. Или понимать не хотела. Потому что подергала плечиками под нелепой вязаной кофтой и сказала:

– Потому что лицо у вас уже сизого цвета. Потому что вы не ели уже сутки, не спали столько же. И все курите, курите и курите. И если вы сейчас не поедите, то…

– То что?! – Теперь уже Сомов начал медленно наливаться румянцем.

– То вы умрете!

Да как она!..

Да как она смеет, эта краснощекая нелепица в нелепой кофте, так говорить с ним?! Кто она такая?! Если он не уволил ее, это еще не значит, что он должен жрать ее котлеты или что там она приволокла!

– Что там? – Сомов с невероятно брезгливой гримасой ткнул пальцем в салфетку, укутавшую плошки с едой на подносе, и, издевательски коверкая слово, спросил: – Коклетки?

– И котлетки тоже, – не обиделась она и пошла тут же вон из кабинета. – Немного лапши домашней куриной. Три картошки и три котлеты. Еще салат и три пирожка.

– С чем? – зачем-то спросил он, будто и правда собирался есть всю эту хрень, приготовленную ею.

– Пирожки? – Она качнула хвостиком, чуть поворачивая в его сторону голову. – Пирожки с капустой и грибами. Приятного аппетита, я потом все уберу.

И ушла, дрянь такая!

Совершенно обнаглела в последнее время, совершенно! Как попросил ее не увольняться, как свозил ее к Сетину на место происшествия, как прислушался пару раз к ее советам – все! Распоясалась девка основательно!

Может, уволить ее все-таки, а?

Сомов нарочно не стал сразу залезать под пластиковые крышки контейнеров, в которых она притащила ему еду. Выкурил подряд две сигареты, водички попил, по кабинету походил. Потом не выдержал все же. Кабинет запер, крышки сорвал и чуть не задохнулся от густого аппетитного аромата домашней еды и выпечки. Опустошил все в два счета. И еще попенял втихаря, что пирожков мало положила. Почему-то всего по три. Три картошки в тмине и укропе, три котлеты, три пирожка. Магия, что ли, у нее какая? Может, приворожить его решила краснощекая секретарша?

Господи, о чем он думает?! Какая, к хренам собачьим, магия? Совсем мозги на сытый желудок размякли.

Нужен он ей со своим панкреатитом и гадким брюзгливым характером. А то она себе молодого парня не найдет. Такого, которому станет котлеты жарить, лапшу домашнюю варить и пирожки с капустой и грибами стряпать с величайшей любовью и удовольствием. Она же не будет ради Сомова переучиваться. Не станет осваивать азиатскую кухню, к примеру. Или учиться правильно варить спагетти, а к ним делать разные итальянские соусы, которые Сомов полюбил в последнее время.

Он же ведь новыми привычками оброс в детективном своем агентстве, да. У него халат имеется с кисточками, коробка непочатая сигар дорогих, виски и содовая в баре, и пельмени из упаковки он теперь себе не варит, и глазунью редко делает. Он теперь в дорогих кафе барствует и удовольствие в этом находит. Это в последние дни он не позволяет себе ничего подобного.

Права пигалица, он и есть, и спать совсем перестал. А так ведь он по-другому научился жить, пить и есть.

А котлетки были чудо как хороши, не мог не признать Сомов, снова потянувшись за сигаретой. И пирожки, не успел заметить, как съел. И в кафе и рестораны он бы бегать совсем перестал, кабы ему такую лапшу с курятиной на обед подавали.